Кубанский шлях (СИ)

Семья князей Барятинских следовала заветам Петра Великого: каждый дворянин должен служить, начиная с низшего офицерского звания. Учителем юного князя был дед, а в его отсутствие сосед - отставной секунд-майор артиллерии. Многому он научился и у Евтеича, который после двадцатипятилетней службы, став свободным человеком, всё же вернулся к своему барину и был приставлен к подрастающему внуку.

Регулярно неся службу в артиллерийской команде гарнизона, Барятинский не прерывал занятий по сабельному бою и джигитовке с Сухим. Они приобрели даже для Андрея коня - отличного рысака арабских кровей, для чего были у отца испрошены сто рублей золотом. И, разумеется, он гораздо лучше смотрелся верхом на своём Алмазе, чем в гарнизонном арсенале.

У Никиты Обросимова незапоминающаяся внешность, как говорится, сермяжная, и небогатый гардероб. Всё это, а также низкорослая казённая верховая лошадь с унылым хвостом, не сочетались с заносчивостью юноши. Он как-то на спор гордо заявил, что объедет крепость на диком горце Сухого. Сухой согласился дать коня. Никита спокойно на него сел. Но только что тронул его, чтобы ехать, как тот стал бить задом и становиться на дыбы. По╛том в один миг повернулся назад и, брыкаясь и "становясь козлом", помчался в конюшню с низкими дверями. Видя неминуемую смерть, Никита сбросил стремена и опрокинулся назад. Упал хорошо, но отказали ноги.... Солдаты отволокли его в казарму, где док╛тор тотчас пустил кровь и поставил десять ба╛нок. Через два дня ноги отошли, но спор Обросимов проиграл - ещё один удар по самолюбию.

Несмотря на то, что офицеры каждодневно виделись на службе, Никита иногда приходил к Андрею на квартиру. Как всякий молодой человек прапорщик стремился к дамскому обществу и нуждался в толике развлечений. Андрея он именовал затворником и понуждал к балам и вечеринкам, расходы на которые шли, конечно, из кармана Барятинского. Андрея принимали в доме Машкова, который по гостеприимному обычаю с первого дня пригласил его обедать, когда захочет. Жена, трое маленьких детей и две воспитанницы лет десяти составляли его семейство. Машкова была весьма недурна, добродушна и старалась всеми мерами сделать свой дом приятным для посещавших его господ. Кроме неё, на приёмах и обедах появлялись ещё три-четыре офицерские жены, которых можно было пригласить на кадриль или мазурку. Всю зиму Машкова давала у себя небольшие танцевальные вечера по два раза в неделю. Люди пожилые, не танцующие, проводили вечер за бостонным столом. Танцы кончались ужином, более сытным, чем изысканным, за которым не жалели вина. Но Андрей редко посещал эти вечера. Никиту Обросимова не звали туда вовсе. И тот обратил свой взор на хозяйку Андреевой квартиры. Она умела в одно и то же время исполнять обязанности небогатой женщины, заботясь беспрестанно о своих домашних делах, и удовлетворять требованиям общества, принимая гостей и встречая их улыбкой и стаканами горячего чаю.

- Как у тебя с хозяйкой? - поинтересовался Никита у Андрея.

- Чисто, уютно, особенно не мешает...

- Да я не о том. Личные отношения... хорошенькая молодая женщина.... Почему не завести роман?!

Андрей вспыхнул:

- Как ты можешь так думать!? Ведь знаешь - у меня невеста!

- Да я к тому, что хочу знать, свободна ли она, и поволочится за ней, если ты не против.

- Ну, это твоё дело.

-Вот и хорошо! - приободрился Никита, - тогда попробую поухаживать. Ведь у неё никого нет? Не замечал?

- Не замечал.

- И она ко мне благосклонна, верно?

- Конечно, Никита. Я думаю, ей льстит внимание такого бравого офицера, как ты, - отговорился подпоручик.

Обросимов, довольный беседой с приятелем, поинтересовался у него:

- Ну и когда же я увижу тебя мужем таинственной прелестницы, ради которой ты отказываешь себе в удовольствиях?

- Да я бы, хоть сейчас в отпуск и к Лизоньке, но ты ведь знаешь, надо получить разрешение на брак ...

- Тебе дадут разрешение - средства позволяют, а я так и состарюсь волокитой, - завистливо протянул Никита.

В гостиную заскочил испуганный Егор:

- Андрей Ильич, Евтеичу плохо!

- Что с ним?

- Он давно жаловался на боль под рёбрами, а сегодня схватило после обеда и не отпускает.

- Давай, Егор, за фельдшером! Скорее!

Евтеич, согнувшись, лежал на койке и тихо выл. Его лицо, и без того худое, вытянулось и пожелтело.

- Что, плохо?

- Хуже некуда, - простонал он, - до утра не доживу.

- Ничего, ничего, милый Евтеич, сейчас фельдшер посмотрит тебя, лекарство даст, станет легче, - Андрей смотрел в наполненные болью глаза старика, и понимал, что тот не верит в положительный исход болезни.

- В деревню хочу.... Там бы помереть... - обречённо выдохнул старик.

Прибыл фельдшер, пощупал лоб, посмотрел язык, отозвал в сторону Андрея:

- Желчь разлилась, к утру кончится.

- И ничего нельзя сделать, господин фельдшер?

- Ничего, - тот явно спешил к ломберному столу.

- Но дайте, пожалуйста, ему хоть лекарство от боли, - умоляюще проговорил Барятинский.

- Не поможет.

- Ну, просто какое-нибудь, чтобы он поверил, что станет лучше.

- Это, пожалуйста. Из сострадания дам ему капельки, успокаивающие.

Дядьку к Андрею приставил дед, когда Евтеич вернулся с войны. Раненый. В его спине два осколка до сих пор дают о себе знать - лекари не смогли их извлечь. Так и жил. Из-за рекрутчины не завёл семьи. Андрей - его семья. Молодой князь ему многим обязан: и что сильным мужчиной вырос, и что подготовлен к несению службы...

К утру Евтеича не стало. Похоронили его на гарнизонном кладбище. Как солдата. Андрей, запершись в спальне, весь вечер проплакал. Он понимал, что оборвалась важная нить, связывавшая его с домом, с детством, образовалась пустота на месте сердечной близости. Смерть Евтеича явилась для Барятинского не только печалью, она стала завершением его взросления.

Привыкший к заботам дядьки, молодой офицер, конечно, испытывал неудобства, и комендант крепости, узнав об этом, предложил ему в денщики несколько человек, на выбор. Андрей поблагодарил и обещал подумать. Егор, как мог, замещал Евтеича в хозяйственных делах и, памятуя службу у барина, справлялся с ними неплохо. Барятинский, возвращаясь к прошлому разговору, предложил Егору занять должность Евтеича в качестве денщика . Ему не хотелось видеть рядом с собой чужого человека. Но Егор отказался.

Как-то вечером на квартиру к Барятинскому зашёл прифрантившийся Обросимов в парадном мундире, готовый к выступлению на любовном поприще. Подавал ужин Егор. Разговор приятелей заинтересовал его, и, сделав вид, что ищет что-то в буфете, он задержался в комнате.

Никита принёс новость, которая повергла Егора в трепет:

- Андрей, Канашкина арестовали!

- Квартирмейстера?

- Ну, да!

- За что?

- Оказывается, он воровал со склада полотно и сбывал армянам в Нахичеван, приезжим греческим купцам аптечный ящик продал, творил кудеса и с военным имуществом. Егорка, кстати, а я видел тебя с ним, - обернулся он к Макошину.

Тот, прикидываясь непонимающим, безразлично спросил:

- С кем?

- С Канашкиным.

- Это, с каким? С щербатым таким?

- Вот-вот.

- Эге, ж. Так я, это, просил для Андрея Ильича полотно бракованное на полотенца, по своему цирюльному делу. Не дал Его благородие. Как есть отказал.

- Что-то не верится. Ты прохвост, каких мало.

- Как вы можете на меня такое говорить, - надулся Егор.

- Ну, зачем ты так, Никита? - заступился за Егора Барятинский.

- И ты ему веришь!? У него на лбу написано: про-о-хвост!

- Он своё дело знает.

И тут же вспомнил последний разговор с Евтеичем. Преданный слуга предупреждал его не верить Егору.

- Помяни моё слово, князюшка, что он не тот, за кого себя выдаёт. Цирюльную работу он, конечно, понимает, но у него есть какие-то ещё делишки, знакомства с дурными людьми. Будь с ним осторожен.

Андрей подумал, что у Евтеича старческая подозрительность и отмахнулся от совета дядьки.