Кубанский шлях (СИ)

Только перед постоялым двором Авдей остановился и глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Чумаки собирались домой. Он ранее им говорил, что останется в городе, теперь же ему надо было как можно скорее покинуть это место. Со смешками и прибаутками, что де свыкся с попутчиками и даже просолился, он напросился на обратный путь.

- Так езжай с нами, будешь чумаковать. Соли хватит на всех! - предложил старшина артели.

- Я подумаю, - ответил довольный Авдей, усаживаясь на воз.

22. Лекарь

Клаус Оттович Рильке, высокий полноватый мужчина лет сорока, с обширной плешью на макушке, свесивши ноги с высокой, в три перины, хозяйской кровати, страдал. И не от того, что он оказался на самой окраине Российского государства в казацкой хате. И не от того, что он, учёный-медикус из благопристойной немецкой семьи, не имеет гроша за душой.... Он страдал от невозможности похмелиться... Да, да. Рильке был пьяницей. К сожалению, пьянство не только национальная черта русских...

Клауса тошнило, стучало в висках, сердце учащённо билось. Трясущимися руками он попытался дотянуться до стоящего на табурете подле кровати кувшина, увы, не с вином, а всего только с местной солоноватою водой, - на вино у него не было денег. Ну, и здоровье у этих казаков! Редко болеют, а ещё реже обращаются к лекарю. Пробавляются народными средствами, неучи, а если рассчитываются, за труды несут яйца, сало, капусту... Им с копейкой расстаться - что умереть.

Бывало, в Санкт-Петербурге по пять раз на день вызывали его к барышням и старым барыням дать понюхать нашатырю или пустить кровь, а то и провести целый курс лечения. Уж тогда он ни в чём не нуждался. Знали, уважали, рекомендовали доктора Клауса Рильке. И невеста у него была. Столбовая дворянка! Правда, из обедневшего рода, но девица благородная, образованная. По-немецки много разумела и порядок почитала во всём. Он уже видел себя хозяином в изрядном имении в кругу любящей семьи. Даже размышлял, какие порядки заведёт, как у него всё будет аккуратно устроено.... Но с годами, когда появилось это пагубное пристрастие, - невеста отказала, двери богатых домов для него закрылись. А бедняков лечить - себе в ущерб. Вот тогда-то он и прибыл в этот захудалый донской городок. Не на родину же возвращаться. Он-то мечтал навестить милые с детства края в ареоле славы и богатства, мнил себя гордым. А тут один стыд и унижение. Нет, на родину нельзя было никак.

Рильке, так и не напившись воды, снова опрокинулся на кровать и закрыл глаза. Но тут скрипнула дверь, пригибая голову, в хату вошёл хозяин квартиры, могучий старик, и тонким для такой фигуры голосом пискнул:

- Дохтур, за Вами приехали, из станицы. У ихнего атамана жена рожаеть, повитуха боится принимать роды - больно гневливый атаман-то. Вот, велели Вас обеспокоить, и хваэтон прислали.

- Выйди, я сейчас, - проговорил Рильке, спешно вставая с постели. "У атамана? Зерр гуд. Похмелюсь как раз, а даст денег атаман за труды, может быть, за квартиру заплачу", - так удачно сложились мысли в его тяжёлой голове, что даже стало легче. Рильке хлебнул воды и выпрямился. В висках загудело, кровь прилила к лицу.

- Айн момент, айн момент, - суетливо приговаривал он, в поисках костюма для выезда. Прислуга разбежалась. Кто ж будет бесплатно работать? И он сам, стеная и кряхтя, начал натягивать чулки и панталоны. В дверь постучали.

- Да иду, иду, - раздражённо воскликнул Рильке, застёгивая сюртук. С трудом нагнулся и достал из-под кровати саквояж с лекарскими принадлежностями. Смотреть в него не стал. Всё давно подготовлено в ожидании пациентов, которых, увы, так долго не было.

Лекарь, накинув тёплый плащ, вышел на улицу. Было морозно, мела пороша, присыпая стылые кочки и грязь. На месте кучера сидел парнишка лет пятнадцати и нетерпеливо поглядывал по сторонам. Старый казак подсадил доктора на ступеньку фаэтона, мальчишка свистнул, лошадь тронулась и вскоре перешла на рысь.

Часа через полтора конь остановился в центре станицы перед парадным крыльцом крепкого каменного дома. Рильке встретил сам хозяин и торопливо проводил в мыльню. Там всё было готово к приезду доктора. Роды-то не первые, слава Богу. Прошлой осенью у атамановой жены повитуха приняла девочку, но та и месяца не прожила. Родители разгневались на бабку, но горевали недолго. Как говорят эти смешные русские: "Бог дал - Бог взял". И вот он, ещё ребёнок! На этот раз атаман отказался от помощи повитухи и позвал настоящего доктора, его, Клауса Рильке.

О! Воды приготовили. В ряд стояли чугунки разных размеров с горячей и холодной водой, лежала стопка пелен и полотенец. Удалив мужчин из помещения, Рильке помыл руки и только приготовился ко вспоможению, как роженица истошно взревела и произвела на свет здоровенького младенца мужского пола. Рильке завязал пуповину, обработал ранку и, оставив мамашу и чадо на баб, вышел к атаману, которому успели уже сообщить о благополучном разрешении от бремени его супруги.

- Сын! Наследник! Наконец-то!- радостно воскликнул атаман и с благодарностью вручил доктору вышитый шёлком кошель. - Можете не пересчитывать - три рубля серебром. Как-никак, первый сын! - провозгласил он. - Пожалуйте к столу!

Рильке был доволен щедростью хозяина. "Целое состояние! На всё хватит, - думал он, - да ещё выпью-закушу вдоволь".

Атаман расстарался на радостях: стол был великолепный. О, майн Гот! Вино белое и красное, настойки, хмельное пиво, хлебный квас! А ещё уха севрюжья, балык осетровый, икра чёрная, свиные рёбрышки с капустой, пироги.... У Клауса глаза разбегались от такого обилия напитков и кушаний, вкус которых он начинал забывать. И он отведал всё. Тем более и сам хозяин не отставал от него. Начали подходить ещё гости, но Рильке уже был готов. В фаэтон слуги внесли его. У ног поместили плетёную корзину с провизией. Рядом на сидение поставили его саквояж.

"Бывают и в этой жизни хорошие дни", - подумал с удовлетворением Рильке, погружаясь в счастливый сон. И уже во сне он увидел себя молодым, красивым, с едва пробивающимися усиками на балу. Вокруг щебечут барышни, звучит музыка....

Проснулся он от резкой боли в голове. Будто его ударили по ней чем-то тяжёлым. Потом почувствовал, что на него натягивают что-то вроде мешка. Рильке услышал незнакомую речь и попытался сопротивляться. Но следующий удар лишил его сознания.

Сидючи в сарае с двумя пленными, Рильке молчит. О чём говорить? Если солдаты, верные присяге, честно сражались, то ему, пьяному, - мешок на голову.... А не пил бы, этого не было. А если бы совсем не брал в рот вина, жил бы себе в Санкт-Петербурге уважаемым доктором, богатым, женатым, с детьми. Здесь же ни одна душа его не пожалеет. Разве что пёс, который лижет ему руки. Ну, ничего, всё равно убежит. И уж больше никогда не возьмёт в рот вина.

К черкесам Клаус Рильке попал не сразу. Его долго таскали по степи за собой ногайцы, пока не собрали ещё два десятка таких же, как он: одних украли, других взяли в плен, чтобы продать туркам. Но черкесы отбили пленников, намереваясь получить выкуп за несчастных от их родственников или начальников.

Колодки трут ноги. Поначалу ему их не надевали. Однако прошлой осенью Рильке кинулся в побег, но только до плавней и успел добраться, как его поймали. Сильно избил его тогда хозяин и велел закрыть в крепкие, из тиса, колодки. И он с утра до вечера, еле волоча ноги, управляется по двору. Солдат летом гоняют в огород и на пастбища, зимой на скотный двор, но Рильке ничего не умеет делать, вот и подметает перед унэ или разгребает снег. Хозяин велел ему написать письмо атаману той самой станицы, где он принимал роды, чтобы дал за него выкуп. Рильке написал, хотя знает, что его не станут выкупать. Но пока хозяин ждёт ответа, он постарается убежать, ещё до того, как он поймёт, что ничего не получит. Но теперь совершить побег будет гораздо труднее, чем в первый раз: следят за ним строже, да и колодки мешают передвигаться. Хорошо хоть в яму не посадили. В соседнем дворе четверо сидят в глубоком колодце безвылазно.