Кубанский шлях (СИ)

- Угу, - кивнула она, - дверь в овечьем загоне бревном подпёрла. Чтой-то собаки злые. Вы их не кормили что ли?

- Зачем не кормил. Ногу вепря сожрали, ироды, и долблёнку воды выпили. Давай, Катерина, готовь на стол! Поужинаем да и спать. Почитай смерклось. Дни-то ноне короткие.

Он зажёг погасшую лампадку перед божницей. Узкий язычок пламени осветил лики Спаса, Богородицы и Святого Пантелеймона-целителя, украшенные сухими полевыми цветами и вышитыми полотенцами. Засветил вторую лучину. На чисто выскобленный стол Катерина поставила миску с просяной кашей, заправленной салом, кувшин молока и на льняное полотенце бережно выложила из короба початую ковригу хлеба.

- Матушка, Вы будете есть? - Катерина подошла к печи, - давайте помогу слезть.

- Ешьте сами, мне не хочется.

- Травки перед сном выпей, натомил тебе, - Терентий поднёс жене потемневшую от времени братину и помог приподняться ей на подушке, - полегчает, - и зашептал истово: "На море-окияне, на острове Буяне, где лежит камень алатырь, стоит булатный дуб, вещает он..."

Неожиданно на улице громко забрехали собаки. Терентий и Катерина переглянулись. Кроме них, здесь никого нет. Казаки в сторожевом разъезде, да и не ночуют они почти тут, и на вышке никого - ночь. Неужто враг? Ногаи!? Надо палить. Услышат казачки - примчатся!

Терентий снял со стены ружьё и осторожно скинул крючок с двери. На улице темень. Собаки с рычанием и лаем кидаются на плетёные ворота.

- Кто? Стрелять буду! - пригрозил Терентий.

- Свои! - истошно завопили хожалые, - открывай!

- Ночь на дворе - свои дома сидят.

- Русские мы, с той стороны, - прокричал нежданный гость.

- Мы от Мусы, - отчаянно завыл другой голос.

Терентий цыкнул на собак и поспешил к воротам. Пришельцев было трое, с ними две лошади и псина.

- Ну, проходите, гостями будете. Мусы друзья - мои друзья.

Он помог втащить на крыльцо одного из гостей, тонкого и замёрзшего, как сосулька.

- Что с ним?

- В реку провалился, уже дошли, было, и тут полынья, - ответил чернявый парень с шальными искорками в глазах, укладывая на лавку белого и почти не подвижного Клауса.

- Ладно, сейчас отогреем. Катерина, снегу набери в лохань, а потом коней привяжи и покорми. И собаку. Да закрой её в сарае, а то наши разорвут.

Девушка выскользнула за дверь, сопровождаемая горячим взглядом Фрола.

- А вы разденьте его! - велел Терентий товарищам.

Клауса разоблачили, натёрли снегом, закутали в сухую холстину, напоили отваром и уже спящего уложили под овчину на печь - благо, она широкая, и всем места хватит.

- Он что, нерусский? - спросил Терентий, услышав имя болящего.

- Немец, лекарь. В плену был у черкесов, - ответил Степан, - а кто там ещё на печи?

- Моя жена. Болеет бедняжка уже вторую неделю. А вы-то есть будете?

- А то, не откажемся, - засмеялся Фрол, потирая замёрзшие руки.

- Тогда к столу. Мы поужинали, и вы не обессудьте, уж - что осталось. А вот для согреву я вам настоечки целебной налью. Будете спать, как убитые. Нужна бы, конечно, банька, чтоб кости распарить - всё тело поправить, но уже поздно. А вот в субботу будет вам парка.

Друзья помолились Богу и сели за стол.

- Ну, за благополучное избавление от неволи, - Фрол поднял кружку и одним махом выпил, - ого, забористая какая! Как тебе, Стенька?

Степан, согласно качнул головой.

К концу ужина гости почти дремали, но даже в полусне Фрол успел оценить яркую пышность хозяйской дочери.

- Давайте ложиться, робята. Поговорим завтра. Утро вечера мудренее, - мягко проговорил хозяин, раскладывая по лавкам подушки.

Катерина убрала посуду и ушла в светлицу. Фрол перекрестил лоб и завалился на лавку.

- Ух ты, широченная какая, прямо полати, - пробурчал он, засыпая. Степан подошёл к божнице, истово перекрестившись, прочитал "Отче наш", улёгся и долго ещё ворочался и шептал что-то своё. Терентию показалось, что тот молится как-то особенно, но он не удивился. Сам такой: христианин, а спит на дубовом полене и с ращениями говорит. Он загасил лучину. Сон не шёл.

Уж два десятка лет живёт он с семьёй здесь. Большие перемены произошли. Кто думал, что эти вольные земли, такие далёкие от Москвы, станут Российской империей?

Да.... А три года назад, осенью, кажется, в сентябре, Кубанский корпус под командованием Суворова, разбил ногайскую орду. ... Царица огласила манифест о присоединении Крыма и Прикубанья к России. Порте пришлось признать Кубань и Таманский полуостров под её властью, да и Крым русский теперь.

Раньше, когда здесь правили турки, казаки, те, кто жил по Игнатовским заветам , служили у Крымского хана, другие, пришлые, просто скрывались на Кубани, в крепких местах, занимаясь воровством. Переходили в случае опасности на Дон и в Закубанье. Терентий не мог выбрать ни то, ни другое. Со своей красавицей Мартой поселился за пределами староверской общины, но рядом, чтобы в случае нападения неприятеля, мог в ней укрыться. А затем началось переселение на Кубань кочевых ногайских орд. Они дерзко нападали на селения русских, вели с собой множество христианских рабов и скота. Вот когда опасность действительно подстерегала Терентия на каждом шагу. Но потом появились новые люди, которые сменили ушедших в Турцию некрасовцев. Они сами укрепляли свои станицы, пытаясь защититься от набегов. Тогда Терентий записался в казаки, и появились эта крепостишка вокруг его дома, с турлучной оградой, окружённая земляным валом, рвом, и дозорная вышка. Это укрепление и вошло потом при Суворове в кубанскую кардонную линию. А всего полуверсте - казачья станица, в которой, кроме казаков, стал селиться разный люд из числа отставных солдат, беглых крестьян и каторжан. В то время Терентий и подружился с Мусой.

Как-то разведчики донесли, что на юго-запад продвигается отряд ногайцев. Они гонят ясырь и табун лошадей.

- Сколько ногаев? - справился атаман у них.

- Более семидесяти всадников, - ответили казаки, - а можеть, и все сто.

- Ого!! Нас меньше вдвое, - почесал затылок предводитель, - как думаете, отобьём?

- Отобьём! Как стемнеть, они стануть на ночлег, тут мы их..., - разведчик сделал понятный жест рукой.

- Лошади нам потребны. Да и молодые казаки нам нужны, - вздохнул атаман, - даст Бог добычу.

- Порубаем нехристей, отобьём табун, - загалдели станичники.

- Небось, девок-ясырок много, а нам они надобны, в жёнки, - добавил молодой рыжий казачок, мечтательно закатив глаза.

- Ладно, готовьтесь. Стемнееть и пойдём, - распорядился атаман, - Терентий, помаячь остатним.

Терентий влез на вышку, и дёрнул за верёвку, закачались маяки, объявляя общий сбор. Луна молочно белела в звёздном небе. Не доехав полуверсты до стоянки ногайцев, казаки спешились. Когда показались огни костров, они оставили коней в кизиловой рощице и бесшумно прокрались к табору. Ногайцы спали, кто в кибитке, кто прямо у костра. Связанные пленники скучились за кибитками. При них было три охранника с длинными ружьями наготове. Молодые казаки, орудуя ножами, обезвредили охрану и начали резать путы пленникам, другие двинулись к табуну. Но без шума не обошлось. Где-то вскрикнула девка, залаяли собаки, охраняющие лошадей, заблеяли овцы. Ногайцы мгновенно вскочили на ноги, раздался пронзительный клич "Алла-а-а!" и - пошла драка.

Всё-таки внезапность сделала своё дело, и победа осталась за казаками. Ногайские начальники умчались в ночь, остальные мертвы. А казаки, сгуртовав коней, собрав в кучу невольников, отправились в станицу. Нескольким молодым, в том числе и Терентию, приказали пройтись по месту боя и проверить, не остался ли кто в живых из разбойников.

За шатром Терентий услышал стон и обнаружил раненого пленника. Это был молодой черкес, из груди которого торчала стрела. Казак нагнулся над ним: раненый тяжело дышал. Терентий свистнул своему коню, и, спустя мгновение, горбоносый маштак стоял перед ним. Ласково потрепав коня по верблюжьей шее, ведун что-то прошептал ему на ухо: конь пригнул голову и ноги. Усадив пленника в седло и закрепив его верёвкой, Терентий бросился догонять станичников. Увидев привязанного к лошади черкеса, казаки расхохотались: