Кубанский шлях (СИ)

Подскакали и спешились другие охотники. Убедившись, что Бек мёртв, подступили к Шаиду. Он что-то быстро лопотал по-своему, указывая то на стрелу, то на Степана. Один из приятелей Бека подошёл к Степану и выхватил его колчан, из которого торчали чёрные и зелёные стрелы. Все окружили чужака. Лица у них были грозные. Инал, как понял Степан, за него заступался. Охотники спорили. Затем отошли посовещаться. Вскоре старший из уорков приблизился к Степану и на ломаном русском злобно изрёк:

- Ты иди пока. Инал присмотрит за тобой. Разберутся, кто виноват, и накажут по нашим законам. Если виновен, пощады не жди.

Привязав Бека к седлу, скорбный караван двинулся в селение, оставив убитого лося на поляне.

Шаид был недоволен решением охотников. Он думал, что они убьют Степана прямо на месте.

По происхождению Шаид тоже был уорк, только незаконнорождённый. Мать его, полонянку из Польши, привязали к хвосту лошади, якобы за измену. Могли, конечно, её просто забить плетьми или камнями, но как шляхтянке ей оказали честь умереть смертью свободной женщины.

Шаид матери не помнил. Отец же, чтобы избавиться от неприятных воспоминаний, отправил ребёнка в дом своего брата, а сам погиб в бою, не оставив никаких распоряжений относительно сына. В детстве мальчик упал с лошади, и у него стал расти горб. И пусть в этом винить было некого, когда Шаид подрос, то стал считать виноватыми всех, кто его окружал. Хотя ребёнок рос как дворовый мальчишка, по сути, он был двоюродным братом Бека. Это неопределённое положение внесло в характер мальчика способность приноравливаться к сиюминутным поступкам Бека, и извлекать из них для себя какую-то выгоду. Но как бы покорно не выполнял Шаид различные поручения господина, сопровождал его в поездках и походах, его постоянно распирали внутренняя гордыня и зависть к брату. Как и все полукровки, он считал себя настоящим адыге даже в большей степени, чем другие юноши, которые никогда не задумывались над своим происхождением.

Благородный Бек не унижал его достоинство, он просто не замечал брата.

И ещё одно обстоятельство увеличивало ненависть его к Беку: Шаид был влюблён в Дари, в девушку, которая нравилась брату и считалась его невестой. Для получения желаемого все средства хороши. И взгляд Степана, брошенный на Дари и пойманный Шаидом, и предложение Бека, принять тому участие в охоте, дали надежду молодому человеку избавиться сразу от двух соперников.

Всё складывалось как нельзя лучше, но недоверие к его словам, его, адыгэ знатного рода, пусть и незаконнорождённого, оскорбительно. Он не ожидал подобного исхода. С горестным лицом Шаид подскакал к коню Бека и перехватил узду из рук державшего её уорка, чтобы все видели: он самый близкий родственник погибшего! Ему показалось, что не все удостоили этот факт вниманием. И тогда он громко, чтобы слышали все, воскликнул:

- Пусть наденут мне через плечо прялку вместо ружья, если я не найду и не убью виновника гибели моего брата!

А Фрол тем временем с нетерпением ждал Клауса. Давно зарозовели на солнце снежные макушки деревьев, а того всё не было.

Немец пришёл только после обеда, объяснив, что искал по дворам травы для лекарства, и даже хозяин, в надежде получить от Фрола выкуп, помогал ему в этом. Он вымыл руки, разложил мешочки с травами на столике, вытащил из сумы какие-то кувшинчики, склянки.

- Ну, я сейчас сделаю мазь, которой будем лечить Ваши ноги, сударь. А вы пока приготовьте таз с тёплой водой. Он привычно разминал травку пальцами, сыпал в крынку, доливал жидкости из кувшинчиков и склянок, долго растирал и перемешивал средство, пока оно не приобрело вид мази, которую он с тщанием переложил в сосуд с крышкой:

- Готово, будем лечиться.

Неожиданно дверь в кунацкую стремительно распахнулась, вошли Степан и Инал, оба расстроенные и злые. Следом вбежали Муса и Аквонуко. Весть о несчастном случае, а пуще того, возможно, и об убийстве, в мгновенье ока разнеслась по селению. Охотники одновременно рассказывали, Инал по-черкесски, Степан - по-русски, о событиях в лесу. Черкесы не сомневались, что Бека убил Шаид, но пришли к выводу, что русским надо бежать.

- У меня есть побратим на казачьей заставе, Терентий, по течению чуть ниже нашего аула. Река сильно замёрзла, пройдёте. Шаид коварен, и всё равно свалит вину на тебя, Степан, чужака, - проговорил Муса.

- Я даже не израсходовал ни одной стрелы. Не стрелял я! - взволнованно оправдывался Степан.

- Теперь это всё равно. Вам надо бежать, - убеждённо произнёс Муса, и все с ним согласились.

Фрол в ответ обратился с просьбой к старому черкесу:

- Продай нам своих коней, Муса. Я хорошо заплачу, и вы купите себе других, ещё лучше.

- Берите. Скажу, что пока мы были на похоронах, вы украли коней и убежали.

- Муса, нам надо идти в усадьбу Бека. Осталось немного времени, не успеем на похороны, его-то по исламу будут погребать, до захода солнца,- волновался Аквонуко.

- Да, да, идём. Я пришлю внука, Степан: он проводит вас до переправы. Будете переходить выше по течению, чтобы из аула не видно вас было. На белом снегу. Ну, прощайте. Передайте от меня поклон Терентию, - перевёл спешную речь соседа Аквонуко.

Черкесы по-братски обнялись с русскими и вышли из кунацкой.

- Деньги, деньги за коней, Муса! - крикнул вслед уходящим Фрол.

Муса только махнул рукой.

Клаус Рильке, молчавший до сей поры, отчаянно воскликнул:

- И вы не возьмёте меня!? Оставите здесь умирать!?

- Не робей, воробей! А кто же будет меня лечить? Нет, мы отправимся на тот берег все, втроём. И немедленно. Снаряжайтесь.

Вошёл внук Мусы и застыл в ожидании у двери.

Друзья быстро собрали свои мешки, оружие и ждали Рильке. Он аккуратно складывал свои медицинские припасы в суму. Фрол, накинув зипун, постоял минуту в задумчивости, потом решительно открыл мешок, вытащил из него табакерку, усыпанную драгоценными камнями, и протянул мальчику:

- Отдашь деду, в благодарность за гостеприимство. Ну, пошли!

Степан заметил, что из унэ вышла Дари. Он прижал руку к сердцу и низко ей поклонился. Как ещё он мог выразить черкешенке свою любовь?! Она ответила лёгким поклоном. И сколько бы он не оборачивался, она стояла и стояла, провожая его блеском чёрных глаз.

Крадучись, трое путников, возглавляемые юным черкесом, выбрались из селения. Уставших на охоте коней они вели на поводу. Верный, будто понимал, что надо блюсти тишину, и даже ни разу не взвизгнул.

Часть вторая. Кубанская станица

1. В укреплении Терентия

- Катерина, и кур закрой! Да собак спусти. Я в горницу, к матери.

Терентий, казак лет сорока восьми, с заметной сединой даже в усах и бороде, устало поднялся на высокое крыльцо бревенчатого дома, пожалуй, единственного на всю округу. На Вологодчине, откуда он родом, сложить избу - обычное дело. Здесь же, на Кубани, трудненько было найти подходящий лес. Но Терентий нашёл. Брёвнышко по брёвнышку росла изба-красавица. Такой сроду не было бы у мужика на родине, а тут, пожалуйста, - настоящий терем!

В горнице на русской печи кряхтела Марта. Заболела она этой зимой, на редкость обманчивой. То солнышко, то вёдрышко, а то морозец жгучий да снег колючий.... Выскочила простоволосая, без валенок к скотине, вот и болезнь тебе. Терентий лечил жену сам - в рощениях был искусен, за это его станичники ведуном звали. Да не помогало что-то его лечение. И банька дубовая, и повязки с мазями, целебные отвары, настойки на диких ягодах, жир барсучий... Видно, надо к отцу Агафону идти. Он иначе лечит: словом да взглядом.

- Как ты, Марта?

- Суставы ноют, двинуться боюсь. И голова тяжёлая. Да ещё в холод бросает, хоть на печи лежу.

- Завтра в станицу съезжу, к отцу Агафону. Пусть он попробует. Говорят, одним взглядом на ноги ставит.

Хлопнула входная дверь и в избу вошла Катерина, дочь хозяев, - пышногрудая синеглазая девка с крупными, красными от мороза руками.

- Управилась, - угрюмо спросил её отец.