Часть третья (СИ)

Марина посмотрела на него злыми глазами и показала ему комбинацию из трех пальцев.

-- А это не хочешь, конопатый хмырь?

- Во ист хмырь? - спросил Хайнс, но Марина пожала плечами. Он долго рылся в словаре, но не смог найти это слово и очень расстроился.

-- Динь, динь хочет моя. Давай динь-динь на попка.

-- Подожди свой муттер, (свою мать), и сделай ей в попку, свинья, -- расхохоталась Марина.

-- О, нет, "их" не есть швайн. Руссише швайн -- да. ( Я не свинья. Русская свинья -- это да).

Марина оделась, оттолкнула Хайнса у двери, он пытался преградить ей путь, и уехала домой. Благо матери не было дома: она бы определила, что с дочерью что-то неладное. Марина приняла душ, тщательно намылила тело и вымыла свою теперь уже греховную подружку и дала себе слово, что больше с мужчинами ничего такого иметь не будет, поскольку никакой радости от этого нет и быть не может, это все так противно и грязно. А когда вспомнила про попку, так вообще в глазах помутилось.

О своем разочаровании она рассказал Катрин. Та посочувствовала ей и сказала, что из любого положения можно найти выход. Она приглашает ее на свой день рождения, где будет много мальчиков.

-- Какой тебе понравится -- скажи мне, и все будет тип топ.

Так Марина познакомилась с Томасом немного смуглым, чуть кудрявым мальчиком с темными волосами. У него, правда, были серые глаза и жидкие брови.

Как и предыдущий мальчик, Томас не особенно церемонился с ней. Он снял с нее трусы здесь же на вечере, запершись с ней в одной из комнат, но в отличие от предыдущего (Хайнса), уложил ее на спину, долго целовал в живот, в грудь и ниже пупка, а потом заставил ее обнять свою уже затвердевшую сосиску ладошкой. Она это сделала, и ей показалось, что это хорошо. Во всяком случае, она знала, что это не деревянная палка, которую ей предстоит принять в себя, а нечто живое, как бы дышащее, как бы упрашивающее: скорее-скорее, ибо только там я могу выдать все, на что я способен.

Это было уже нечто другое, и Марина стала податливой и мягкой, как воск. Томас делал все очень осторожно, заботился не только о себе, как этот противный прыщавый Хайнс, но и о ней. Она это оценила и шла с ним на контакт, как ее папа на свою любимую работу. Так Томас стал тем человеком, с которым она гуляла не только в лесу, держа свою одежду под мышкой, но и где угодно и решительно никого не стеснялась.

Большой любви у нее к Томасу не было. Да и незачем было проявлять какое-то сумасшедшее чувство, от которого одни головные боли: он был всегда под рукой, и всегда выполнял ее желания.

В основе этого некоего равнодушия к своему партнеру лежала полная уверенность в том, что шваб, как она его называла, не способен на большое красивое чувство. Да и вообще, немцы холодные натуры. Это русский способен потерять голову и натворить черт знает что ради любви. А здесь любовь сводится к постели: когда кончается постель -- кончается и любовь.

Однажды на вечеринке к Томасу пристала одна незнакомая ей немка Роузика и утащила его пьяного в дамский туалет. Закрыв дверь изнутри, развязала ему ширинку, вытащила безжизненную сосиску и стала жевать как жвачку. Жвачка через некоторое время ожила, Томас пришел в себя и произнес: О, майн Гот и направил оживший предмет под короткую юбку Роузики, которая демонстративно не носила трусов. Марина стояла у двери и сильно дергала за ручку. Она не то чтобы ревновала, она просто была возмущена. Как это так? Ведь она сама не прочь была оказаться на месте Роузики. Почему это он выбрал ее? А если и она его выбрала, значит, он безвольный мальчик и потому грош ему цена.

Вскоре стало известно, что родители возвращаются в Москву: ГДР пришел конец.

В Москве Марина завершила среднее образование, но не сразу поступила учиться дальше. Так все перемешалось, что даже отец не мог разобраться, что же происходит, не то, что она.

Только когда ей исполнилось двадцать лет, она решила поступить в МГУ на факультет журналистики. И удивительно: ее приняли без крупной взятки. Она принесла с собой слишком хороший рассказ о немецкой девушке, которая добровольно и безвозмездно ухаживала за могилами советских солдат в районе Зееловых высот, где проходили кровопролитные бои.

-- Похоже, что из вас выйдет отличная журналистка, а то и писательница, -- сказал ей председатель приемной комиссии Порфирий Порфирьевич, маленький совершенно лысый человек с короткими усиками.

Марина хорошо училась и как это ни странно, совмещала учебу с постоянными загулами и любовными куражами. О ней пошла не очень хорошая слава на курсе, и в то же время все хорошо знали: если кто-то не справится с выполнением задания, Марина всегда поможет.

Марина по достоинству оценила натуру русского ухажера, его страсть, его способность ко всему. Немец никогда не пойдет на конфликт с соперником, а русский готов изрезать соперника на куски и сесть потом на долгие годы за решетку.

На факультете она была чем-то в виде белой вороны, поскольку она все же выросла на западе и все время подчеркивала это. Со Светой Кукушкиной они были разные, но, тем не менее, подружились, а затем к ним примкнула и Лина. И Лина и Света с удовольствием слушали ее просветительскую деятельность, но ни разу не согласились заняться практикой любви в постели.

-- У тебя не будет детей, -- стращала ее Лина.

-- Глупости. Когда выйду замуж, пойду к врачу и скажу: сними спираль с детородного аппарата. Вот и все.

-- На тебе никто не жениться: давалкиных у нас не очень любят, -- добавляла Света.

-- Что ж, буду старой девой.

Но обе девушки, Света и Лина, стали замечать, что на вечерах Марина никогда не бывает одна. Ее всегда приглашают, она щебечет как сорока, а потом, куда-то исчезает, ее куда-то уводят, либо она сама уводит, не разберешься.

На свадьбе у Светы Марина впервые задумалась над тем, что и ей, грешной, не мешало бы привязать кого-то не только на одну две ночи, но и на постоянно, что, однако, не сможет помешать ей, если она вдруг заскучает, завести себе нового дружка.

Она положила глаз на Бориса Петровича, но тем же опытным глазом определила, что Борис нескоро загорится как спичка, а то и вовсе никогда не загорится, а вот Дима, он уже горит как сухое полено. Косноязычен он, с ним в высшем обществе не появишься, но он, должно быть, твердо стоит на ногах. Да и положительного у него немало: его всегда можно будет обвести вокруг пальца. Такие мужья очень высоко ценятся, правда, это понимают далеко не все, особенно такие дурочки как Лина и Светлана. Ну, да Бог с ними.

18

Лина, самая старшая среди трех подруг, ее уже называли старушкой, готовилась отпраздновать свое двадцатипятилетние, своего рода юбилейную дату. Вопрос, где праздновать обсуждался очень долго и кропотливо, и не только дома с родителями, но и среди подружек. Родители Лины всегда любили ее без памяти, она была единственным ребенком в семье, братик и сестричка не доживали и до года, поэтому мать всегда говорила одно и тоже: как сделаешь, так и будет, ласточка моя ненаглядная. Потому ласточка перестала мучить родителей и решила обсудить этот вопрос с Мариной и Светланой.

Светлана выразила мнение, что лучше было бы провести этот праздник в тесном кругу, тем более, что Марине и Лине тоже не мешает очаровать какого-нибудь богатого человека, не обращая особого внимания на внешние данные, а больше приглядываясь к кошельку, поскольку самое главное: стерпится -- слюбится.

-- Есть еще один способ компенсировать какие-то нравственные потери в связи с выходом замуж за богатого увальня, типа моего будущего муженька Димы, -- сказала Марина, хохоча.

-- Завести любовничка? -- спросила "старушка" Лина.

-- И не одного, -- закончила свою мысль Марина.

-- Девочки, бросьте болтать глупости, -- сказала Лина. -- Я жду конкретных предложений.