Дикое Сердце 1 часть (ЛП)

- Какую? – вдруг забеспокоилась София.

- Я спрошу о том, кого ты не любила. Полагаю, твоя материнская любовь имела болезненное на меня влияние в детстве.

София Д'Отремон сжала губы и побледнела, а Ренато, глядя на нее, страстно продолжал свою мысль, не замечая ее растерянности:

- Мама, помнишь мальчика, которого папа привез домой за день до гибели? Помнишь папин интерес к нему и его последнюю волю, чтобы я помогал ему?

- Как можно такое забыть, Ренато? – заметила София сухо и напряженно.

- Ты знаешь что-нибудь о нем? Что с ним стало? Я спрашивал тебя в письмах, и боюсь, ни у кого нет сведений о нем после того побега.

- Весь Сен-Пьер знает об этом человеке, – с суровостью на лице и в голосе объяснила София. – Отвратительный проходимец, превосходный игрок, подобие пирата. Он должен сидеть в тюрьме, а не ходить на свободе, похваляясь своими подвигами. Его знают в тавернах, борделях, всех игорных домах порта, и все продолжают звать его… Хуан Дьявол!

Словно выплюнув последние слова, дрожащая от злобы София Д'Отремон ужалила словами, а нахмуренный Ренато пришел в замешательство. С его губ слетела печальная фраза, в которой не было осуждения и упрека:

- Бедный Хуан! Какая же, наверное, тяжелая жизнь у него была! Сколько он страдал и боролся, чтобы чего-то достичь!

- Имей он желание стать порядочным человеком и добейся чего-нибудь, я бы поняла твои слова, и за такие усилия его бы вознаградили. Но что он сделал? Родился в пороке, продолжает жить в пороке и все больше туда опускается.

- Это правда. Но с самого детства он жил с отравленной душой.

- С чего это вдруг он отравлен? Почему бы не сказать, справедливости ради, что в нем присутствует порок и дурная кровь?

- Будь это так, мой отец не стал бы его защищать.

- Не веришь? Ай, Ренато! Ты уже мужчина, и я могу говорить с тобой откровенно. Твой отец был далеко не святым.

- Я прекрасно знаю, каким был мой отец, – порывисто вскочил Ренато, словно его ужалила гадюка.

- Я не хочу подрывать твое уважение и любовь к отцу, – смягчилась София. – Но не все так, как ты себе представляешь. Если помнишь…

- Я отлично помню, мама, оно как заноза в сердце. В последний раз я говорил с отцом дерзко и непокорно.

- Ты защищал меня, сынок, – София пыталась его оправдать. – Тебе было всего двенадцать. Нет ничего унизительней и мучительней для меня, чем поведение Франсиско в ту ночь; и нет ничего прекраснее в моей жизни, чем воспоминание о твоем поведении, Ренато. Если это тебя ранит, и терзают угрызения совести…

- Никогда, мама, – прервал Ренато твердо и решительно. – Я поступил правильно, и хочу, чтобы мой сын так поступал даже против моей воли в минуту ярости и сумасшествия, когда я забуду об уважении к его матери. Он это понял, доказательством было его выражение лица и поведение той ночью. Стыдясь за ту жестокость, он сбежал, прячась от моих глаз. В безумном отчаянии сел на лошадь и случилась трагедия, стоившая ему жизни. Когда я увидел его в последний раз, рука его протянулась приласкать меня, и он похвалил меня: «Я знаю, ты сможешь защитить и позаботиться о матери». Помнишь?

- Да, да… – сдавленно шептала София.

- Но было и поручение, похожее на просьбу, – упорствовал Ренато. – Он велел помогать Хуану, поддерживать, как брата. Я знаю, он сирота, сын умершего в нищете друга. Перед смертью отец передал мне просьбу другого умершего, волю которого не смог исполнить.

- Забудь о словах отца, Ренато. Он едва понимал, что говорит. Он был одержим этой навязчивой идеей; из-за проклятого мальчишки у нас и случился спор.

- Спор между вами был из-за Хуана? – поразился Ренато.

- Естественно. Я всеми силами старалась защитить тебя от негодяя, которого твой отец упорно пытался привести в дом, а теперь ты встаешь на его сторону, – с досадой пожаловалась София. – Не представляешь, как я страдала. А как я пережила четырнадцать лет одиночества, больная, одинокая, во враждебной стране, в этом вредном для меня климате? Ведь я жила и боролась ради тебя, защищала то, что тебе принадлежит: состояние, будущее, твой дом, честное имя.

- Я это прекрасно знаю, – признал Ренато, словно извиняясь.

- Ну, если знаешь, тогда не терзайся.

- Хорошо, мама, – прервал Ренато, желая закончить неприятную сцену. – Забудем об этом. Завтра я поеду в Сен-Пьер. Договорюсь с Айме и сеньорой де Мольнар, чтобы они готовились к поездке. Тебе очень понравится Айме, и вдвоем мы попытаемся вознаградить тебя за все испытанные трудности. Вот увидишь.

12.

Отдаваясь гулом в глубине грота, наполняя его медовым именем, раздался мощный голос Хуана:

- Айме, Айме!

Никто не откликнулся. Он шагнул по мягкому песку грота и вышел оттуда на пустынный пляж. Ловко перепрыгнув острые камни, он вскарабкался по нехоженой тропинке крутых склонов.

Он пробрался в глубину сада Мольнар. Рядом меж камней прыгали беспокойные воды ручейка, освежая воздух; с толстых стволов свисал цветной, плетеный, шелковый гамак. Трон опасной женщины, которую он любил, пустовал. У гамака на земле валялся цветок, сорванный беспокойными и страстными пальцами, веер, крошечный флакон с духами и последний номер вольного парижского журнала. Хуан Дьявол отодвинул ногой эти безделушки и осторожным тигриным шагом, словно из засады, приблизился к старому дому, и прошептал:

- Айме, Айме!

- Доченька, разве ты не рада снова оказаться здесь?

- Да, мама, я рада. – Моника де Мольнар только что приехала из монастыря, одетая в накрахмаленный головной убор и белую власяницу послушниц Рабынь Воплощенного Слова. Отшлифованное, блестящее, серебряное сердечко, приколотое к груди, дополняло убранство, которое чудесно подчеркивало ее величественную осанку.

- Было так грустно возвращаться в этот дом без тебя, – всхлипывая, запричитала Каталина де Мольнар. – Я так по тебе скучала!

- Ты скоро привыкнешь, мама.

- Никогда, дочка, никогда. Измени свое решение, моя Моника. Везде можно служить Богу.

- Я знаю, мама, еще знаю, что скоро тебе понадоблюсь; одной Айме хватит, чтобы заполнить этот дом. Кроме того, она скоро выйдет замуж, и тогда ты будешь жить вместе с ней, как и полагается. Я же последую своим путем. А где Айме?

- Рано утром она уехала с подругами. Мы не подозревали, что меня вызовут и сообщат о твоем разрешении покинуть монастырь. Увидишь, как она обрадуется, когда вернется и увидит тебя здесь. Твоя сестра безрассудная, но хорошая. И тоже любит тебя, дочка, поверь мне.

- Мне тоже хочется в это верить, мама.

Моника неуверенным шагом пересекала большие комнаты старинного дома с массивными выбеленными стенами, старой и хорошо ухоженной мебелью, с широкими окнами, выходящими в дикий сад – единственное наследство, которое оставил им покойный сеньор де Мольнар.

- Полагаю, ты можешь снять облачение?

- Конечно, хотя предпочитаю не снимать.

- Хорошо, – подчинилась Каталина. – Не буду тебе мешать. Это твоя старая комната. Хочешь снова ее занять? Думаю, она лучшая, здесь больше света и воздуха. Подожди меня немного, пока я отдам распоряжения, чтобы все привели в порядок. Я позову служанку.

Моника де Мольнар осталась одна, но не задержалась в комнате с широкими окнами. Она чувствовала глухую тоску, и ей не давало покоя какое-то волнение. Она прошла ряд длинных широких комнат. Двигалась машинально, словно подталкиваемая какой-то посторонней силой, сердце ее билось с волнением в старом отчем доме. Наконец, Моника дошла до последней пустой комнаты, где за большими ставнями окна шевельнулась тень. Затем дерзкая рука толкнула и распахнула их настежь, и мужской голос воскликнул:

- Айме, наконец!

Потрясенная Моника отпрянула, за решетками окна показалось мужское лицо. Как два клинка, скрестились в воздухе их взгляды. Глаза Моники расширились и стали жесткими, неподвижными, высокомерными. Впервые в жизни Моника де Мольнар видела Хуана Дьявола.