Жеребята (СИ)

После этого стены снова сдвинулись, и уже не было видно ни солнца, ни неба, ни радуг и молний, а простой трехугольный свод, как в древних усыпальницах реки Альсиач, входы в которые охраняет Гарриэн-ну, Сокол-Оживитель. Стена, нависшая на Игэа была без штукатурки - это с ней прислонился он, ища в пересохшей гортани слова исповедания.

И он сам увидел то, что до этого повергло в страх его палачей. На него взирал Лик Великого Табунщика, стоящего свободно и радостно посреди своих жеребят, протягивающего руки в стороны - правую и левую, к правой и левой рукам повергнутого на землю Игэа Игэа Игэана, сына реки Альсиач, карисутэ.

Лик Великого Табунщика склонялся над Игэа - вместе со стеной. Наконец, Игэа перестал его различать, и все померкло для него во тьме его будущей каменной могилы.

... Он ощутил, как пол под ним двинулся, и чьи-то знакомые, заботливые руки потащили его вглубь новообразованного провала, из-под все ниже и ниже опускающихся стен. Наконец, стены легли на то место, где до этого лежал Игэа Игэ Игэан, а сам он, под землей, вдохнул полной грудью безвидный простор неосязаемой тьмы.

- Великий Табунщик! - прошептал он, и только сейчас понял, что прижимает к груди кусок упавшей на него настенной росписи. После этого чувства покинули его.

+++

- Не нашел он по всей земле ничего, и за морем не нашел ничего, и пришел он к реке Альсиач, и быстры были воды ее...

Маленький светловолосый мальчик крепко держался за руку женщины в белом и красном одеянии - ризе жрицы богини Анай.

- Матушка, - говорил он жрице, - посмотри, на водах реки - лодка! Река Альсиач несет священную лодку Анай!

Лодку, покрытую полотном с четырьмя алыми нитями на каждом из углов.

Лодку, в которой покоилась дочь реки Альсиач - глаза ее были закрыты, а золотые волосы обрамляли лоб.

- Матушка, эта лодка плывет к Соколу-Оживителю? - спросил мальчик жрицу.

- Сынок! - в горе вскрикивает жрица и подхватывает его на руки, и несет прочь.

А волны реки Альсиач несут лодку с молодой женщиной, ровесницей жрицы. Волосы женщины - белые, как снег, и покрывают борта лодки, а лицо ее - спокойно и красиво. Она уплывает в дымку моря...

- Я хочу быть с Оживителем, матушка, - говорит мальчик. - Я хочу вместе с ним оживить эту девушку.

О Ты, Сильный -

что взывают к Тебе: "восстань!"?

Ведь воистину восстал Ты,

повернул вспять Ладью,

натянул Лук над водопадом Аир.

Пришел и не скрылся,

и не прятался Ты от зовущих Тебя,

открылся любящим Тебя,

возвеселил ищущих Тебя.

О Ты, Сильный -

воссиял ты

воистину!

- Ведь воистину восстал Он! - слышится ему из тьмы, и камни падают куда-то вниз.

- Копыта коней Великого Табунщика раскидали камни в стороны, мама! Посмотри! - кричит девочка.

- Тише, Лэла, - отвечает ей не женский, а строгий отроческий голос. - Нам надо двигаться осторожнее - чтобы плиты не раздавили ли-Игэа. Так сказали сын кузнеца и Нээ.

Наконец, он попадает в крепкие, теплые объятия, и его снова несут вниз, вниз - так что он ясно слышит, как бьются в глубинах земли воды, ждущие Великого Табунщика.

- Игэа! - целует его женщина в степняцкой одежде.

- Аэй! - отвечает он ей, приходя в себя и прижимает ее к себе. - Ты словно великая Анай, странствовавшая и принесшая в наш дом младенца Гариэн-ну... О, как же я счастлив... Ты разрешишь мне называть твоего младенца и своим тоже?

- Что за глупости! - слышит он голос прежней Аэй. - Кем ты меня считаешь, сын реки Альсиач?

Он улыбается, целует ее руки, грудь и живот.

- А вот теперь ты ответь мне, фроуэрский вельможа, - говорит Аэй. - Разве можно было так беззаконно поступить с Сашиа? Отчего ты постыдился законного брака с ней?

- Я хранил верность тебе, Аэй! - пробормотал растерянный Игэа.

- Вы, мужчины, отчего-то думаете, что, беря наложницу, не нарушаете верность супруге! - строго сдвинула брови Аэй. - Немедленно заключи законный брак с Сашиа!

Но Игэа заплакал, и Аэй не сразу заметила это.

- Сашиа на Башне. Она дала Великий Обет, - наконец, выговорил он, задыхаясь от слез.

+++

Здесь, под храмом Ладья, был другой храм - заброшенный, но не оскверненных храм карисутэ. Сюд принесли спасенного по время землетрясения Игэа. Тэлиай и снохи кузнеца зажигали светильники, а Аэй сидела рядом со своим возлюбленным. Она заботливо уложила его на теплые одеяла, укрыла шерстяными покрывалами.

- Вот, пей, мой родной, - говорила она. - Пей и ешь! Я только что пришла в город, я ничего не знала - я побежала в твой дом, мне его сразу указали, и там кто-то сказал мне, что тебя арестовали и повели в Ладью. Я побежала сюда через подземный ход - и началось землетрясение...

- Подземный ход? - удивился Игэа, глотая холодную воду.

- Из того дома, где жил Миоци, а потом ты, есть ход сюда. Он идет под землей. Спуск в него - в саду... И ты ничего не знал?! Нет, ты ничего не знал, - вздохнула она. Он посмотрел на нее - слезы застилали ему глаза, и он не замечал, что вокруг них стояли люди - много людей. Он сжимал в ладонях кусок штукатурки, отпавшей от лика Великого Табунщика. Его ухо было рассечено им, словно бритвой, и кровь медленно капала на циновку...

Аэй и Лэла.

Аэй стояла на вершине горы.

- Уходите прочь от меня! Уходите в Тэ-ан! Если вы не уйдете, я брошусь вместе с Лэлой вниз. Передайте Игэа, передайте ему мои слова - я пойду к его матери, если он так хочет, если он так решил. Но не надо идти со мной. Я пойду одна. А вы ступайте назад к нему.

И она подняла руки к небу и запела:

Прощайте, тихие поля!

Ищу слова и замираю

Пред вами, только повторяя:

Прощайте тихие поля...

Дни скоротечны, краток век.

Я ваш покой не потревожу,

Вы - неба древнее подножье,

А я всего лишь человек.

Вас скроет снеговой покров,

И будет новое цветенье,

Мельканье дней, и птичье пенье,

И озаренье облаков...

И, когда люди, следовавшие за ней, спустились вниз по тропе и ушли в Тэ-ан, она и пошла в страну Фроуэро, к дальнему озеру, на берегу которого стоял храм Анай, матери Сокола-Оживителя, Игъиора... Аэй, дочь степняка Аг Цго, и дочь дочери народа соэтамо шла тяжело - под сердцем у нее было дитя, и другое дитя, подросшую синеглазую дочь реки Альсиач, Лэлу, дочь Игэа Игэа Игэона, вела она с собой.

- Мама, отчего Огаэ не пошел с нами? - спросила Лэла.

- Папа оставил его у себя, - отвечала Аэй.

- Это потому, что Огаэ - старший? - снова спросила девочка.

- Да, Лэла.

- А теперь я тоже буду старшей?

- Отчего? Ты будешь жить у своей бабушки, Анай. Так хочет папа.

- Но ведь ты не будешь жить с нами? И папа не будет?

- Папа болен. Ему не выйти из Тэ-ана. Он хочет, чтобы мы были в безопасности. Мы ведь уже договорились с тобой - ты будешь жить у бабушки Анай, а потом мы встретимся. Но пока мы не сможем встречаться...

- Просто папа этого не понимает, - по-взрослому кивнула Лэла. - Дай же мне это папино письмо для бабушки - оно написано по фроуэрски... а я даже не умею хорошо говорить по-фроуэрски...

- Ты научишься, - сквозь слезы сказала Аэй. - И выучишь гимн Соколу-Оживителю, Игъиору. Твой отец был назван в честь него...

- Я лучше спою ей твою песню про цветы:

"Есть надежда, когда надежды уже нет,

Процветет цветок, и не знаешь, как прекрасен он,

Пока смотришь на голую землю,

Пока видишь только черную землю.

Но тайна великая совершается -

Откуда к умершему приходит жизнь?

Только от Того, кто всегда имеет жизнь,

Даже когда умирает".

- Споешь, конечно - если она захочет послушать, - сказала Аэй, отдавая в ее маленькие ручонки письмо.