Роман (СИ)

- О-о! - тут же отозвался Бэс, - это знаменитый американский импресарио Сол Юрок. Вообще-то он Соломон Израилевич Гурков, уроженец Черниговской губернии. Но ещё в 1906 году он уехал в США. Работал курьером, мыл бутылки, торговал в скобяной лавке. Ну, как обычно. А в двадцать первом году уже устроил гастроли великой русской балерины Анны Павловой. И пошло и поехало. Он привозил в Америку много русских: Ойстрахов, Рихтера, Гилельса, Владимира Ашкенази, Майю Плисецкую Ирину Архипову, Бэлу Руденко; МХАТ, Большой театр, кукольный театр Сергея Образцова, Ансамбль "Берёзка". Его за это даже чуть не убили.

- За что, за это?? - перепугался Голицын.

- За то, что возил Советских артистов в Америку, - просто пояснил Бэс. - Взорвали бомбу в его офисе. Погибла его секретарша, а он и ещё несколько человек получили ожоги и ранения. Да. Была такая организация "Лига защиты евреев", выступавшая под лозунгом: "свободу советским евреям" и "отпусти народ мой".

- Абсурд какой-то, - чуть не вывернул себе шею Голицын.

- Э-э-этого у вас хватает, - с удовольствием протянул Карлик.

- Ладно, - оборвал его Голицын, - где Шаляпин-то?

К этому времени, ария уже кончилась, и оркестр смолк.

- Хотите Шаляпина? Будет вам Шаляпин, - деловито отозвался Бэс, управляя кораблём.

За окном несколько сменилась картина. Там летала какая-то солнечная пыль, чередуясь с золотым дождём с ниспадающим крупными струями-тире. Среди этой пыли и дождя стал виден человек высокого роста и крепкого телосложения, который метался из стороны в сторону, как огромная чёрная птица, попавшая в золотую клетку.

- В чём дело, Фёдор Иванович, - кричал изумлённый Соломон, рядом с которым, как неприкаянные, стояли Ростропович и Вишневская. - Почему вы не продолжаете?! Где хор, где оркестр?!

И тут Шаляпин развернулся, сверкая очами. Лицо его было страшным, тем более, что он был в гриме Мефистофеля и ещё за ним с шумом взвился сатанинский чёрный плащ.

- Они все разбежались, - загромыхал Шаляпин, - потому что я прогнал дирижера вон!

139.

- Браво Шаляпин! Браво! - кричала, хлопая в ладоши, дама в чёрном домино, под маской с густым кружевом вуали, словно героиня из оперетты "Летучая мышь" Штрауса.

- Ах, перестаньте, Матильда, - махнул на неё рукой Шаляпин.

- Ха-ха-ха, - звонко рассмеялась та,- вы меня узнали под маской и вуалью?!

- Я вас узнал по голосу, Кшесинская.

- Тише, - испуганно приглушённо, - прошипела дама, - я вас умоляю, - и торопко взглянула в сторону, где, как бы в своей нише, среди густой солнечной пыли, расположилась семья императора Николая II-го.

- Господи! - прервал их Соломон, - и здесь вам не угодил дирижёр, мистер Шаляпин!

- Конечно, - тут же вскинулся Шаляпин, - он же не умеет держать такта. В опере есть музыка и голос певца, но еще есть фраза и ее смысл. Для меня фраза - главное. Я её окрыляю музыкой. Я придаю значение словам, которые пою, а другим всё равно. Поют, точно на неизвестном языке. Показывают, видите ли, голос. Дирижер доволен. Ему тоже всё равно, какие слова. В чем же дело? Получается скука. А они не хотят понять. Надоело... Вот Серёжа Рахманинов - это дирижер. И ещё несколько итальянцев, по пальцам, - взглянул он на свою руку, уселся в солнечное кресло, нервно разглаживая этой же рукой, мефистофельские колготы у колена.

- Вы, Фёдор Иванович великий артист, - вдруг наигранно громко стала говорить Кшесинская, широко вышагивая, словно исполняя партию из какого-то балета, используя всё пространство между Шаляпиным и царской семьёй. - Я никогда не забуду, как в первые Русские сезоны Дягилева в Париже, в Опера мне посчастливилось присутствовать на первом представлении "Бориса Годунова". Что делалось в зале, трудно даже описать. Публика, восхищенная пением и игрой Шаляпина, просто сходила с ума от восторга. В сцене, когда Годунову ночью мерещится тень Царевича Дмитрия, наши соседи толкали друг друга, говоря: "Видишь, вон там, в углу", как будто и на самом деле там было привидение. Такова была игра Шаляпина.

- Это правда, - отозвался Шаляпин, - только вас там не было, там были одни французы, что меня и поразило, когда они все встали, и стали смотреть в тот угол, куда смотрел я.

- Как же это - не было, я в том же сезоне танцевала в Опера.

- И вообще вы зря стараетесь, - снова прервал её Шаляпин, - он вас не узнает в этом карнавальном наряде.

И она вдруг перестала играть, подошла к Шаляпину и заговорчески сказала: "На мне знак. Видите, бриллиантовый орёл на цепочке, а под ним висит розовый сапфир, оправленный в бриллианты? Это его подарок".

- Тогда вы обязаны мне шампанское, Матильда. Они ведь слетелись на моё пение. Да. Но та, для которой я пел, не прилетела. И чёрт знает! - взревел вдруг Шаляпин, выскочив из своего кресла, - зачем им понадобилось перезахоранивать меня на Новодевичьем в Москве?! Они разлучили меня с моей Машей. Она осталась там, в Париже, на кладбище Батиньоль!.. А я ведь умирал у неё на руках. Зачем они сделали это?

- Из любви к вам, - поспешил успокоить его Юрок.

- Ах, перестаньте! - отмахнулся Шаляпин, - они писали обо мне такую грязную ложь и клевету в своих большевистских газетах..! Они лишили меня звания Народного артиста России..! Ах, да что там!..

На этих словах, он стал сдирать с лица весь грим Мефистофеля, срывать одежды, ловко облачаясь в богатый узорчато-золотой халат.

140.

- Вам вернули звание в 91-ом, уже в другой России, Фёдор Иванович, - вставил Ростропович.

- Я не знаю другой России, - отмахнулся Шаляпин. - Но я знаю зачем они сделали всё это.., чтобы пустить пыль в глаза - будто ничего этого и не было! Будто никто никуда не уезжал, не был посажен и расстрелян.

- Да, - робко воспользовалась паузой Вишневская, - я бала на вашей могиле в Париже, когда вас там уже не было. Они вынули вас в 84-ом году. И, видимо, так спешили, что даже не удосужились написать там, что ваш прах перенесён.

- Негодяи, - как подтверждение, произнёс Шаляпин, усевшись в кресло, и глядя куда-то в даль, отвернувшись ото всех.

Наступила грустная тягостная пауза.

- А знаете что, - вкрадчиво тихо заговорил Ростропович, - вам надо сейчас спеть "Элегию" Массне, Фёдор Иванович. А что,.. я достану виолончель, а Галя сядет за фортепьяно.

Шаляпин медленно повернул голову, внимательно посмотрел на Ростроповича, затем на Вишневскую.., взгляд его потеплел,.. казалось даже, что он улыбнулся.

- Так вы, значит, недавно из России? - пространно спросил он.

"Да" - хором ответили они, коротко переглянувшись.

- Любил я рыбачить на русских речках, - задумчиво благостно заговорил Шаляпин. - К примеру на Нерли. Ах, какая славная там была ловля!.. Уха из налимов. А природа какая!.. Я даже хотел построить там себе дом. Уже купил у одного крестьянина восемьдесят десятин лесу.

- У крестьянина? - изумлённо переспросил Ростропович.

- У крестьянина. А у кого же ещё, - в свою очередь изумился Шаляпин. - Я ведь и сам крестьянин по паспорту. Податное сословие. И дети мои крестьяне. Да. "Не всякий может вылезть из подвала и подняться до балагана". Эти слова я относил к Яшке-паяцу, - пояснил Шаляпин, взглянув на собеседников своих. - Он был знаменит тогда по всей Волге как паяц и масленичный дед. Мне было лет восемь, когда на святках или на пасхе я впервые увидал его в балагане на городской площади. Его крепкие шутки, смелые насмешки, его громовый, сорванный и хриплый голос очаровывали меня. Я стоял пред балаганом до той поры, пока у меня не коченели ноги. "Вот это счастье - быть таким человеком как Яшка!" -- мечтал я. Все его артисты казались мне людьми, полными неистощимой радости; людьми, которым приятно паясничать, шутить и хохотать. Когда они вылезали на террасу балагана, от них вздымался пар как от самоваров. Да. Так вот, скоро я узнал, что Яков Мамонов -- сапожник и что впервые он начал представлять с женою, сыном и учениками своей мастерской, из них он составил свою первую труппу. Это ещё более подкупило меня в его пользу -- не всякий может вылезть из подвала и подняться до балагана! Не решусь сказать вполне уверенно, что именно Яков дал первый толчок, пробудивший в душе моей тяготение к жизни артиста, но, может быть, именно этому человеку, отдавшему себя на забаву толпы, я обязан рано проснувшимся во мне интересом к театру, к представлению так непохожему на действительность. Да. И, конечно же - Савва Иванович Мамонтов! В частном театре Мамонтова я мог позволить себе самые смелые художественные опыты, от которых мои чиновные вицмундиры императорской сцены в Петербурге перепадали бы все в обморок. Да. Не будь Саввы, пожалуй, я бы не сделал того, что я сделал. Промышленник, меценат, человек тонко разбирающийся в искусстве. Скольких русских композиторов он открыл! А какие художники окружали его: Серов, Левитан, братья Васнецовы, Коровин, Поленов, Нестеров, Врубель!