Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Дѣло въ томъ, отвѣчала Долорида, что отсюда до Кандаи будетъ пять тысячъ миль по сухому пути. Но если отправиться прямой дорогой по воздуху, будетъ всего только три тысячи двѣсти двадцать семь. Кромѣ того Маламбруно сказалъ, что когда я встрѣчу рыцаря своего освободителя, онъ пошлетъ этому рыцарю коня немного лучшаго и не такого артачливаго, какими бываютъ обыкновенно утомленные вони; если не ошибаюсь того самаго деревяннаго коня, на которомъ мужественный Петръ Провансскій увезъ похищенную имъ хорошенькую Магалону. Конъ этотъ двигается пружиной, вдѣланной въ его лобъ и служащей для него удилами; онъ летитъ по воздуху съ такой быстротой, какъ будто его черти несутъ. И сдѣланъ онъ, если вѣрить одному древнему преданію, мудрымъ Мерлиномъ. Мерлинъ далъ его другу своему графу Петру, совершавшему на немъ многія большія путешествія, во время которыхъ, какъ я вамъ говорила, онъ похитилъ хорошенькую Магалону, и посадивъ ее сзади себя изумлялъ всѣхъ, глядѣвшихъ съ земли, какъ мчался онъ съ нею по воздуху. Мерлинъ ссужалъ этимъ конемъ только тѣхъ, къ кому онъ особенно благоволилъ; и мы не знаемъ, ѣздилъ ли это-нибудь на немъ со временъ Петра. Маламбруно своей волшебной силой похитилъ его и владѣетъ имъ теперь. На немъ онъ ежеминутно разъѣзжаетъ по всѣмъ частямъ свѣта. Сегодня онъ здѣсь, завтра во Франціи, а черезъ двадцать четыре часа въ Потози. Конъ этотъ особенно хорошъ тѣмъ, что онъ не ѣстъ, не спитъ, не нуждается въ ковкѣ и безъ крыльевъ движется въ воздухѣ, какъ иноходецъ, съ такою ловкостью, что всадникъ можетъ скакать на немъ, держа въ рукахъ стаканъ воды и не проливъ изъ него ни капли; оттого то хорошенькая Маголова разъѣзжала на немъ съ такимъ удовольствіемъ,

— Ну, ужь на счетъ легкости, нѣтъ, кажется, животнаго лучше моего осла, прервалъ Санчо; правда, онъ ходитъ не по воздуху, а по землѣ, но все-таки я не промѣняю его ни на какого иноходца въ мірѣ.

Всѣ разсмѣялись этой выходкѣ Санчо, а Долорида между тѣмъ продолжала: «и если только Маламбруно хочетъ положить конецъ нашимъ бѣдствіямъ, такъ онъ пришлетъ этого коня черезъ полчаса послѣ наступленія сумерекъ; появленіе его, сказалъ мнѣ Маламбруно, покажетъ, что я нашла того рыцаря, котораго искала.

— А сколько людей можетъ помѣститься на этомъ конѣ? спросилъ Санчо.

— Двое, отвѣтила Долорида; одинъ на сѣдлѣ, другой сзади за хребтѣ, и эти двое должны быть непремѣнно рыцарь и оруженосецъ или похищенная дѣва.

— Хотѣлъ бы я теперь узнать, госпожа Долорида, сказалъ Санчо, какъ зовутъ этого коня?

— Зовутъ его, продолжала Долорида, не такъ, какъ коня Беллерофона, называвшагося Пегасъ, и не такъ какъ коня Александра великаго, называвшагося Букефалъ; зовутъ его также ни Бриладоромъ, какъ звался конь неистоваго Роланда, ни Баіартомъ, какъ звался конь Рейнольда Монтальванскаго, ни Фронтиномъ, какъ звался конь Рожера, ни Бутесъ и Перитоіа, какъ звали коней Солнца, ни даже Ореллой, на которомъ сражался несчастный Родерикъ, въ той битвѣ, въ которой онъ потерялъ жизнь и королевство.

— Готовъ биться объ закладъ, воскликнулъ Санчо, что если ему не дали имени ни одного изъ этихъ знаменитыхъ коней, такъ не назвали его, должно быть, и такъ, какъ называется конь моего господина — Россинантомъ, а это имя подходитъ въ нашему коню, пожалуй, лучше чѣмъ ко всѣмъ остальнымъ конямъ въ мірѣ подходятъ ихныя названія.

— Это правда, отвѣтила бородатая графиня; но только имя коня Маламбруно подходитъ къ нему какъ нельзя болѣе; онъ называется Клавилень, за нашемъ языкѣ это значитъ деревянный болванъ съ пружиной. По характерности своего имени онъ можетъ, я думаю, поспорить съ знаменитымъ Россинантомъ.

— Да, имя ничего себѣ, сказалъ Санчо; но какими уздами или удилами управляютъ имъ?

— Я же только что сказала, отвѣтила Трифалды, что имъ управляютъ при помощи пружины. Поворачивая ее въ ту или другую сторону всадникъ можетъ направлять этого коня, какъ и куда ему угодно, то въ самыя верхнія пространства воздуха, то внизъ, заставляя его почти подметать соръ съ земли; то, какъ разъ, въ середину, которую слѣдуетъ искать во всякомъ разумномъ дѣлѣ.

— Хотѣлось бы мнѣ его увидѣть, сказалъ Санчо; но воображать, что я сяду на сѣдлѣ или хребтѣ его, значило бы ожидать отъ козла молока. Я на своемъ ослѣ, и на такомъ сидѣніи, которое мягче шелка, съ трудомъ держусь, а чтобы я сталъ садиться безъ ковра или подушки на деревянную спину. Нѣтъ, этому не бывать! я вовсе не желаю стереть себѣ всю кожу для того, чтобы кого-нибудь обрить. Пусть тотъ, у кого борода не въ пору, сбрѣетъ ее, не ожидая, чтобы я пустился съ моимъ господиномъ въ такой далекій путь. Да и не обязанъ я, наконецъ, служить бородамъ этихъ дамъ, какъ мнѣ приходится послужить разочарованію госпожи Дульцинеи.

— Нѣтъ, другъ мой, ты долженъ послужить намъ, сказала Долорида; безъ тебя мы ничего не сдѣлаемъ.

— Вотъ тебѣ новая претензія, воскликнулъ Санчо; да какое дѣло оруженосцамъ до приключеній ихъ господъ? Господамъ будетъ доставаться слава отъ всѣхъ этихъ приведенныхъ къ концу приключеній, а намъ работа. Благодарю покорно; если-бы еще хоть историки говорили, что такой-то рыцарь привелъ къ счастливому концу такое-то и такое то приключеніе, съ помощью такого-то и такого-то оруженосца своего, безъ котораго онъ не привелъ бы этого приключенія ни къ какому концу… ну, тогда бы я подумалъ еще; а то господа эти очень сухо пишутъ: донъ Паралипоменонъ Трехъ Звѣздъ положилъ конецъ приключенію шести вампировъ, не говоря вовсе объ его оруженосцѣ, который находился въ этомъ приключеніи совершенно такъ же, какъ находился на этомъ свѣтѣ И я повторяю вамъ, господа мои, что можетъ себѣ господинъ Донъ-Кихотъ отправляться одинъ и дай ему Богъ счастья; я же останусь здѣсь возлѣ госпожи герцогини. Скажу ему только, что по возвращеніи онъ, быть можетъ, найдетъ свою даму Дульцинею разочарованною на три четверти, потому что въ свободное время я думаю отстегать себя плетьми до крови.

— Но, милый Санчо, отвѣтила герцогиня, ты долженъ же отправиться съ своимъ господиномъ, если это окажется нужнымъ; вѣдь тебя просятъ эти добрыя дамы. Пусть не будетъ сказано о тебѣ, что изъ-за тебя несчастные подбородки ихъ остались съ бородами. Это, Санчо, былъ бы грѣхъ на твоей совѣсти.

— Вотъ съ другой стороны пристали, проговорилъ Санчо; если бы еще я долженъ былъ явить милосердіе къ какимъ-нибудь затворницамъ, или сироткамъ христіанкамъ, ну, тогда, куда ни шло; а то, чортъ меня возьми, стану я изъ кожи лѣзть, чтобы снять бороды съ этихъ дуэній? да пусть онѣ остаются съ бородами отъ малой до великой, отъ самой красивой до самой дурной.

— Видно, что ты ученикъ толедскаго аптекаря, и также любишь дуэній, какъ этотъ господинъ, замѣтила герцогиня; но только ты не правъ: у меня въ домѣ есть дуэньи, съ которыхъ могли бы брать примѣръ иныя госпожи, и вотъ почтенная дона Родригезъ первая подтвердитъ мои слова.

— Довольно и того, что вы ихъ сказали, ваша свѣтлость, отвѣтила дона Родригезъ, а Богъ — Онъ знаетъ правду. Хороши мы или дурны, бородаты или нѣтъ, но мы родились на свѣтъ также, какъ другія женщины. И если Богъ создалъ насъ, такъ вѣрно было зачѣмъ.

— Совершенно справедливо, госпожа Родригезъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; и я надѣюсь, графиня Трифалды съ компаніей, что небо кинетъ на насъ сострадательный взоръ и Санчо исполнитъ то, что я ему велю; если только явится Клавилень, и я увижу себя въ схваткѣ съ Маламбруно. Теперь же я знаю только, что никакая бритва не обрѣетъ лучше вашихъ бородъ, какъ сбрѣетъ мой мечъ голову съ плечь Маламбруно. Богъ терпитъ злыхъ, но только не вѣчно.

— Да благословятъ и озаритъ тебя звѣзды всѣхъ сферъ небесныхъ, о, мужественный рыцарь, воскликнула Долорида. Да переполнятъ онѣ великодушное сердце твое счастіемъ и мужествомъ; да станешь ты поддержкой и опорой поруганнаго и скорбнаго племени дуэній, ненавидимаго аптекарями, язвимаго оруженосцами, оплеваннаго пажами. Да будетъ проклята та негодная женщина, которая въ цвѣтѣ лѣтъ не дѣлается монахиней скорѣе, чѣмъ дуэньей. О, горе, горе намъ, дуэньямъ, воскликнула она, госпожи наши швырнули бы намъ ты въ физіононію, если бы надѣялись, что станутъ отъ этого королевами, хотя бы мы происходили отъ Гектора Троянскаго въ прямой линіи отъ мужчины въ мужчинѣ. О, великанъ Маламбруно! Хотя ты и волшебникъ, ты однако держишь свое слово; пошли же намъ скорѣе несравненнаго Клавиленя, чтобы скорѣе прекратилось наше бѣдствіе; потому что если наступятъ жары, и мы останемся съ бородами, тогда — пиши пропало.