Послания Ивана Грозного

отдыха от вас из-за Шереметева. Вы пишете, что я передавал вам через

старца Антония, чтобы Шереметев и Хабаров ели в общей трапезной с

братией. Я передавал это только ради соблюдения монастырских порядков,

а Шереметев увидел в этом опалу на него. Я писал только то, что я знал из

обычаев вашего и других крепких монастырей, и для того, чтобы он мог

спокойно жить в келье, не волнуя монастырь, - хорошо, если и вы его

предоставите тихой жизни. А не потому ли вам так жаль Шереметева, что

его братья до сих пор не перестают посылать в Крым и навлекать бусурман

[мусульман] на христиан? (что братия его и ныне не престанут в Крым посылать,

да бесерменьство на христианьство наводити.- Это обвинение в «наведении» крымцев

на Русь можно понимать в двояком смысле. Сам Иван Васильевич Большой Шереметев

368

считался в миру даже излишне рьяным противником Крыма - в первом послании

Курбского царь упоминал его неудачный поход на крымцев в 1555 г., а в письме к хану

обвинял его в том, что он «ссорил» Русь с Крымом (см. выше, комментарий к первому

посланию Курбскому, прим. 40); царь мог, поэтому, обвинять Шереметева в том, что он

своей враждебностью к «бесерменам» провоцировал их к нападениям на Русь. Но

поскольку в комментируемом месте речь идет не об Иване Большом, а о его братьях -

Иване Меньшом и Федоре то обвинение царя повидимому, надо понимать в буквальном

смысле. В 1912 г. С. К. Богоявленский опубликовал замечательный документ, к

сожалению до сих пор не изученный историками: протокол допроса царем двух

бывших русских пленников, вернувшихся из Крыма. Допрошенные лица, Костя и

Ермолка, сообщили, между прочим: «изменяют тобе, государю, бояре Иван Шереметев,

да брат его Федор, а измена их, сказывают, то: как приходил царь к Москве, и Москву

царь зжег[речь идет о походе Девлет-Гирея в 1571 г.], и Иван да Федор Шереметевы на

Москве пушки заливали, норовя Крымскому царю, чтоб против царя стоять было

нечем...А как был царь на Молодях [речь идет о походе 1572 г.], и царь присылал к

Ивану да и Федору Шереметевым крымских татар двунадцать человек для вестей...И

приказывали Иван да Федор с теми татары к царю, и царь по Иванову да по Федорову

приказу, услышав то, поворотился, блюдясь тебя, государя». (Чтения ОИДР, 1912, кн. II,

отд. III, стр. 29-30). Хотя памятник этот написан несколько позднее, чем

комментируемое послание (упоминаемый в допросе Аф. Нагой вернулся из Крыма в

ноябре 1573 г.), но он близок к нему по времени и может служить хорошим

комментарием к словам царя.). Хабаров велит мне перевести его в другой

монастырь, но я не стану содействовать его скверной жизни. Видно уж

очень надоело! Иноческое житье - не игрушка. Три дня в чернецах, а

седьмой монастырь меняет! Пока он был в миру, только и знал, что образа

складывать, переплетать книги в бархат с серебряными застежками и

жуками, аналои убирать, жить в затворничестве, кельи ставить, вечно

четки в руках носить. А ныне ему с братией вместе есть тяжело! Надо

молиться на четках не по скрижалям каменным, а по скрижалям сердец

человеческих! Я видел, как по четкам матерно бранятся! Что в тех четках?

Нечего мне писать о Хабарове, - пусть как хочет, так и дурачится. А что

Шереметев говорит, что его болезнь мне известна: так ведь не для всякого

же лежебоки нарушать святые правила.

Написал я вам малое из многого из любви к вам и для укрепления

иноческой жизни, вы же это знаете лучше нас. Если же хотите, найдете

многое в божественном писании. А мы к вам больше писать не можем, да и

нечего писать. Это - конец моего к вам письма. А вперед бы вы нам о

Шереметеве и других нелепицах не докучали: мы отвечать не будем. Если

вам благочестие не нужно, а желательно нечестие, то это дело ваше!

Скуйте Шереметеву хоть золотые сосуды и воздайте ему царские почести -

ваше дело. Установите вместе с Шереметевым свои правила, а правила

чудотворца отставьте, - так хорошо будет. Как лучше, так и делайте! Вы

сами знаете; делайте, как хотите, а мне ни до чего дела нет! Больше не

докучайте: поистине, ничего не отвечу. А злокозненную грамоту, которую

вам весной прислали Собакины от моего имени, сравните повнимательней

с моим нынешним письмом, а затем уже решайте, верить ли дальше

нелепицам.

369

Да пребудут с вами и с нами милость Бога мира и Богородицы и

молитвы чудотворца Кирилла. Аминь. А мы вам, мои господа и отцы,

челом бьем до земли.

Послание Василию Грязному (1574)

От царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси Василию

Григорьевичу Грязному-Ильину

Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен; (что писал еси, что по грехом взяли

тебя в полон. - Василий Григорьевич Грязной-Ильин, один из видных деятелей

опричного двора, был назначен в 1573 г. воеводой на Донец [см. разряды в «Древней

Российской вивлиофике» (ч. XIII, 1790, стр. 441)], т. е. на тогдашнюю русско-крымскую

границу. Во время «добывания языков» на р. Молочные-воды (впадающей в Азовское

море) он был захвачен в плен крымцами (обстоятельства этого пленения описывает сам

Грязной в своем ответном письме, - см. выше, стр. 566). Точная дата пленения Грязного

не известна; но уже в середине 1574 г. царь получил от него письмо из Крыма (не

сохранившееся в «Посольских делах») с просьбой выкупить его или обменять. Ответом

на это письмо является комментируемое послание Грозного.) так надо было,

Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как заехал,

надо было не по объездному спать: ты думал, что в объезд приехал с

собаками за зайцами, а крымцы самого тебя в торок [к седлу] и привязали.

Или ты думал, что и в Крыму можно так же, как у меня, стоя за кушаньем,

шутить? Крымцы так не спят, как вы, да вас, неженок, умеют ловить; они

не говорят, дойдя до чужой земли: «Пора домой!» Если бы крымцы были

такими бабами, как вы, то им бы и за рекой не бывать, не только что в

Москве (к Москве. - Речь идет о походе крымского хана Девлет-Гирея в 1571 г., когда

им была взята и сожжена Москва (29 мая). В том же году царь получил вести из Крыма,

что походу хана предшествовало бегство в Крым «изменников государских»,

сообщивших хану о «меженине» и опустошении на Руси; некоторые из этих

перебежчиков сообщили, что они «сами из опричнины» (Ц ГА ДА, Крымская

посольская книга № 14, л.л. 26 - 26 об.).).

Ты объявил себя великим человеком, - так ведь это за грехи мои

случилось (и нам это как утаить?), что отца нашего и наши князья и бояре

нам стали изменять, и мы вас, холопов, приближали, желая от вас службы

и правды (князи и бояре нам учали изменяти, и мы и вас, страдников, приближали,

хотячи от вас службы и правды. - Речь идет, очевидно, об опричниках, к числу которых

принадлежал Василий Грязной. Столь резкая характеристика опричников может

объясняться, наряду с общим насмешливым тоном письма, тем разочарованием во

многих деятелях опричнины, которое испытал Грозный в начале 70-х годов: в эти годы

подверглись опале или казни такие видные опричники, как Михаил Темгргокович

370

Черкасский (отец которого, черкесский князь емгрюк, участвовал в походе хана на Русь

в 1571 г.), кн. Темкин-Ростовский и др. (Басмановы подверглись казни, а Вяземский

опале - еще раньше). Энергично возражая царю по поводу обвинений в изнеженности,

небрежности, трусости, Грязной на обвинение в «страдничестве» (незнатном

происхождении) ответил лишь: «ты государь - аки Бог: и мала и велика чинишь