Дважды – не умирать

– Вскрывай сухие пайки! – скомандовал прапорщик.

Курсанты оживились, с энтузиазмом принялись потрошить свои вещевые мешки.

– А компо-о-от? – лукаво намекнул Панчук.

Старшина исчез, и вскоре с пригорка, где стояли машины, донесся его голос:

– С кружками, ко мне!

В кузове одного из автомобилей осталось пол термоса чаю. А термос был – двухведерный.

Урманов вскрыл штык-ножом блестящую жестяную банку. Внутри оказалась перловая каша с тушенкой. Ковырнув кончиком лезвия плотно спрессованную массу, он зацепил кусочек и жадно ухватил губами прямо с ножа. Потом достал галеты…

– С «диверсантами» поделитесь! – напомнил старшина. – А то они, небось, тоже проголодались.

Пока бойцы вместе с недавними противниками дружно уминали свои пайки, прапорщик связался по рации с ротным.

– Что там у них? – поинтересовался сержант Бадмаев.

– Все нормально… Блокировали в нескольких километрах отсюда. В недостроенном здании фермы сидят… До темноты, думаю, управятся.

Утолив голод и напившись горячего чаю, Урманов привалился спиной к березке на краю поля, наблюдая, как медленно угасает день и большое красное солнце прячется за верхушки деревьев.

– Бе-е-е-е-е-е!.. Бе-е-е-е-е-е! – послышались откуда-то сверху странные вибрирующие звуки. Как будто неподалеку блеял маленький барашек.

– Что это? – удивленно спросил Широкорад. – Коза?

– Да нет, – улыбнулся Урманов. – Это птичка такая, бекас называется… Во-о-он, туда смотрите.

Курсанты задрали головы и увидели в синем безоблачном небе крохотный птичий силуэт. Издали он показался им размером с воробья. Отчаянно помахивая короткими крыльями, птица неподвижно висела в воздухе, затем вдруг начинала стремительно падать, потом снова взмывала, потом опять падала… В момент ее стремительного сближения с землей и раздавались эти блеющие, вибрирующие звуки.

– Это перья от крыльев такой звук издают, – с видом знатока, пояснил Урманов.

– А большая она? – поинтересовался кто-то.

– Вообще, бекас – мужского рода. Значит не она, а он… Это охотничья птица. Из семейства куликов… Тонкие ноги, вытянутая шея, длинный игловидный клюв. Вылитый вальдшнеп, только размером поменьше. Считается «красной болотной дичью». Охотятся на него в основном, с легавой, или другой подружейной собакой, которая делает стойку, а затем поднимает птицу с земли. Так просто, на такой высоте его не возьмешь. Далеко… Стреляют бекаса мелкой дробью. Самой мелкой, которая так и называется – «бекасин».

– Ну, и как эта дичь на вкус? – с интересом осведомился Панчук.

– Не знаю, не пробовал. У нас на бекаса не охотятся. Слишком мелкая птица, несерьезно как-то… А вообще, считается деликатесом. Раньше на царский стол подавали.

– Вот бы нам сейчас, – мечтательно произнес Гвоздев.

– А ты чего, не наелся еще, что ли? – удивленно приподнял белесые брови Широкорад.

– Нет, конечно… Так, червячка заморил.

– Тебя легче убить, чем прокормить…

Тихий весенний вечер опустился на округу. Солнце почти совсем ушло за лес. Только красные закатные лучи озаряли остывающее небо.

«Бе-е-е-е-е!.. Бе-е-е-е-е-е!» – продолжал блеять в вышине бекас, разрезая воздух маленькими быстрыми крыльями.

Легкий, прозрачный туман закурился по низинам. Дым от костра неподвижно повис в воздухе. В полном безветрии было хорошо слышно, как где-то далеко лает звонкоголосая деревенская собака, а в ближайших кустах задорно тенькают бойкие пичужки, шумно перелетая с ветки на ветку.

Внезапно благостную умиротворенную тишину нарушила отдаленная раскатистая дробь автоматных и пулеметных очередей, послышались гулкие хлопки взрывов.

– Огневая группа… – прокомментировал Пантюхин. – Сейчас «взвод захвата» пойдет.

Стрельба затихла. Потом донеслось несколько одиночных выстрелов, и снова наступила тишина.«Все… – подумал Урманов. – Учения закончились. Осталось только дождаться сигнала… А через две недели – экзамены и выпуск»

Глава 14

Весна полностью вступила в свои права. Дни стояли теплые, солнечные. Снег повсюду исчез, только в тенистых укромных местах все еще оставались лежать покрытые гладкой ледяной коркой серые в крапинку холмики. А на деревьях и кустах вовсю наливались живительной силой почки, готовые вот-вот лопнуть и выбросить первые нежно-зеленые клейкие листья.

Курсанты сдавали экзамены и зачеты. Все было совсем как в обычной школе. Те же волнения, тревоги, исписанные мелким почерком «шпаргалки», зубрежка, надежда на «счастливый» билет… Никому не хотелось в последний момент все испортить случайной низкой оценкой и получить звание на ступень ниже. Каждый стремился закончить обучение сержантом. Это давало определенные преимущества в последующей карьере, способствовало более удачному распределению.

Урманов основную часть предметов сдал на «отлично». Троек у него совсем не было. Оставался последний экзамен – огневая подготовка. От того, как курсант сдавал этот предмет, зависела итоговая оценка. Если до этого ты все сдал даже на «пять», а стрельнул на «четыре» – о погонах сержанта можно было забыть. А уж про «тройку» и говорить нечего… Здесь нужна была только оценка «отлично».

Решающий экзамен предстоял завтра. Урманов с волнением ожидал его, коротая время в опустевшей казарме с потрепанной книжкой в руках. Большинство курсантов отправились смотреть телевизор, а он решил просто посидеть в тишине.

Мимо, насвистывая что-то себе под нос, ленивой походкой проследовал Панчук. Заглянул в свою тумбочку, порылся там, достал сигареты…

– Чего читаешь?

– Ремарк… «Три товарища».

– Интересно?

– Ага.

– Дашь почитать?

– Не успеешь… Кольцов забил. А через неделю нас отсюда попросят.

– Скорей бы уже… Эх, веселая жизнь начнется! Представляешь?.. Дадут тебе в подчинение десять салаг – и делай с ними чего хочешь. Равняйсь, смирно, кр-р-ругом!.. Ха-ха-ха! Здорово, правда?.. Ох, и погоняю я вас, ребята!

Урманов согласно кивнул. Действительно, не жизнь, а сказка… Они будут смотреть на тебя, как на божество, а ты будешь повелевать ими безраздельно. Словно царь своими вассалами… Захочешь, они неподвижно замрут на месте; захочешь – побегут или поползут по-пластунски. Одного твоего слова будет достаточно, чтобы повергнуть их в трепет… Целый месяц в «карантине» новоиспеченные сержанты будут обучать азам военной службы молодое пополнение. А потом всех, и их самих в том числе, распределят по ротам, где они и останутся служить до самого «дембеля».

– Про Широкорада слыхал? – спросил Панчук.

– А что такое?

– Письмо получил… Родители у него развелись.

– Да, ну! То-то я смотрю, с утра его не видно.

– Он у Гомзикова, в каптерке.

– Что там делает?

– Плачет.

Это известие поразило Урманова. Кто бы мог предположить, что весельчак и балагур Широкорад способен плакать?.. Ему стало жаль приятеля. Ведь как ни крути, а развод вещь тяжелая. Для всех, кто к нему причастен.

«Все мы мечтали вернуться домой, – с грустью подумал Урманов. – Туда, откуда ушли на службу… В тот тихий и уютный мир детства, наполненный добротой и любовью. И как страшно должно быть осознавать, что возвратиться туда уже невозможно. Стены вроде на месте – а внутри пустота. Словно после взрыва вакуумной бомбы… Бедный, бедный Широкорад! У него больше нет дома».

– Урманов! – послышался голос старшего сержанта Гуссейнова. – Ко мне!

Курсант оставил книгу и поспешил на зов.

– Ты к тестю капитана Гулина ездил?

– Так точно… Диван помогали из магазина забрать.

– Помнишь, где он живет?

– Помню.

– Тогда давай, бегом к командиру роты, он тебе увольнительную выпишет. Надо будет туда еще раз съездить, кое-что отвезти.

– А чего ротному сказать?

– Ничего… Он в курсе.

Командир учебной роты капитан Курбатов сидел за своим столом, что-то писал.

– Разрешите? – постучав, заглянул к нему Урманов.

– Заходи, – оторвался от бумаг капитан. – Садись.