Эмигрантка в Стране Вечного Праздника. Книга вторая (СИ)

******

Если кому-то захочется узнать, какова была реакция моего мужа на подобные высказывания в мой адрес наших друзей и знакомых, отвечу: никакой. Они для него были частью родины (которая равнозначна слову мать), а я - семьей. Сделать выбор в такой ситуации не так-то просто. Недаром огромное количество мужчин мечется между собственной матерью и супругой, не находя в своих чувствах золотой середины: и без той не могу, и без этой... По моим наблюдениям, решающим фактором в этом внутреннем и внешнем конфликте зачастую становится территория, на которой разворачиваются эти события. Если запутавшийся в своих чувствах мужчина обитает в родительском гнездышке, то именно оно покажется ему самым желанным, а если живёт с супругой отдельно, то наверняка будет ощущать сильную тягу ко всему, что связано с ней и их семейной жизнью. Те, кому хоть раз в жизни пришлось разрываться между двумя "магнитами", притягивающими с равной силой, поймут, о чём я говорю. Словом, решить, как правильно отреагировать на происходящее, моему мужу было совсем непросто.

Что же касается меня, то о своём эмоциональном состоянии я бы сказала так. Прожив за рубежом более десяти лет, я пришла к выводу, что на самом деле не жила, а полужила. Там у меня был полумуж (потому что другая его половина всегда принадлежала друзьям, а большая часть представлений о жизни являлась отражением европейских истин), полуработа (которая мне либо не нравилась, либо ко мне там плохо относились), полудрузья (совершенно не заинтересованные в установлении со мной крепких дружеских отношений люди). Все это, в совокупности, привело к тому, что я стала эмоциональным инвалидом. Мои ощущения как бы ополовинились, уступив место полурадости, полууверенности в себе, полудоверию к окружающим. Да и как доверять, когда на собственной шкуре тысячу раз проверено, что при общении с эмигрантами европейцы ищут лишь доказательства укоренившейся в их сознании истины о том, что приезжие, все до одного - лгуны, предатели, воры, убийцы, мошенники и проститутки. К тому же в период экономического кризиса это мнение было доведено до абсурда. Я же, наподобие жён декабристов, к своим сорока годам пожертвовала почти всем, чем только женщина в состоянии пожертвовать. С одной лишь разницей: в Сибири было холодно, а там, где я жила, в Стране Вечного Праздника - сравнительно тепло, хотя промозгло, серо и сыро.

******

Возвращаясь к проблеме дискриминации эмигрантов, скажу, что когда государство провозглашает одно, а делает совершенно другое, только второе находит отражение в мыслях каждого её обитателя. Стандартное сообщение в средствах массовой информации, легко читаемое между строк: "Не выказывай явного пренебрежения к эмигрантам и в то же время держись от них как можно дальше!", - стало чем-то наподобие чипа, имплантированного в головы европейцев. Этой цели - восприятию эмигрантов, как угрозу обществу - способствовали многочисленные заметки, к примеру, такого содержания: "Гражданин Марокко, укравший в супермаркете леденец на палочке, был пойман на входе отважным охранником!", "В прибрежной зоне зафиксирован факт ограбления нескольких домов, и всё указывает на то, что это - дело рук безработных румын!", "Правительство приняло закон: штрафовать граждан китайской национальности, если они будут работать ежедневно, без выходных". Однажды мне на глаза попалась заметка следующего содержания: "Из подъезда с не закрывающейся на замок дверью бесследно пропала детская коляска. По предположениям соседей, она была похищена африканскими эмигрантами с целью транспортировки в ней по городским улицам наркотических средств". Вскоре в той же газете появилась поправка: "Вносим коррективы в заметку об украденной африканцами детской коляске. Как выяснилось позже, эмигранты оказались к этому непричастны. Исчезнувшее из подъезда транспортное средство для перевозки детей обнаружилось сутки спустя. Коляска была опрокинута, а внутри находился мужчина в состоянии алкогольного опьянения, поместившийся там лишь до пояса. Он громко храпел, а рядом, у колёс коляски, пребывал в состоянии глубокого сна другой местный житель того же самого населённого пункта. Происходящее было зафиксировано дежурным полицейским на детской площадке, расположенной двумя улицами ниже того дома, из которого она ранее была ими похищена". Если закрыть глаза на водевильный характер некоторых историй, в целом, сообщения средств массовой информации Страны Вечного Праздника склоняли коренных жителей в сторону предвзятого критического отношения к эмигрантам.

Кульминацией этого стало появление политических партий фашистского уклона. Разумеется, они осознавали противозаконность своих заявлений, поэтому на телевизионные экраны не лезли. Тем не менее, ловким телевизионщикам удавалось заснять некоторых идеологов и рьяных приверженцев этих течений. Выгнув грудь колесом, один такой молодчик заявлял: "Я - расист? Да вы что с ума сошли?! Просто, как сознательный гражданин, я считаю, что в нашей стране произошел перебор с правами человека, поскольку далеко не все правы, и далеко не любого можно назвать человеком". Разумеется, самого себя защитник местного населения от эмигрантов считал человеком, и своих соратников по партии тоже, а по какому критерию он относил эмигрантов к разряду "нелюдей", им это не уточнялось. Невооружённым глазом была заметна идентичность внешнего облика членов таких политических движений. Это были молодчики в возрасте от двадцати до сорока лет, хорошо одетые, обутые, накормленные, а некоторые ещё и перекормленные, что, скорее всего, являлось причиной того, почему эта молодёжь была так радикально настроена. Другими словами, комфортная жизнь порождала агрессию и необходимость выброса адреналина. Эти отъевшиеся европейские парни сбивались в большую толпу и, ударяя толстыми подошвами ботинок по городским улицам, проносили транспаранты, гласящие: "Права - нам! Приезжие - вон!" В показанном по телевидению репортаже случайные прохожие испуганно на них таращились или отводили взгляд в сторону и старались, как можно быстрее свернуть в первый попавшийся переулок. Хотя не исключено, что кто-то из очевидцев происходящего в это время мысленно аплодировал манифестантам.

******

Полагаю, именно к этой, последней группе, относились мои знакомые, проживающие в Перепёлках. Другом или подругой для меня из них не был никто, однако, на людях они предпочитали именно так обозначать существовавшие между нами отношения: "Вон, смотри, моя русская подруга пошла". Свидетельств тому, что ни какой дружбы между нами не было и в помине, было множество. Среди прочего, они обожали потешаться надо мной и моими проблемами. Зная о том, что я никак не могу трудоустроиться, знакомые при встрече спрашивали меня, не скрывая своей насмешки: "Ну что? Как дела? Плохо, да? Всё никак работу найти не можешь? И денег, наверное, в обрез? Надо же...", - и, не дождавшись ответа, обмеривали меня подчеркнуто презрительным высокомерным взглядом и добавляли: "А у меня всё прекрасно, всё в полном порядке!" Подобные ситуации были отнюдь не единичны, и вскоре я сделала для себя печальный, но реалистичный вывод. Если вы - европеец - и у вас много знакомых, то через них вы можете найти себе работу получше, снять квартиру побольше и подешевле или хотя бы получить от них какую-то полезную информацию. Но если вы - эмигрант, то всё это великое множество знакомых будет лишь шпионить за вами, пытаясь отыскать тёмные пятна в вашей биографии и злой умысел в ваших поступках. Одним словом, эмигрант нужен европейцам лишь для того, чтобы им манипулировать и, глядя на его страдания, подпитывать чувство своего превосходства. Впрочем, проблема заключалась не только в том, что европейцы плохо относились к эмигрантам, но и в том, что они искренне полагали, что именно такого отношения эти люди заслуживают. Словом, несмотря на то, что знакомые европейцы вслух называли себя моими друзьями, ожидать от них какой-либо помощи было бесполезно. В итоге стремление к общению с ними у меня стало прогрессивно угасать, и я всё чаще старалась избегать совместных встреч и посиделок.