Мать ветров (СИ)

— Не губите ребенка, пустите ее!

— Ебнулся?! Эльфы наших детей убивают, а мы их жалеть должны?! — рявкнул рабочий со стройки.

— Она не убивала, ребенок не убивал, пустите! — Али загородил дорогу к балкону, заодно временно блокируя проход удачно подвернувшимся обломком. Порывисто стиснул ладонь седого, взмолился: — Именем святой Зумурруд прошу, не губи, слышишь?!

Саориец замер. Ослабил хватку на покрасневшем исцарапанном запястье эльфийки, глянул на нее изумленно, будто не понимал прежде, что творит.

— Да что ж вы творите, дурни! Стравили нас с эльфами, загнали нас сюда как баранов, они трон делят, а нам помирать! Им помирать! — донеслось зычное с первого этажа.

— Внука моего эльфы убили, моего внука, слышишь, ты, сучий выблядок!

Мужики закрутили головами, прислушиваясь к сваре внизу, к жалостливым просьбам Али.

— Хай живет, коли выберется, — скривившись, бросил тот из мужиков, который стоял ближе к саорийцу.

Ну, это уж Али как-нибудь обеспечит.

Его просто-напросто не слышали. Наемник-провокатор пропал во всеобщей свалке, будто его и не было, грузный гном, кажется, муж раненой гномки, ревел, одновременно причитая и тут же требуя перебить всех эльфов в городе до последнего младенца. Его вопли перекрыл звук рожка, и в толпу врезались лошади стражников.

Медленно, но верно погром затихал. Марчелло, с трудом держась на ногах, пытался хотя бы напоследок разобраться в происходящем, благо, теперь и видеть, и слышать стало немного полегче. Немой бессильный ужас отступил, и юношу до краев наполнил горький стыд — за жителей своего родного города, за себя самого, беспомощного, как зашибленный об стену котенок, за свою медлительность в расследовании убийства Пьера, за свою... трусость?

В двух шагах от него погромщик мордовал раненого эльфа, зеленого совсем, почти ребенка. Марчелло, не помня себя от ярости, шагнул к ним, схватил за шиворот погромщика, развернул к себе и врезал по искореженному злобой лицу. Раз, другой...

Его остановили железные руки в перчатках, до хруста вывернувшие ему плечи.

Повозка, на дне которой под дешевым товаром сбились в кучу четыре эльфийки, в том числе та беременная, которую Али вытащил через черный ход из дома, скрылась из виду. Фён помчался обратно, туда, откуда доносились слабеющие звуки погрома. На ходу обмотал раненое плечо, не заметил расползающегося темного пятна на боку.

Заметил Марчелло в руках стражников.

Вспышка. Пламя. Поднятые руки. Решетка. Виселица. Рассвет.

Али тряхнул головой, прогоняя картинки из давних снов. Нырнул за угол, прочь с глаз стражи и других лишних свидетелей, открыл лицо, скинул рубашку, быстро переоделся в первую попавшуюся тряпку — тем более что их тут валялось предостаточно. Вдох-выдох, не кривиться от боли, ты перепуганный студент-провинциал, вперед!

Через несколько минут он уже выяснил, что Марчелло схватили, так сказать, на месте преступления за избиение честного горожанина. Свидетелей нашлось с пяток, и все уверенно кивали головами, поддакивая стражникам. По счастью, побитый шибко не пострадал, а если слова Али верны, и его приятель — всего лишь не разобравшийся в ситуации дурень-студент, то ему грозил суд и плеть, без заключения. Впрочем, не ему одному. Таких счастливчиков под присмотром стражи насчитывалось четырнадцать человек.

— Совсем-совсем ничего нельзя сделать? — жалобно спросила Хельга, обрабатывая порез на ребрах своего брата. Плечо она только что зашила.

— Хельга, а ничего и не нужно делать. Ни в коем случае, — ответил, чуть поморщившись от жжения, Али.

— Как это? — ахнула девушка.

— Свидетели на суде выступили, вина Марчелло установлена. Чтобы спасти его от плети, надо либо давать взятку, либо устраивать суету, искать других свидетелей, писать прошения, — спокойно объяснил фён. — И то, и другое привлечет к Марчелло лишнее внимание.

— Ну и что?

— А то, что мы уже по факту ввязались в подпольную работу, и Марчелло намного тяжелее станет ее выполнять, если его запомнят.

— А выпоротого студента не запомнят? Думаешь, Джордано и Энцо ректор этот позор спустит?

— То же мне позор, — пожал плечами Али. — Ты разве не замечала, что студенты постоянно влипают в неприятности? Одного за пьяный дебош секут, другого за мелкую кражу, нашего сокурсника-эльфа вообще за изнасилование выпороли. Да, какое-то время и Джордано с Энцо, и самому Марчелло будет непросто. Зато для властей он — тьфу! Наказали и забыли.

Хельга молча дрожащими руками закончила перевязку, резко встала и отошла к окну. Али помолчал немного, позволяя сестре поразмышлять в одиночестве, а потом последовал за ней и мягко сжал напряженные плечи.

— Как ты можешь, Али? Он же наш друг... Твой... любимый человек...

— Да, и я хочу, чтобы про него как можно быстрее забыли. Чтобы он значился в списках наказанных как заурядный шалопай-студент, один в череде других студентов, а не как подозрительная личность, за которую всячески хлопочут. И потом... Хельга, мы же знаем, этот погром — спланированная и спровоцированная властями акция. Им нужна показательная порка, чтобы успокоить народ. Если бы я дал взятку, спасая рядового преступника, они бы еще просто головы почесали. Но тут — возьмут на заметку наверняка.

— Али, — Хельга всхлипнула и спрятала лицо на здоровом плече брата. Зашептала, рвано выдыхая, глотая слезы: — Али, мне так страшно. После смерти моих приемных родителей я осталась совсем одна, я была одна до тех пор, пока не приехала в Пиран и не познакомилась с Марчелло. До тебя он был единственным близким мне человеком. Да, я нежить, у меня другие чувства, меня не так сильно пугает и убивает одиночество, но он был до тебя моим единственным другом! А завтра... завтра моего Марчелло на площади... плетью...

Он не ответил. Только покрепче прижал к себе уже рыдавшую в голос сестру.

Хозяйка не пустила Хельгу на площадь, чему Али, признаться, только обрадовался. Все-таки он был самым слабым из троих братьев. Слабым физически и душевно. Старые кошмары вернулись ночью, только в них окровавленные тонкие руки отца превращались в широкие ладони Марчелло, палач на площади проверял не плеть, а удавку, и голубые глаза Кахала темнели до пронзительной синевы.

И в таком состоянии, когда он держался на честном слове, утешать Хельгу? Самому бы не свалиться в обморок во время наказания.

Толпа на площади свистела и улюлюкала, когда на помост одного за другим вывели осужденных. Послышались проклятия, полетели яйца и огрызки.

По официальной версии поводом к погрому стала гибель двух мальчишек, которые работали на стройке эльфийского святилища. Убитые горем родные отправились к эльфам, чтобы выразить свое негодование, но эльфы встретили скорбящих градом стрел. Осужденные, не поняв, в чем дело, полезли в драку и помешали честным гражданам обороняться от вероломных эльфов. Собственно, судья зачитывал приговор тоном доброго отца, опечаленного неразумностью своих детей. Он выражал надежду на то, что этот суровый урок пойдет лишь на пользу юношам и позволит им впредь не совершать подобных ошибок.

После заключительных слов приговора зеваки даже малость поутихли, и по площади понеслись снисходительные шепотки, мол, и правда, с кем не бывает.

У самого помоста Али нашел глазами Энцо и пробился к нему.

— Али? Ты здесь? — искренне удивился преподаватель, и его измученное лицо посветлело.

— Марчелло — мой друг, — ответил с улыбкой художник. — А Вы один пришли, без господина Джордано?

— Я упросил отца не приходить. Ему и без того плохо.

Али согласно кивнул и перевел взгляд на Марчелло.

Его Марчелло. Прежде неуклюжий, прекрасный в своей неловкости, угрюмости, в своих искренних порывистых движениях, первозданной дикости. Теперь — собранный, уверенный, как-то вдруг повзрослевший, с гордо выпрямленной спиной, и как же ласково он смотрел на своего старшего брата, сколько покоя было в его удивительных синих глазах.