Мать ветров (СИ)

А потом он взглянул на Али.

Страшно. Как же страшно это мучительное ожидание плети, а он аж третий в очереди, как перетерпеть крики других осужденных и не свалиться позорно?! Марчелло хватило на то, чтобы улыбкой успокоить брата, но на этом силы покинули его.

Силы вернулись, когда он утонул в нежной светлой зелени любимых глаз.

Забыть. Всего этого нет, все это — свист плети, тонкий поросячий взвизг первого, гогот толпы, осунувшееся, бледное лицо Энцо, воспоминания о расколотом черепе эльфа — все это сейчас совершенно неважно. Есть только эта озорная улыбка, влюбленный взгляд, чуткие смуглые пальцы художника. Перетерпеть, просто перетерпеть наказание — и он спустится с помоста, он коснется этих теплых рук, по которым так соскучился за три дня, проведенных в тюрьме.

Ну почему нельзя смотреть на Али сейчас, когда его привязали лицом к столбу, спиной к людям на площади?

Марчелло крепко зажмурился и вспомнил: золотистые пылинки пляшут в лучах рассвета, Али, ленивый, затраханный, довольный, трется щекой о его плечо... Плечо и спину обожгло, продирая, кажется, до самого нутра, выбивая из легких крик, который он с трудом поймал стиснутыми зубами.

Рубашка больше не липла к обработанной мазью и перевязанной спине. Какое блаженство! В первые минуты Марчелло искренне думал, что не выдержит и таки сдохнет от боли.

Еще бы отмыться, отлежаться дома, приходя в себя после удушливой вони тюрьмы, но нет — ради отца и брата необходимо было сразу с площади пойти на лекции. Предварительно искренне покаявшись перед ректором. И как он не плюнул в эту брезгливую красную харю?

Впрочем, по дороге из кабинета ректора в лекционную аудиторию плевали, скорее, в него. Образно говоря. Тот единственный самоубийца, который попытался сделать это буквально, согнулся пополам, хватаясь за яйца, пострадавшие от кулака Али.

— А мне ты потом врежешь? — с вымученным смешком поинтересовался Марчелло, когда они с любовником на краткий миг оказались одни на лестнице.

— За что?

— За то, что не послушался тебя, влез в драку и получил... все это.

— Думаю, то, как выглядят сегодня Джордано и Энцо, для тебя похуже любого удара, — покачал головой Али, быстро убедился, что никто их не видит, и мимолетно прижался губами к ладони Марчелло. — Идем, тебе сейчас на лекции опаздывать нельзя.

А на лекции поджидал сюрприз.

Нет, не от сокурсников. Их Алессандро привычно утихомирил парой слов и печальным голубым взглядом. А потом преподаватель обратился к своему любимому ученику:

— Марчелло, по приказу господина ректора в течение дня ты обязан слушать лекции... стоя.

— Как скажете, господин Алессандро, — невозмутимо откликнулся Марчелло и поднялся, опираясь о стол. Спина горела от плети, ладонь — от поцелуя любимого. Три пары на ногах он как-нибудь переживет.

— И знаний больше поместится, — весело заметил Али и тоже встал. — Вы позволите, господин Алессандро?

Похоже, что раньше эльф держался на честном слове. Прекрасное светлое лицо исказила неподдельная мука.

— Конечно, Али, как тебе удобнее.

По аудитории прокатился шепот, переходящий в гул. А следом — шорох и скрежет лавок о пол. Марчелло обернулся и чуть не упал. Не меньше дюжины его сокурсников стояли.

У Пиранского университета хватало поводов для гордости. Блестящий преподавательский состав. Богатая библиотека. Научные, эстетические и религиозные изыскания. Роскошное главное здание, ухоженные аллеи, мраморные статуи, изумительный фонтан. Сообразительные студенты, талантливые выпускники.

Туалеты. Да, безусловно, просторные туалеты в каждом корпусе значили для преподавателей и студентов не меньше, а для кое-кого и больше, чем прочие удобства. В конце концов, без редкой книги прожить можно, а вот справлять нужду хочется вовремя, а не топчась и приплясывая, пока заветное место занимает объевшийся накануне собрат по несчастью. И в теплом помещении, а не за кустом, откуда еще наверняка прогонит дворник, причем непременно в самый ответственный момент.

Впрочем, по неведомым причинам эти предметы университетской гордости убирали чуть реже, чем следовало бы, и ароматы в них витали соответствующие.

Али было плевать на ароматы. В конце концов, материальное дерьмо так невинно по сравнению с тем дерьмом высоконравственным, которым обливали сегодня Марчелло и однокурсники, и преподаватели. Далеко не все, но художник и подумать боялся, каково его любимому, с детства привыкшему к этим стенам... к этим людям.

Из туалета, посмеиваясь и бросая на них с Марчелло презрительные взгляды, вышли двое парней. Судя по звукам, больше здесь — никого. Али метнулся, распахивая по очереди все двери, убедился в этом и впихнул любовника в ближайшее тесное помещение.

— Ты что? — ахнул Марчелло, когда Али закрыл дверь на задвижку и опустился перед ним на колени.

— Молчи, — одними губами попросил художник и выразительно кивнул, мол, вдруг зайдет кто.

— Я три дня не мылся, ты с ума сошел! — яростным шепотом запротестовал переводчик.

Али только мотнул головой и ловко расшнуровал штаны Марчелло. В ноздри ударил резкий запах пота, мочи и еще чего-то неуловимого, чем пахли те немногие фёны, которые умудрялись попадать в тюрьму. Тело реагировало совершенно ненормально. Тошнотворный вкус мягкого члена любовника должен был по определению вызвать рвотный позыв, но Али почувствовал лишь безумную жажду, желание ласкать, целовать, принимать в себя как можно глубже быстро наливающуюся силой плоть.

Для кого он это делал? Для Марчелло или для себя? С того мгновения, когда на спине любовника вспух первый алый след от плети, Али находился в состоянии скрытой истерики. Да в свое время его отец исполосовал Саида у него на глазах намного страшнее, но Али не испугала ни стекающая по спине брата кровь, ни его крики под конец порки. Марчелло не вскрикнул ни разу, а истерика Али прорвалась, наконец, в отчаянных, самозабвенных ласках.

В туалет опять кто-то вошел. Громко, глумливо обсуждали растяпу-сына университетского библиотекаря и то, как неуклюже он вляпался по самые уши, какой он нелепый дурень. Али вскинул голову, залюбовался кое-как причесанными, сальными после заключения темными волосами любовника, его безмятежной улыбкой и туманом в синих глазах. Во рту стало жарко и горько.

— Марчелло, прости, если сможешь, — с горечью просил Алессандро, когда поздно вечером, после всех пар, после работы Али и Хельги они вчетвером собрались в полумраке библиотеки.

— Да что Вы, — удивленно заморгал Марчелло. — Зачем Вам было из-за такой ерунды препираться с господином ректором? Я совсем не обижаюсь! Лучше расскажите, много ли народу пострадало во время погрома.

— Убито шестнадцать эльфов. Со стороны погромщиков погибло трое... по официальной версии. От самих эльфов я слышал, что то ли шестеро, то ли семеро.

— А гномы? — тревожно спросил переводчик. — У меня на глазах гномку в живот ранили.

— Пока жива, а там... как рана затянется, — со вздохом ответил Алессандро. Грустно улыбнулся: — А без вас было бы намного больше. Ребята, я не знаю, что вам сказать. За такое не благодарят.

Марчелло, Али и Хельга смущенно опустили головы.

— Что дальше? — нарушил молчание Али.

— Я не знаю. В университете эльфов пока не трогают. Не пострадали оружейные мастерские, аптечные лавки. Прочих травят понемногу, но уже не так жестоко. После погрома только одного убили. Нам остается ждать и готовиться к самому худшему. Нам — то есть эльфам. Вы-то сделали что смогли.

Все трое согласно кивнули. Они доверяли Алессандро, но не настолько, чтобы рассказывать о листовках.

— Но у меня для вас и относительно неплохие новости, — добавил уже чуть оживленнее эльф и выложил на стол перед друзьями короткий список. — Не так уж много преподавателей виделись с Пьером накануне его смерти. Троих можно исключить почти наверняка, двое были его близкими друзьями, а третий...