Моя Шамбала (СИ)

- Как это нет? Есть! - объявил фокусник. Розалия Про-коповна, держите стакан. Фокусник согнул пополам Семе-на, надавил на живот, а руку его стал качать как колонку. В стакан, который держала Розалия Прокоповна, полилось молоко.

Пацаны захохотали, завизжали от восторга, а Семен стоял бледный, и из глаз его катились слезы.

- Сейчас я ему "покажу фокусы! - шепнул я Пахому.

- А можно мне? - я встал и пошел к столу.

Фокусник с недоумением посмотрел на меня, пожал плечами и сказал:

- Розалия Прокоповна, налейте молодому человеку молока.

Ассистентка налила стакан молока и с улыбкой протя-нула мне. Но, к всеобщему удивлению, стакан взял фокус-ник и выпил содержимое стакана до дна. Розалия Проко-повна открыла рот, чтобы сказать что-то, но снова закрыла, так ничего и не сказав. Глаза ее расширились, еще немного и полезли бы на лоб.

- Розалия Прокоповна! У него есть деньги? - спросил я.

- Н-не знаю, я ничего не знаю.

Розалия Прокоповна была близка к истерике.

- У него нет денег, - сказал я, поворачиваясь к паца-нам.

- Качай, - орали восторженные зрители. Я согнул без-ропотно подчинившегося мне фокусника и стал качать его руку. Молоко фонтаном полилось на пол. Розалия Проко-повна лишилась дара речи и стояла беломраморной стату-ей, опираясь рукой на край стола, чтобы не упасть.

Я выпрямил фокусника, провел рукой перед его гла-зами и сел на место. Фокусник не понял, что произошло. Он недоуменно смотрел, как его ассистентка Розалия Проко-повна, которая, наконец, заговорила, заталкивает реквизит в чемоданы и все время повторяет:

- Родик, быстрей! Родик, идем быстрей!

- Молодец, Вовец! - кто-то сзади легко стукнул меня ладонью по плечу...

- Зря ты это, Вовец! Только разговоры лишние пойдут. Тебе это нужно? Сам говоришь, что отец не разрешает тебе показывать всякие трюки на людях! - выговаривали мне Пахом и Женька Третьяков!

- Да поганый мужик этот фокусник. Мне за Семена обидно стало,- оправдывался я, понимая, что не нужно бы-ло этого делать, и жалел, что не сдержался.

Глава 17

Дома после школы. У Каплунского. Набивалочки. Спор. Рассказ про Кума и Ореха. Кто они? Шпана?

Мать жаловалась отцу:

- Все руки сбила кирпичом. Когда хоть это кончится?

Каждая домохозяйка должна была отработать по три-дцать часов на расчистке города, и мать раз в неделю ходи-ла расчищать завалы разрушенных домов.

- А вам разве рукавиц не дают? - удивился отец. Он приехал на обед и мыл руки перед умывальником, а мать стояла с полотенцем рядом.

- Дают, да не всем хватает.

Мать бросила работу в парикмахерской по настоянию отца, после того как его назначили директором Хладоком-бината, и по вечерам бегала на курсы кройки и шитья. У нее была швейная машинка "Зингер", приданое, которое она умудрилась сохранить, тащила с собой в эвакуацию, а потом привезла назад. Дядя Коля, отцов брат, приделал к машин-ке маленький моторчик и сделал ее электрической, чему мать радовалась как ребенок.

Бабушка Василина сидела в своей келье и плела круг-лый коврик из разноцветных лоскутов ситца, порезанных на полосы и связанных в бесконечную ленту, намотанную на клубок, похожий на футбольный мячик.

- Пришел, ангел божий! - пропела ласково бабушка Василина, и, бросив свои крючки, притянула меня к себе и поцеловала в лоб.

- Некогда, баб! - я вырвался из ее добрых рук и пошел на кухню, где мать накрывала отцу на стол. Женщины с ним никогда не садились. Они старались поесть до его при-хода и мать кормила его отдельно по старой домостроев-ской традиции.

- Вов, садись со мной! - позвал отец.

- Да он уже пообедал, - ответила за меня мать.

- Как в школе? - скорее по привычке спросил отец.

- Хорошо! Вечером расскажу! - отмахнулся я и выско-чил за двери. Мы теперь собирались у Каплунского, где иг-рали в набивалочки и вели свои ребячьи разговоры. На улице становилось все холоднее. Уже мороз пощипывал уши, а без варежек мерзли руки. Снег падал, но не ложился и за день успевал растаять, оставляя слякоть, которая про-тивно хлюпала под ногами.

С нами не было только Мишки Монгола и Витьки Мо-ти. Мы их видели редко. Зато вся остальная компания в полном сборе разместилась на табуретках и кроватях, ожи-дая своей очереди бить внутренней частью стопы по кусоч-ку свинца, прикрепленного к кожице кроличьего или ци-гейкового меха, чтобы он планировал насколько это воз-можно.

Пацаны тоскливо смотрели, как Пахом подкидывает набивалку, и она летит выше головы и точно опускается на ногу Пахома, и, кажется, что конца и края этому размерен-ному полету не будет. А Пахом, словно издеваясь над нами, то замедлял, что ускорял темп, и набивалка летела к само-му потолку или едва отрывалась от ноги. Наши глаза друж-но поднимались и опускались вслед за набивалкой, а лица оставались серьезными, будто мы решали проблему мирно-го сосуществования двух систем.

- Пахом, не упернись, - ехидно оказал Каплунский.

- Бессовестный! Маме скажу! - тут же раздался оби-женный голос Лизки.

- Пахом, играй как надо! Что ты бьешь ее до потолка? Это не по правилам, - попытался придраться к Пахому Са-муил.

- Как хочу, так и бью, - огрызнулся Пахом. - Когда ты набивал, тебе никто ничего не говорил.

- Конечно, так ты отдыхаешь! Это каждый набьет, сколько хочешь!

Пахом молча продолжал набивать. Пацаны уже на-считали девяносто шесть, когда Пахом перебросил наби-валку с правой ноги на левую, чтобы подкинуть её внешней частью стопы, но набивалка скользнула по пятке и улетела в сторону.

- Кто следующий? - спросил Мухомеджан. - Ты, Каплун?

- Нет, я! - Самуил вышел на пятачок. Расправил белый мех на своей шикарной набивалке и, два раза поймав ее ру-кой, что считалось по правилам, вошел в ритм, и его нога, как маятник задвигалась вверх-вниз навстречу плавноопус-кающейся набивалке.

Больше Пахома никто набить не мог, и вскоре игра как-то сама собой потухла. Когда очередь снова дошла до Пахома, он зевнул, потянулся и сказал:

- Больше неохота. Да и набивалку плохо видно.

В полуподвале и в самом деле уже стало темно, хотя на улице еще только опускались сумерки.

- Пацаны, - оживился вдруг Мухомеджан. - Помните бревно, которое лежит перед домом Ивана, шофера? Ну, Ваньки Бугая?

Все помнили это бревно чуть не в обхват взрослого мужика и метров четырех длиной. Ванька Бугай жил возле ремеслухи, не той, где мы всегда купались, а той, что раз-местилась в бывшей синагоге, рядом с женской школой, ку-да летом привозили бесплатное кино. Мимо этой ремеслухи мы ходили через плотину в горсад. А бревно это от спилен-ной осины лежало с незапамятных времен в ложбине меж-ду тротуаром и дорогой у частного дома. На этом бревне хо-рошо было сидеть и смотреть, как улица играла в футбол или лапту.

- Завтра Вадик Кум на спор пронесет это бревно десять шагов.

- Не пронесет, - Самуил с сомнением покачал головой.

- Кум? Пронесет, - убежденно сказал Пахом. - Спо-рим?

- Спорим! Я говорю, не пронесет, - Самуил протянул Пахому руку. - На что спорим?

- На твою набивалку.

У Самуила была хорошая набивалка, аккуратно выре-занная по коже кружком, с длинным песцовым ворсом.

- Ладно, - поколебавшись, согласился Самуил. - Тогда ты ставишь свою биту.

У Пахома для игры в "цару" был массивный Петров-ский пятак, которым он разбивал кон и немилосердно гнул монеты, переворачивая их с решки на орел.

- Вовец, разбей! - повернулся ко мне Пахом.

Я разбил их руки и подумал о том, что Самуил проспо-рил свою набивалку.

- А вы слышали, как Кум ходил в секцию тяжелой ат-летики записываться? - спросил Мухомеджан.

- Нет, не слышали, - ответил за всех Каплунский.

- Я слышал, Витька Мотя рассказывал, - сказал Самуил.

- Ты слышал, мы не слышали. Рассказывай, Аликпер, - попросил Пахом.