Победителю достанется все

Она вдруг невольно представила себе, что он подсматривает, как она спускается по лестнице. Перегнулся через перила двумя этажами выше и кричит вдогонку; «А кофе не будет? Не будет?» Голос сорвался на собачий визг, который напутал ее, — она ведь всегда догадывалась, что именно такой визг и кроется в рокочущих глубинах его голоса, и вот теперь она извлекла его наружу.

Хорошо, что все кончилось, подумала она и по спирали пандуса вывела машину из гаража в полный огней город.

На высоких мачтах перед территорией ярмарки реяли национальные флаги множества стран-участниц, и по фасаду над главным входом тянулась огромная белая надпись: ИНТЕРВОД, 17 — 25 сентября. С озера веяло альпийской прохладой. Фогтман ежился на скамейке. Он был здесь со вчерашнего полудня, а сегодня, в воскресенье, ярмарка закрывается, и посетители просто валом валят. Сидя на скамейке, он съел сосиску с горчицей и булочку, выпил банку пива и вот уже полчаса раздумывал, не заглянуть ли последний раз в павильон: вдруг удастся разыскать Вольвебера, который неделю назад обещал здесь, на выставке-ярмарке, познакомить его с промышленниками и коммерсантами своей отрасли. Сегодняшний вечер — это последняя возможность, а он еще не сумел поговорить с Вольвебером. Вчера видел его издалека, в компании людей, которая скрылась в телестудии. Он добрых полчаса ждал поблизости, но, видно, упустил-таки минуту, когда Вольвебер вышел из студии. И в отеле он его не поймал, только оставил свою карточку и гостиничный адрес. Ответа до сих пор не было. Что он потеряет, если еще разок прогуляется по обширному павильону и поищет Вольвебера у стенда или, может, столкнется с ним нос к носу в проходе и прижмет: давай, мол, держи слово! Ведь по своей воле тот пальцем не шевельнет. Надо его заставить. Силой вырвать свою удачу. Как раз когда все считают, что ему, Фогтману, конец. Любой конец есть новое начало. На следующей неделе он объявит о своем банкротстве, а до тех пор надо пройти этот поворот. Точнее говоря, нащупать почву под ногами. Или увидеть берег. Ему нужна перспектива. Иметь перспективу — вот что главное в жизни. Для каждого человека. Может, он и дрался-то всегда лишь ради перспективы.

Сколько раз уже он обошел павильон? И тем не менее краски, огни, висящий в воздухе многоголосый гул и людские толпы в проходах между стендами по-прежнему слегка пьянили его. Огромные и яркие панорамные фотографии заполонили перегородки выставочных ниш, свободные стены павильона и информационные стенды, а кое-где на экранах мониторов мелькали схожие картинки, поменьше, зато в движении: байдарочники единоборствовали с пенно-кипящим горным потоком, воднолыжники на крутых виражах вздымали сверкающие веера брызг. Белокурая красотка загорала на широком оранжевом борту надувной лодки, мечтательно уронив руку в кристально-прозрачную воду. Рыболов, сидя на корме своего ялика, курил трубку. Три спортсмена на виндсерферах под яркими, как бабочки, парусами взлетали на пенных гребнях прибоя. Аквалангисты, вооруженные гарпуном и кинокамерой для подводных съемок, как бы висели в зеленоватом глубинном сумраке кораллового рифа. Гонщики-яхтсмены, упершись ногами в кромку борта, почти горизонтально перевешивались наружу, чтобы надутый парус не потерял ветра. Веселые компании купальщиков на изящных моторных яхтах направлялись в отдаленные бухты и к уединенным прибрежным островам. Приходите! Выбирайте! Мы дадим совет!

На спорте и досуге, похоже, делали деньги одни толстосумы. Это было заметно по рекламе, по богатству оформления стендов, по вышколенности персонала, по спортивной элегантности публики, которая с заинтересованным видом знатоков дефилировала мимо стендов. А он-то рассчитывал сколотить капитал на скучных товарах повседневного спроса. Его клиентуру составляли прижимистые домашние хозяйки и мелкие обыватели. Здесь же были совсем другие покупатели, эти люди не боялись тратить деньги, ценили размах, горели честолюбием, потомственные богачи и выскочки-нувориши, люди, искавшие успеха и наслаждавшиеся жизнью. Вот где надо было начинать — на этом рынке. Эта волна подняла бы и его. Здесь ему самое место.

Возле серферов вечно толпился народ, и стенды там были умопомрачительные. У Вольвебера все продавцы и продавщицы были одеты в белое и синее. Белые юбки, белые брюки, синие полотняные жакеты и пиджаки, загорелые лица, будто все они только что из отпуска или из солярия. Он тут, вероятно, уже примелькался, так как подойти к нему они не спешили. Знали, что покупать он ничего не собирается. Просто ждет их шефа. Шеф обедает с клиентами. Ушел на пресс-конференцию. Час назад ненадолго заходил. Теперь, наверное, в другом павильоне. А может быть, в одном из кафетериев. Оставьте нам вашу карточку.

Он взял из стопки проспект, полистал: новые стандарты в стандартной серии.

— Я могу вам помочь? — спросил продавец.

— Мне бы повидать господина Вольвебера.

— К сожалению, не знаю, где он.

— Я специально приехал из Мюнхена, он сказал, что я всегда найду его на стенде.

— О нет, — сказал продавец, — здесь господин доктор бывает крайне редко. У него непрерывные встречи в отеле и в городе.

— Он намеревался оставить для меня записку.

— Минуточку. Я спрошу у моей коллеги.

Смысла нет, он знал, видел это по нетерпеливому взгляду, брошенному на него продавщицей, прежде чем она рассталась с коллегой и подошла к нему.

— Сожалею. Доктор Вольвебер на заседании ярмарочного комитета. Оставьте, пожалуйста, вашу карточку и адрес.

— Уже оставил. Я был здесь два часа назад. И вчера вечером тоже.

— Я помню, — сухо проговорила она. По лицу девушки было заметно, как низко он пал в ее глазах. Назойливый проситель, которого надо спровадить. — Зайдите еще раз перед самым закрытием. Возможно, доктор Вольвебер будет здесь.

Она с улыбкой отошла к новому клиенту. Фогтман побрел дальше как ни в чем не бывало, будто он тоже клиент, бизнесмен, желавший получить информацию, потенциальный покупатель.

В темноте над озером вспыхивали огни большого фейерверка, на миг озаряя темную гладь воды. Отсюда, из номера, они казались Фогтману тусклыми зарницами, которые прозрачно скользили в воздухе вслед за далекими глухими раскатами. Лишь раз одна ракета сбилась с курса и рассыпалась за темными деревьями гостиничного сквера дождем алых искр.

Фогтман подошел к окну глотнуть свежего воздуха и унять накатывающую дурноту. Он чересчур уж плотно и обильно поел — в нем вдруг проснулась неутолимая алчность, словно требовавшая во что бы то ни стало заполнить ненасытный вакуум, беспросветный мрак внутри, который грозил поглотить его, когда в многолюдном гостиничном ресторане, одиноко сидя за боковым столиком, он смотрел, как коммерсанты за другими столиками празднуют завершение ярмарки — сплошь оживленные, довольные лица, склоняются друг к другу, кивают, смеются, в большинстве мужчины его возраста, но и хорошенькие, привыкшие к успеху женщины из тех, кого он видел у ярмарочных стендов. Теперь, вечером, они принарядились, некоторые пришли в длинных платьях, изящно причесанные, увешанные драгоценностями, в сопровождении элегантных, спортивных мужчин, про которых невозможно сказать, кто они — коммерсанты или победоносные гонщики-яхтсмены. Куда девались усталость и переутомление, которые он замечал после обеда на многих лицах! Они сияли улыбками, двигались непринужденно и уверенно, вновь вошедших встречали радостными возгласами и объятиями, и те вливались в шумные компании пирующих, усаживались за банкетные столы, вокруг которых сновали полчища официантов, всюду поднимали бокалы, пили за ярмарку, за новые сделки или еще какие-нибудь поводы всеобщего веселья. Вот тут-то на него и напала эта жуткая алчность, по милости которой он слопал чересчур дорогой и чересчур обильный обед из пяти блюд и теперь не мог отделаться от ощущения, что его вот-вот вырвет, а сердце билось учащенно и с натугой.

Но потом все-таки случилось и кое-что хорошее, подарившее ему новую надежду. Вместе с ключом портье передал ему записку и сообщил, что звонил некий господин Вольвебер: он зайдет завтра утром, к завтраку, в гостиницу. Может статься, это — его спасение. Во всяком случае, он не предан и не обманут. Хайнц Вольвебер по вполне понятным причинам не сумел выкроить для него времени, а теперь решил загладить неловкость и определенно сделает ему выгодное предложение. Наверняка, наверняка придет не с пустыми руками. Фогтману по-прежнему было плохо. Может, если лечь, дурнота отпустит? Ну что за глупость — так наедаться! Теперь впереди прескверная ночь, а утром, за завтраком, сидя напротив Хайнца Вольвебера, он будет выглядеть больным и, как в прошлый раз, произведет жалкое впечатление.