Победителю достанется все

С радостью он уехал бы к себе, но ведь она обидится, а перспектива одинокого воскресного завтрака в неприбранной комнате его не привлекала. У Катрин тоже испортилось настроение. Она пожаловалась на головную боль и — после недолгих рассеянных ласк в дверях ванной — принялась намазывать лицо ночным кремом, хотя знала, что он этого не терпит. Он смолчал и постелил себе на пустующей кровати Дорис.

Погасив свет, они еще немного поговорили.

— Ты какой-то пришибленный, — сказала Катрин. — Что случилось?

— Неприятности в фирме. Ты тут ни при чем.

— Очень даже при чем. Я ведь вижу...

Фогтман запротестовал, извинился за свое дурное настроение. Она как будто бы успокоилась, ласково пожелала ему доброй ночи. А через несколько часов он проснулся, накинув купальный халат, прошел в тесную гостиную и сел в кресло. Что, собственно, изменилось? Отчего ему больше не было удачи? Уже которую неделю все, за что бы он ни брался, валилось из рук; видно, лучше вообще отказаться от борьбы, ничего больше не предпринимать. Закрыть глаза и будь что будет — может, вот так и надо? Прекратить борьбу и просто жить, но как раз этого он никогда не умел. Жить. Было одно только ожидание, вечные попытки наконец-то очутиться там, где истинная жизнь. И вот он сидит здесь, и это — жизнь. Снова ляжет в постель, уснет — и это тоже жизнь. Приятно впасть в такое уныние.

Утром — Катрин плескалась в ванне — он включил кофеварку и под бульканье кипятка слушал радио. Последние известия. Террористы, которые три дня назад прямо на улице застрелили федерального прокурора Бубака и его шофера и смертельно ранили сопровождающего полицейского, до сих пор не схвачены. Награда за поимку — двести тысяч марок, ровно столько он выплатил Оттеру в качестве задатка под векселя. Убийцы на тяжелом мотоцикле остановились у светофора рядом с автомобилем Бубака и, когда вспыхнул зеленый сигнал, скосили всех пассажиров из автомата. Что ж, раз такое возможно, виновато само государство, и, значит, скоро все развалится.

Не моя забота, подумал он, не моя забота. Террористы по крайней мере профессионалы, свое дело знают. Ничем не хуже мафии. Теперь на очереди всегдашние зануды из области политики, экономики и культуры. Не моя забота, не моя забота. Но кофе был готов, а в холодильнике нашлись кефир, ветчина и даже грейпфрут. И вдруг он просто не поверил своим ушам, случилось чудо: по просьбе короля Марокко Хассана президент Франции Жискар д'Эстен перебросил на самолетах французских ВВС в Заир, в район военных действий, полторы тысячи марокканских парашютистов. Еще тысяча пятьсот десантников находились в Марокко, готовые в любую минуту вылететь в Заир. Через постоянный воздушный мост было налажено материально-техническое снабжение районов боевых действий. Французские и бельгийские военные советники помогали заирским правительственным войскам организовать службу тыла. Сенегал и Египет также предложили Заиру свою поддержку. Контрнаступление, начатое мощными воздушными налетами и ракетными ударами по позициям противника, как будто бы всюду успешно развивается.

— Ты что так кричишь? — спросила Катрин. Закутанная, точно бедуин, в огромное оранжевое полотенце, она выросла на пороге.

— Я выигрываю войну! — ответил он.

На другой день как из-под земли вынырнул Оттер, позвонил ему в контору:

— Ну, что вы теперь скажете? Месяца не пройдет, и этой катавасии конец. Тогда ваш банк сможет предъявить ваши векселя в Киншасе. А я, как только возобновятся морские перевозки, немедленно отправлю эти треклятые ящики.

— Куда вы запропали? — спросил Фогтман.

— Я? В Канаде был. Дела-то идут.

Как неправдоподобно все это теперь звучит. В ушах у него стоял крик: все эти международные операции либо несбыточные прожекты, либо откровенное надувательство! Теперь он знал, что банки не питают к Оттеру доверия. Но то же самое можно сказать о многих финансовых маклерах, которые обделывают свои делишки на «сером» полуофициальном рынке ссудного капитала, и так или иначе он должен располагать кой-какими банковскими связями. Ему, Фогтману, Оттер их открыть не пожелал. Наверное, это где-нибудь в Швейцарии. Ключом же к личности Оттера была, видимо, жена. Фогтман осторожно навел справки и выяснил, что она будто бы старше его лет на пятнадцать и очень богата, но имущество у супругов раздельное. Ни один из тех, кому необходимо получить с Оттера деньги, к состоянию его жены подступиться не может. И самому Оттеру на его аферы денег она явно не дает, зато вилла ее в Кёнигштайне, в Таунусе, служит ему убежищем.

У Фогтманов в семье было не так. Элизабет всегда отличалась безразличием к деньгам и имуществу, лишь к вилле и парку она питала сентиментальную привязанность. И отступать ему нельзя прежде всего ради Элизабет. Она слепо доверяла ему как управляющему. А значит, недопустимо, чтобы по его вине она потеряла свое состояние.

Его вдруг обуяло великодушие. Речь шла не о том, что ждет его самого, — бороться надо за ее будущее. Собственное будущее уже не столь и важно. За наследством он не охотился никогда, и если Элизабет даже разочаровалась в своей семейной жизни, то хотя бы в этом надо оправдать ее надежды. Да, за это стоит побороться, еще как стоит! Не исключено, что новые сообщения можно принять на веру. В Заире все как будто бы утряслось.

Странная это была война. Она затянулась на долгие недели, рассыпалась на мелкие стычки, в которых почти не было ни убитых, ни раненых, будто обе стороны при виде противника палили в воздух, чтоб под треск автоматов отступить. Мало-помалу правительственные войска, ударную силу которых составляли марокканские десантники, продвигались все дальше вперед, не выиграв ни единого крупного боя, ни тем паче сражения. Враг лишь рассредоточивался, отходил по всей линии фронта за пределы страны. До сих пор его присутствие вроде как отвлекало от всего прочего, и теперь внезапно обнажилась чудовищная разруха. Хотя последний солдат противника был изгнан из провинции Шаба в конце мая, во всех банках, каким Фогтман предлагал свои заирские векселя, он встречал лишь отказ и недоверие.

Вернувшись из такой рекогносцировочной поездки в Швейцарию, он нашел в папке с почтой заказное письмо из Цюриха. Один из тамошних банков уведомлял его, что киншасский банк-трассант вернул вексель на четыреста тысяч марок, гарантированный его передаточной надписью. Поскольку предъявитель, господин Оттер из Франкфурта, неплатежеспособен, то ему, жиранту, предлагается в двухнедельный срок внести указанную сумму. Попутно банк сообщил, что ждет возврата из Киншасы еще двух аналогичных векселей с его индоссаментом, на четыреста тысяч каждый.

Удивило Фогтмана только одно — как спокойно он отнесся к письму: вот, мол, и хорошо, что оно пришло и ни ждать, ни надеяться больше не нужно.

13. Изгой

Большой вишневый «опель» въехал на стоянку у патберговской фабрики и затормозил чуть в стороне от административного здания, где еще было свободное место. Водитель — мужчина грузный, неповоротливый — высунул ногу, нащупал асфальт. Одной рукой он вцепился в дверцу, оперся на нее и неуклюже вывалился наружу. Видимо, его донимала боль в пояснице. Это было заметно и по тому, с каким трудом он нагнулся и взял с заднего сиденья черный «дипломат». Все здесь его знали. Он издавна консультировал фирму по налоговым вопросам и дружил с шефом. В последнее время его видели в фирме чуть ли не каждый день. Неестественно прямой, будто затянутый в корсет, он зашагал к входу. Человек он был явно нездоровый, из тех, кто, поднявшись на несколько ступенек, уже мучится одышкой. Оплывшее, полнокровное лицо гипертоника блестело от недавнего бритья. Тонкогубый рот выдавал натуру чувствительную и злопамятную. Этого человека следовало остерегаться, хотя он неизменно старался поддерживать со всеми добрые отношения.

Усаживаясь и кладя на стол свой черный «дипломат», Лотар как будто бы прочел на лице Ульриха, что тот догадывается о предстоящем. У них всегда было что обсудить — удивительно ли, что он воспользовался кратким наездом Ульриха и приехал на фабрику повидать его? В подсознании, однако же, свои системы сигнализации, незримые трепещущие нити, которые прочно связывают людей, если они давно знакомы и поневоле доверяют друг другу больше, чем надо. Ульрих, вероятно, заметил некоторую обстоятельность, что-то медлительное, робкое, какие-то внутренние приготовления и прямо-таки физический ужас перед роковой фразой, которую он, Лотар, сейчас произнесет и которая существует пока в различных вариантах: по поручению Элизабет сообщаю, что ты уволен. От имени Элизабет вручаю тебе извещение об увольнении. Мне поручено уведомить тебя, что с этой минуты ты освобожден от обязанностей управляющего.