Победителю достанется все

Вот и нужный дом, увитый плющом, трехэтажный, с белыми переплетами окон и изогнутой черной крышей. Входная дверь, темно-зеленая, с глазком, окантованная латунью. Он нажал кнопку — дом огласился мелодичным перезвоном. И больше ничего. Неужели ошибся адресом? Да нет, номер тот самый. Он позвонил еще раз и вскоре услыхал шаги. Дверь нерешительно отворилась. Женщина лет пятидесяти, с грубым, неприветливым лицом вопросительно взглянула на него. Кто это — фрау Оттер? Он назвался, в ответ прозвучало короткое «прошу», и через тамбур и переднюю его провели в большую сумрачную гостиную. За подобранными с боков портьерами виднелась еще одна комната, окна которой почти целиком закрывала темная зелень сада.

— Прошу вас, садитесь.

Она опять ушла, неприветливая и молчаливая, затворила за собою дверь. Фогтман, не зная, куда сесть, огляделся по сторонам. Темные кожаные кресла, жесткие стулья с потускневшей парчовой обивкой, низкий резной буфет, диван с гнутой спинкой, рядом — пальма в керамической кадке, темная пятирожковая люстра с бронзовыми украшениями, лепной потолок, ковры и дорожки, персидские, афганские, с мрачным геометрическим узором. В соседней комнате мебель поновее, но опять-таки под старину, все в том же дедовском вкусе. Здесь он сейчас будет говорить с Оттером? Нет, не верится. Он не иначе как ошибся адресом.

По-прежнему стоя, он нервно кашлянул. Оттер не торопится. Вот тебе и безмолвный ответ на опоздание. А что, соседняя комната переходит за углом в следующую? Дом выглядел более просторным, чем он думал, и совершенно мертвым, как оцепенелая память о былой жизни.

Он уже хотел было сесть, как вдруг за дверью раздались шаги. В комнату вошла маленькая женщина в кремовом костюме с розовой блузкой, протянула ему руку. Волосы у нее были крашеные, черные как смоль, а сильно напудренное лицо казалось от этого увядшим и старым. Судя по всему, ей лет семьдесят пять или около того. Надушена дорогими, тяжелыми духами. На глухой блузке сверкает богатая старинная брошь.

— Я — фрау Оттер, — сказала она скрипучим, но приветливым голосом — Садитесь же, прошу вас, господин Фогтман.

Она предложила ему стоявшее поблизости кресло, а сама с кукольной грацией села на диван и улыбнулась.

— К сожалению, мужа пока нет. Утром ему пришлось срочно выехать в Оффенбах к американским партнерам. Надеюсь, он скоро вернется.

— Если позволите, я подожду.

— Конечно-конечно. Выпьете чего-нибудь? Хересу? Коньяку? Или чая?

— Пожалуйста, чая, — наугад сказал он.

К его изумлению, она потянулась к низенькому столику, взяла колокольчик и позвонила. Неприветливая молчунья с суровыми глазами вошла в гостиную, выслушала распоряжение и скрылась.

— Это моя племянница, — поясняла фрау Оттер. — В прошлом году она оставила место медицинской сестры и с тех пор живет у нас — ведь я так часто остаюсь одна. Муж вечно скитается по свету. С первым-то мужем и я много путешествовала. Мы с ним весь юг объездили. Но это было давным-давно.

Она улыбнулась, будто говоря: вы же сами видите, я стара. Но возможно, ее улыбка вовсе ничего не означала, а была просто светской привычкой.

— Фред в самом деле искатель приключений, — продолжала она. — Не знаю, хороший ли он коммерсант, но приключения он просто обожает. Мотается повсюду и занят сразу тысячью разных дел. Надеюсь, он про вас не забыл.

— Он сказал, что вернется?

— Да-да, обещал непременно. Но, как видите, полагаться на его обещания нельзя. Уж я-то знаю.

— А позвонить ему никак нельзя? Я бы и в Оффенбах мог подскочить, если что.

— Нет, к сожалению, — сказала она. — Он редко оставляет мне телефоны. Я привыкла ждать. У вас срочное дело?

— К несчастью, да. Очень срочное.

Что же это? Перед ним разыгрывают спектакль? Оттер решил осмеять его и унизить, выставив этаким жалким попрошайкой, которого можно мариновать хоть до второго пришествия? Или задержка вправду непредвиденная, и Оттер с минуты на минуту, рассыпаясь в извинениях, войдет в дверь, более любезный и сговорчивый, — потому что опоздал не Фогтман, а он сам?

— А во франкфуртскую контору нельзя позвонить? — сказал он. — Может быть, там знают, где его искать.

— Нет-нет, он уехал сегодня утром внезапно, прямо отсюда. Думаю, он еще вернется. Не будем пока отчаиваться, ладно?

Молчаливая женщина внесла чай, составила чашки и чайник на маленький сто­ик, руки у нее были грубые, костистые.

Им опять овладело гнетущее ощущение, что все это — унизительный спектакль, и, лишь внушая себе, что хочет разобраться, до конца все выяснить, он заставлял себя сидеть, кое-как поддерживая светскую беседу с фрау Оттер, и пить ее бледный жасминовый чай.

Фогтман спросил разрешения закурить.

— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала она. — И меня угостите.

Глядя, как ее подкрашенные бледной помадой, окруженные мягкими морщинами губы взяли сигарету, втянули и опять выпустили дым, он вдруг понял, что эта женщина хладнокровно наблюдает за ним; и словно его мысль послужила ей репликой, она сказала хрипловатым, ломким старушечьим голосом, который иногда, когда она пыталась пококетничать, срывался и дребезжал:

— По-моему, вам сегодня не везет, господин Фогтман. Я сразу увидела, как только вошла.

— Что увидели?

— Ауру невезения. Сегодня она окутывает вас с ног до головы. Но вы, должно быть, в это не верите?

— Нет, не верю. Просто вымотался. Но на это есть свои причины.

— Все причины в нас самих, господин Фогтман. Вы разве не знаете?

— Возможно, — сухо бросил он, глянул на часы и встал: — Поеду. Ждать дольше бессмысленно.

— Нет-нет, погодите минутку. Я должна вам кое-что передать. Муж просил вручить вам чек, если сам к двенадцати не вернется.

— Чек? — недоуменно протянул Фогтман, и новая надежда всколыхнулась в его душе.

— Да, открытый чек. — Она прошла в соседнюю комнату, выдвинула ящичек секретера и возвратилась к нему: — Прошу вас.

Он кинул взгляд на листочек в своей руке. Это был чек на пятьсот марок с размашистой подписью Оттера и сегодняшней датой.

— Из-за вашего мужа я потерял миллион четыреста тысяч. На что мне эта бумажонка?

— Муж полагал, что у вас трудности. И насколько мне известно, он ничего вам не должен.

— Можно, видимо, считать и так.

Он покачал головой, глядя на чек, и почувствовал, как его «я» растаяло, исчезло. Все безразлично. Безразлично — что бы он сейчас ни сделал. До двери недалеко, и возвращаться сюда ему незачем. Он сунул чек в карман пиджака.

— Спасибо за чай.

В передней зазвонил телефон.

— Подойди ты, — сказал молодой жене Вольвебер, — вдруг это опять он.

— А потом что?

— Сперва подойди.

Телефон все звонил, неприятно громко, и она подумала: нет смысла дольше ждать. Он не перестанет. Знает ведь, что мы дома. Она пошла в переднюю, сняла трубку и с чувством внутреннего протеста услыхала низкий, гортанный, чуть рокочущий голос Ульриха Фогтмана, в котором не было ни тени любезности. Час назад Фогтман уже звонил и спрашивал ее мужа. Вчера он звонил мужу в контору и говорил с секретаршей. Ее муж и он были однокашниками, во всяком случае знали друг друга по школе, и на это Фогтман ссылался как на некую исконную привилегию. У нее создалось впечатление, что он попал в изрядный переплет. Это словно бы звучало и в голосе, требовательном и вымученном. Голос назойливо лез в уши, точно желая не только быть услышанным, но вызвать чувство вины и страха. В суеверном ужасе, который велит избранникам богатства и удачи избегать встреч с несчастливцами, держаться от них подальше, она бы с удовольствием ответила, что мужа нет дома. Но Вольвебер вышел следом за ней в переднюю, и поэтому она лишь на миг прикрыла трубку ладонью, прошептала «это он» и передала трубку мужу.

— Алло, Ульрих, ты где?

И конечно, все вышло именно так, как она ожидала: Фогтман находился поблизости, и муж пригласил его зайти и переночевать.

Спустя полчаса в дверь позвонили, и, поскольку муж до сих пор хромал из-за полученной неделю назад спортивной травмы, открывать пошла она. По школьной фотографии она запомнила Фогтмана светловолосым, сощурившимся от солнца мальчуганом, сейчас же перед нею стоял высокий, худой мужчина с затравленным взглядом, настороженный и измученный. Туго набитый саквояж в руках придавал ему деловой вид. А сдержанные, суховатые манеры еще усиливали это впечатление. Казалось, он чувствовал себя весьма неловко и знал, что причиняет беспокойство, но решил не обращать на это внимания. Она пригласила его в комнаты. Он извинился, что пришел без цветов. Ведь специально ездил к вокзалу, только киоск был уже закрыт. Он, безусловно, не преминет загладить свой промах. А пока благодарит и приносит извинения.