Уткоместь, или Моление о Еве

ушел?

- Он придет, - отвечает муж.

Врачи говорят: не исключено, что память вернется в одночасье. Но будет ли это хорошо? Дело в том, что я не рассказала родным всего. Равно как и врачам. Моя история такая. Рая шла к писательнице за каким-то делом и наткнулась на неё лежащую в лифте. Счастливый случай - мое случайное появление. Я тогда догоняла Раю, потому что мы должны были встретиться и сходить в магазин за экологически чистыми подушками. Чушь! Я даже не знаю таких. Но я придумываю подробности как бы правды.

И вот, представьте её осознание в одночасье для всех нас! При придуманных подушках? Получается, что Рая с двумя разными половинками лица - вариант пока для всех лучший. Постепенно мы научим её считать мальчиков до двух, постепенно она найдет ту мимику, которая смирит половинки её лица. Я приведу её в лавку, и она вспомнит, как выглядит смирновская водка в отличие от джина и виски. И так шаг за шагом, вперед, вперед, хотя в то же время в сторону. От главной правды её жизни.

Однажды на выходе из больницы меня перехватил какой-то военный. Он долго ничего не мог сказать, все оглядывался на беременную Катю. И я каким-то восемьдесят седьмым чувством уловила, что его почему-то успокаивает чужая беременность. Есть такой тип людей. Они душой припадают к беременному миру. Мол, не страшно, нечего бояться, если все продолжается...

- Как она? - тихо спросил он.

- А! Вот ты кто! - поняла я. - Лютый гнев охватил меня всю. И робкий взгляд военного в сторону Кати обернулся во мне жабой.

- Уже беременных переписываете? - почти закричала я. - Ваша армия когда-нибудь нажрется крови?

- Тетя Саша! - остановила меня Катя и сделала это вовремя: ещё минута, и я бы его ударила, ибо в нем сейчас заключалось первозло мира. Собирание денег для спасения неузнаваемых сыновей, готовность матери идти в этом до конца. И вот он, конец. Она сидит там, у окошка с решеткой, красавица-чудовище. А он, жеребец, видите ли, интересуется: как, мол, и что... Катя рассыпала мое зло. Благодаря ей, хотя она просто была рядом, я увидела человека с измученным лицом, не вепря, не жеребца, не идолища поганого. Человек был несчастен. У счастливых нет органа, вырабатывающего муку сердца. Нет фермента муки. Способность виноватиться, а значит, сопереживать - уже поход в люди. И я ещё не среди них. Я топчусь, стараясь выйти из слов и мыслей, которыми себя опутала.

- Как? Как? - отвечаю я на вопрос, заданный мне сто лет назад. Скверно.

- Но немножечко и лучше, - мягко объясняет Катя. - Нет, правда. Есть положительная динамика.

- Господи. Помоги ей! - бормочет служивый. Потом он лезет в карман и достает деньги. У него дрожат руки, когда он бросает их мне в полиэтиленовый пакет с портретом Киркорова, который глубокой глоткой обещает нам всем нечто по имени "шико дам". Хотелось бы знать: съедобное это или несъедобное?

- Ей они сейчас нужнее, - говорит человек. - Лекарства теперь дорогие. А мальчиков я уже прикрыл. Даже не сомневайтесь... Скажите ей об этом.