Жара в Архангельске

– Андрей, ты должен выслушать меня, – сказала Олива и осеклась – никогда ещё ей не приходилось называть Салтыкова по имени, и это невольно резануло ей уши, – Я всегда считала тебя своим лучшим другом, и любила тебя как брата, но теперь… я, честно говоря, просто в шоке… от такого твоего… порыва…

– Но я не могу относиться к тебе как к другу! Ты с ума меня свела…

– Я прошу тебя, – сухо перебила его Олива, – Во имя нашей дружбы отставить эти разговоры. Иначе наша сегодняшняя встреча окажется для нас с тобой последней.

– Нет, нет, только не это!!! – с отчаяньем в голосе взмолился Салтыков, – Я не вынесу, я не вынесу этого! Я камнем брошусь вниз на мостовую!!! Олива! Я весь в твоей власти, я сошёл с ума, я ничего не соображаю… Олива! Не будь такой жестокой ко мне! Позволь мне хотя бы раз прикоснуться к твоей волшебной груди…

– Нет! Ты с ума сошёл?! Оставь меня, ос…

Слабые её попытки вырваться успехом не увенчались. Салтыков навалился сверху, зажал ей рот страстным поцелуем. Олива больше не сопротивлялась – Салтыков ведь по сути не был ей противен, он нравился ей. От него приятно и возбуждающе пахло чуть-чуть мужским дезодорантом, чуть-чуть одеколоном "Хуго Босс" и чуть-чуть сигаретами "Винстон", образуя в своей смеси такой приятный и желанный для каждой женщины запах мужчины. В сумерках питерской ночи он казался ей не просто обаятельным, а красивым, почти совершенным. Олива обхватила руками его крепкий торс, движением головы откинула со лба волосы и как-то сразу обмякла в его руках. …Они лежали под одним одеялом, такие близкие и одновременно чужие друг другу.

Салтыков задумчиво гладил Оливе волосы. Она же придвинулась к нему поближе и спрятала лицо у него на груди.

– Так значит, ты никогда не относился ко мне как к подруге?

– Получается, что так…

Салтыков осторожно гладил ей волосы, лоб, переносицу. Олива закрыла глаза: ей было приятно.

– Оливка… – нежно позвал он.

Она открыла глаза. Провела рукой по его волосам. Он принялся жадно целовать ей грудь, спускаясь всё ниже и ниже.

– Ты такая нежная…

Резким движением он отшвырнул в сторону одеяло. Олива скрестила руки на груди, сдвинула вместе ноги.

– Невинная такая…

Олива положила голову ему на грудь. Его сердце бешено билось.

– Чего это оно у тебя колотится?

– Что?

– Сердце, говорю, колотится. Ты нервничаешь? Волнуешься?

– Я хочу тебя!..

– Но это невозможно, – отрезала Олива, – К тому же, нам нечем предохраняться.

– Можно я покурю? – спросил Салтыков.

– Кури, конечно.

Он закурил. Синий дым наполнил комнату. Олива прислонилась к его плечу.

– Щас ведь все твои волосы сигаретным дымом провоняют, – сказал Салтыков.

– Ну и ладно. Я всё равно завтра голову помою.

Салтыков молча выкурил одну сигарету, затем другую. Они опять легли под одеяло.

– Как же долго я ждал тебя… – произнёс он.

– Даже когда я с Даниилом встречалась?

– Ты не представляешь, как я тогда из-за этого бесился! Я был ужасно рад, когда вы расстались.

– У меня, между прочим, с ним секса не было, – заметила Олива, – И… ни с кем не было секса. А у тебя вон сколько девок было! Я-то помню твои похождения на турбазе…

– Ну и что?

– А то, что ты вот щас со мной лежишь, а потом приедешь в Архангельск и вдруг да найдёшь там себе кого-нибудь! А мне что тогда делать?

Он стиснул её в своих объятиях.

– Я тебе клянусь…

– Не клянись, – отрезала она, – Всё это ещё вилами по воде писано.

– Олива, Олива, что ты со мной сделала, – горячечно бормотал он, целуя её где-то в области пупка, – Никогда у меня ни с кем такого не было! Я не смогу жить без тебя…

– Это ты щас так говоришь. А что потом?

– Я на тебе женюсь. …А в окно старой каморки медленно втекал голубой питерский рассвет.