mediatores (СИ)

Девушка, подняв глаза, медленно и печально повела головой из стороны в сторону. Да, это была именно она, mediatrix моей Авроры. Не только светильник женственности не горел в ней сейчас, но, кажется, и лампа разума еле тлела... Сердце щемило видеть столь прекрасную оболочку, озаряемую лишь дрожащим огоньком сознания. Впрочем, и телесно она выглядела скверно, вопреки всей красоте и юности: в больничной форменной пижаме, со стриженной под машинку головой, с этими нехорошими тёмными кругами под глазами она походила даже не на пациентку больницы -- на арестантку женской колонии. Бедный мой, несчастный товарищ по несчастью, которому повезло меньше моего!

-- Ты хочешь побеседовать с ней? -- спросил бывший друг нарочито бесстрастно: мне показалось, что некий утончённый садизм скрывается в этом вопросе.

-- Да, -- ответил я.

-- Тогда возьми стул, -- холодно рекомендовал он. -- Я обойду остальных и вернусь к себе, с твоего позволения.

XIII

Я взял стул, сел рядом с постелью Лены Ивановой (вот диковинное созвучие с именем Лены Петровой!, недаром они мне показались чем-то схожими!), и мы начали тихую беседу.

-- Вам... хорошо здесь? -- осторожно спросил я.

-- Как здесь может быть хорошо? -- ответила девушка. -- Но Вы не думайте, я не жалуюсь. Мне только жаль... -- её глаза наполнились слезами. -- Мне только жаль, что Вы меня здесь увидели, в таком виде!

Я не нашёлся, что сказать на это.

-- Теперь, -- продолжила она, -- Вы меня вот такой запомните, а не той... Как тогда... В розовом платье...

-- Вы очень страдаете? -- мягко спросил я.

-- Я? Я почти не страдаю. Жаловаться грех, да и какая на самом деле разница! Здесь, может быть, в чём-то даже полегче...

-- Чем где?

-- Чем в монастыре.

-- А... долго Вы прожили в монастыре? -- уточнил я.

-- Годы, годы!

Я сочувственно покивал: вот обнаружился и первый, явный знак расстройства. Несколько часов в её сознании превратились в "годы, годы"! Неужели и меня ждал этот кошмар без своевременной терапии? Бедненькая!

-- Мы здесь вообще-то не грустим, -- залепетала девушка, вдруг став похожей на маленького затосковавшего ребёнка (больного ребёнка: у здоровых детей не бывает таких остекленелых глаз). -- Кормят тут ничего, три раза. Плохо, конечно, но ничего, ничего... А ещё у нас бывает лепка. Кабинет трудовой терапии, там... Рисуем тоже... Ах, да! -- странно, жалко оживилась она. -- Я ведь думала, что Вы придёте! Я хотела Вам подарить -- зайчика!

Бумажный зайчик, какая-то простейшая фигура, по виду больше напоминал ворону, о чём я и сказал, и тут же пожалел об этом: зачем противоречить нездоровому человеку?

-- Ну, ворона так ворона, -- неожиданно легко согласилась Лена. -- Но Вы его возьмите, пожалуйста. Как память обо мне! Возьмёте?

-- Конечно, конечно...

-- И посмотри?те, что у него внутри, когда уйдёте отсюда. Хорошо?

-- Обязательно.

-- Вы... хотели ведь меня спросить о чём-то?

-- Д-да... Но, наверное, в следующий раз, миленькая.

Девушка сникла. Неприметно вздохнула, словно боясь, что я замечу её вздох.

-- Я... очень страшна сейчас, да? -- спросила она шёпотом.

-- Нет, что Вы!

-- Если "миленькая", то не "Вы", а "Ты". "Вы" ведь мне говорили "Ты", помните? Но сейчас Вам, наверное, не захочется... Идите тогда! Спасибо, что пришли, а теперь идите! И не потеряйте моего зайчика...

-- Я пойду, верно. Поправляйтесь, -- с состраданием и горечью произнёс я глупое, никчёмное слово.

Арнольд за время нашего разговора уже совершил обход и ушёл. Выйдя в коридор, я упрямо зажмурился, несколько раз моргнул, чтобы избавиться от непрошенных слёз.

Арнольд у себя в кабинете просматривал какие-то бумаги. Едва я вошёл к нему в кабинет, как он, сняв трубку служебного телефона, позвонил на пост и попросил дежурную сестру запереть решётку между врачебной и "пациентской" частью коридора. Да, тут не забалуешь...

-- Что с ней такое? -- спросил я, садясь на стул для посетителей.

-- С кем? -- завотделением отодвинул свои бумаги на время, впрочем, неохотно, как бы намекая, что занят. -- С Леной Ивановой? У неё, видишь ли, почти то же самое, что было у тебя, только в более запущенной стадии.

-- Диссоциативное расстройство идентичности?

-- Нет-нет, какое! Билли миллиганов, сибилл и прочей экзотики у нас не водится. Хотя вначале было подозрение... Шизофрения, классическая. Это она сегодня ещё хорошая, это ты её ещё плохой не видел! Она ведь страдает лунатизмом, ты знаешь? Ночью выйдет в коридор и бродит часами, пока дежурный врач не вернёт её в палату.

-- А врач не сразу возвращает, любуется на то, как она ходит?

-- У нас один дежурный на пять отделений. Делаем обходы, конечно: в полночь и ближе к утру. Я уже не дежурю по ночам, мне как-то несолидно...

-- Значит, шизофрения? А... что же она в отделении неврозов, если это -- психоз?

-- Ты будто бы разбираешься! -- усмехнулся Арнольд. -- Все вы такие: прочитают пару книжек и мнят себя специалистами... Если честно, чистых невротиков здесь вообще нет, только пограничные случаи. Что же, в "острые психозы" её прикажешь класть? А зачем? Она не беспокойная, общественной опасности не представляет. Опять же: лично мне на молодую девочку и посмотреть приятно. У нас здесь ещё контингент приличный, а в "острых психозах" или у хроников вообще туши свет и сливай воду!

-- У неё такие круги под глазами...

Арнольд пожал плечами.

-- Медикаментозное лечение, -- пояснил он. -- Сказывается. Не бойся, назначаем только атипичные. (Врач имел в виду так называемые "атипичные антипсихотики", которые по сравнению с "типичными" считаются более мягкими. Я сообразил это только задним числом.)

-- Разве при неврозах вообще нужны медикаменты? -- усомнился я. -- Да и при психозах они малоэффективны: ты мне сам говорил...

-- Послушай, должны ведь мы их как-то лечить! Не надо считать себя самым умным, Володя! -- вдруг вспылил он. -- Я не понимаю, кто из нас врач, а кто бывший пациент!

-- Молчу, молчу... Я только хотел спросить: откуда у неё это расстройство?

-- Какова этиология, ты спрашиваешь? -- перевёл на свой язык Арнольд. -- Чёрт её знает! Шизофрения -- штука эндогенная. Возможно, детская травма: насилие в семье или что-то в этом роде... С ней ещё далеко не продвинулся. Да её ведь к нам и перевели недавно...

-- Откуда перевели?

-- Из детского отделения.

-- Из детского?

-- Ну да: ей всего-то восемнадцать с небольшим.

-- Она не выглядит на восемнадцать лет, -- пробормотал я.

-- А на сколько выглядит?

-- Лет на двадцать, что ли...

-- Ты, я погляжу, знаток женских лиц и возрастов! -- усмехнулся Арнольд. -- Тем не менее, по документам ей восемнадцать. Так что... -- он вдруг сощурился. -- Так что посуди сам: как она могла несколько лет провести в монастыре, на чём настаивает?

-- Без вашего "плана" этой идеи у неё бы не появилось!

-- Неверно: она и раньше монастырём бредила!

-- Вы сделали девочку орудием семейной мести, Арнольд, а о её здоровье вы даже не подумали!

-- Ты ошибаешься, Володя! Видит Бог, вот здесь ты ошибаешься! Я действительно, искренне надеялся на благотворный терапевтический эффект от её общения с тобой! На взаимное положительное влияние! Увы, результат обратный, как ты видел. У неё был... период ремиссии, кратковременный, конечно, когда она мыслила и разговаривала достаточно здраво. А теперь регрессия! Апатия, подавленность, ангедония. Почему -- не могу взять в толк...

-- Она, похоже, очень впечатлительна и легко может уподобиться любому другому человеку, как бы сыграть его, да?