Лысая (СИ)

Поодаль мигали фарами сквозь дождь машины.

Пашка покачала головой, отказывая себе. Да, падение с третьего этажа вряд ли убьёт её. Навредит, да, но она останется жива. И всё-таки это будет означать признание поражения. А Пашка этого не хотела. Всё, чего она хотела — это оказаться где-нибудь подальше отсюда.

Дождевые капли водопадом стекали по её лицу, одежде, рукам.

— Кто угодно, — прошептала Пашка одними губами, глядя на располагающиеся внизу, сваленные в кучу чёрные мусорные мешки. Вот вам и Дом Культуры. — Кто угодно, пожалуйста. Заберите меня отсюда.

Она закрыла глаза, подавшись вперёд.

Мгновение, стремительный полёт вниз — и жёсткий удар. Несколько мешков порвалось, оттуда высыпались листья. Пашка закашлялась, переворачиваясь: она приземлилась куда жёстче, чем рассчитывала.

«Плевать. Надо убираться, пока они не…»

Она встала.

Прихрамывая на ушибленную ногу, она медленно поковыляла прочь. Спустя несколько метров поняла, что что-то не так: слишком, слишком медленно она шла. Голова гудела, всё вокруг шло ходуном.

— Вот… блядь… — выругалась Пашка, хватаясь за голову. Заставила себя сосредоточиться на реальности и не упасть. Зашагала немного быстрее, размышляя, как и чем она умудрилась так сильно удариться. Лишь бы дойти до остановки, поймать автобус, а там… Лишь бы дойти…

— Э, там Лысая! — прокричал кто-то сзади, перекрикивая шум дождя и дороги. — Она чё, с крыши сиганула?! Э, Лысая! Сюда иди!

Ещё раз отчаянно выругавшись, Пашка ускорила шаг, насколько могла. Судя по звукам, её догоняли, а до остановки было очень, очень далеко. Она сейчас находилась посреди парковочной зоны, и с каждым шагом чувствовала, что никуда убежать не сможет.

— Паша!!!

Прямо перед ней затормозил белый автомобиль. Задняя дверь открылась, высунулась Лизок.

— Залезай быстрее!!!

Решив, что вопросы подождут, Пашка быстро нырнула в машину и захлопнула дверь. Колёса заскрипели и автомобиль мягко рванул вперёд, оставляя неудовлетворённых преследователей позади. Уронив голову на колени Лизке, Пашка вздохнула с облегчением, и ещё какое-то время тяжело дышала, не в силах поверить своему счастью. Её молитвы, пусть и мало похожие на обычные молитвы, были услышаны… кем бы то ни было, в кого Пашка ни на йоту не верила.

— Ну ты как? — раздался с водительского сиденья голос Истомина.

4.

Машина мягко ехала по дороге, оставляя злополучный ДК позади.

Ошеломлённая Пашка не могла поверить тому, что видит и слышит.

— Лиза, будь добра, объясни ей ситуацию, я слежу за дорогой, — сказал Истомин негромко, не оборачиваясь. — У Паши наверняка есть вопросы.

— Да уж… Вопросов у меня прям дохуя…

Лизок взглянула на Истомина, затем на подругу, опять на Истомина.

— В общем, Паш… Это Олег Петрович. Вы ведь знакомы, да?

— А ты-то его откуда знаешь? — впрочем, Лысая уже догадывалась.

— Помнишь, в прошлый раз мы с тобой… Ну, проснулись в чужой квартире? Так вот это был Олег Петрович. Бухали мы тогда с ним.

Несмотря на боль, Пашка хлопнула себя по лбу: происходящее казалось абсурдным сном и невероятным стечением обстоятельств одновременно.

— В общем, он… — Лизок склонилась к ней, понизив голос, — он правда твой учитель?

— Ага.

— Он… позвонил мне вчера. Объяснил ситуацию. Говорит: услышал среди параллельного класса, что тебе грозят побоями, что собирают народ, чтобы в начале октября с тобой разобраться.

— Как ты узнал? — спросила Пашка у Истомина. — Как ты узнал, что это будет именно на концерте?

— Паша, я веду уроки у трёх параллельных классов, — ответил тот, глядя в зеркало. — И у меня есть уши, хотя многие твои ровесники сомневаются, что учителя вообще что-то слышат. Мы слышим абсолютно всё. Вова Патрушев с несколькими товарищами довольно неосмотрительно обсуждали в классе то, что на этом концерте они тебя подкараулят. Мне осталось только узнать, когда он проходит.

— А Лизу ты нахера позвал, мудила?

— Паша…

Догадываясь, что он сейчас скажет, Лысая перебила:

— Сейчас ты ни хера не учитель, так что отвечай на вопрос!

— И что бы я тебе сказал?! — не выдержал Истомин, таки повысив голос. — Ты и слушать меня не стала бы. Лиза пыталась до тебя вчера дозвониться, но ты не взяла трубку, а после она потеряла где-то телефон, и не могла найти. Единственный выход был — приехать сюда и ждать.

— Лизок, ты-то зачем согласилась?! А что, если бы он не был моим учителем?

Та пожала плечами, невесело глядя в глаза лежащей на коленях Пашке.

— Я очень волновалась за тебя.

«Вот же дурёха…» — подумала Пашка смущённо, отводя глаза в сторону спинки сиденья.

— Олег Петрович, у вас аптечка есть? У Паши кровь…

— Она где-то сзади, пошарь в багажнике. Я вас подвезу… Паша, тебе на Рудный вроде?

Пашка ничего не ответила.

— Если ничего не скажешь, я не буду знать, куда тебя везти.

— Паша, он тебя спас ведь! — укоризненно сказала Лизок, потянувшись за аптечкой. — Если бы не он…

— Пошёл он, — процедила сквозь зубы Лысая. — Я лучше бы сдохла, чем приняла помощь от него.

Она подумала, что Истомин затормозит, прижмётся к обочине, заставит её выйти из машины и уедет — но тот даже скорость не сбавил.

Зато по до сих пор болевшему лицу прилетела пощёчина от Лизки. Пашка аж вскочила с её колен от возмущения, развернулась (всё вокруг опасно помутнело от резкого движения).

— Ты охуела?! — и только затем Пашка увидела, что Лизок вот-вот разревётся.

— А ты?! — спросила она. — Ты сама мне говорила, что суицидники — эгоисты! А какого хрена тогда ты нисколько себя не бережёшь?! Что я буду делать… Если ещё и ты… — она окончательно разревелась, и Пашке пришлось её успокаивать. Плачущая Лизок уткнулась носом в её кожанку, а Лысая, поглаживая её по цветным волосам, почувствовала себя гадко. За один вечер, обещавший быть невероятно ярким и радостным, она узнала о себе массу того, на что закрывала глаза.

Что она — безвольная трусиха, сколько бы ни пыталась доказать себе обратное. Что её тело до сих пор ещё способно бояться. Что в минуту слабости её охватывает невероятное, неистовое отчаяние, от которого хоть на стену вешайся — ну или с крыши прыгай. Что, хоть она и сильна один на один, но против толпы врагов бессильна.

Какое-то время помолчав, Пашка глубоко вдохнула воздух.

— Слушай… — сказала она Истомину. — Это. Спасибо. Извини, что я… — она замолчала. Не хотелось ничего говорить. Хорошо, что и Истомин не отвечал: вёл себе машину, даже в зеркало не глядел. Пашка вытерла из-под носа кровь тыльной стороной ладони. Рассеянно подумала, про оставленную на концерте Польку.

Только бы её не тронули.

Лизок ушла не попрощавшись, как только Истомин доехал до её дома и остановился. Пашка долго смотрела ей вслед, пока машина не тронулась снова.

— Погоди, я выйду.

— Нет, — железно ответил Истомин. — В таком виде ты никуда не дойдёшь. Свалишься на полдороги.

Невероятно, но он вновь заставил Пашкины внутренности закипать сухим жаром.

— Может, хватит меня опекать?! Ты мне не мамка, и я знать тебя не знаю.

— Олег Петрович меня зовут, могла бы и запомнить…

Эту его остроту Пашка проигнорировала. Помолчала какое-то время, а затем сказала уже без злобы:

— Просила же держаться от неё подальше.

— Говорю ещё раз, уговорить тебя могла бы только она. Меня бы ты слушать не стала. И хотя бы теперь ты понимаешь, что я в принципе тебе не желаю зла?

Пашка поняла это ещё тем летним вечером в парке. Поняла — и за это возненавидела Истомина всеми фибрами души, потому что ненавидеть кого-то для неё было гораздо легче, нежели принять от него какую-то помощь. Она бы и сейчас не приняла, если бы у неё был выбор.

Но Истомин всегда поступал подло, всегда бил исподтишка, что бы ни делал. Какую бы благородную цель он ни преследовал, он всегда действовал окольными путями, что, так или иначе, срабатывало. И Лизку сейчас он прихватил не совсем для того, чтобы уговорить Пашку принять помощь — а скорее потому, что при наличии Лизки она не смогла бы отказаться сесть в машину. «Добро» Истомина было добром непреклонным и безоговорочным, не оставляющим иного выбора, и Пашку это выводило из себя.