Невеста

Комаров ни разу не проявил желания встретиться со своим предшественником. Это лишь подтверждало мысли Кудрявцева. Зачем же он понадобился ему теперь?

На следующее утро, ровно в девять, Кудрявцев вошел в кабинет секретаря обкома.

Еще по дороге в обком Кудрявцев наметил себе линию поведения. Он решил держаться скромно, но с достоинством. Ни словом, ни жестом не обнаруживать своей давней обиды.

Кудрявцев не сомневался, что уже с первых же слов Комарова поймет, зачем его сюда позвали. В минувшие годы он не раз входил в кабинеты людей, занимавших высокие посты. Бывало и раньше, что его вызывали, не объясняя цели вызова. Но интуиция и долгий опыт всегда помогали Кудрявцеву по выражению лица, по первым, казалось бы, ничего не значившим словам руководителя понять, что его ждет — разнос или похвала, какое значение может иметь предстоящий разговор для его, Кудрявцева, будущего.

Не произнося лишних слов, ни о чем не спрашивая, Кудрявцев поздоровался и молча опустился в кожаное кресло, на которое указал ему Комаров. Однако он не удержался, чтобы не окинуть быстрым взглядом эту большую комнату, в которой когда-то провел столько дней и ночей.

Здесь почти все было по-прежнему. Тот же большой письменный стол, те же телефоны — белый и рядом три черных, тот же ковер на полу. Только гардины другие, легкие, в цветах, а тогда были тяжелые, плюшевые. Может быть, поэтому казалось, что кабинет стал просторнее, шире…

— Все по-прежнему? — с улыбкой спросил Комаров.

На мгновение Кудрявцев смутился, но тут же овладел собой и сказал в тон:

— В общем, да. Только вот как-то просторнее стало. Расширяли?

— Нет, от этой перестройки пока убереглись.

— Значит, показалось, — добродушно произнес Кудрявцев.

— Николай Константинович, — уже без улыбки сказал Комаров, откидываясь на спинку кресла, — мне хочется поговорить с вами по одному важному делу…

«Сейчас… сейчас!..» — с нарастающим внутренним волнением сказал себе Кудрявцев.

— Мне бы хотелось поговорить с вами, — медленно повторил Комаров, — о движении ударников коммунистического труда.

«О чем?!» — чуть было не воскликнул Кудрявцев. Уж не ослышался ли он? Какое отношение он, Кудрявцев, имеет к ударникам коммунистического труда? Может быть, этому юнцу просто неизвестно, что он, Кудрявцев, работает теперь не в партийном аппарате и не в профсоюзах, а в совнархозе? Может быть, его спутали с кем-нибудь? А он-то, старый дурак, шел сюда, втайне надеясь, что наконец-то о нем вспомнили, что сейчас он услышит нечто такое, чего стоило ждать все эти годы!..

— Я… не совсем понимаю, — стараясь говорить сдержанно, но все-таки волнуясь, начал Кудрявцев, — какое, собственно, отношение?.. Я работаю теперь в совнархозе…

— Да, да, я знаю, — поспешно подтвердил Комаров. — Но вы ведь не всегда работали в совнархозе. Кроме того, вы руководите отделом, который…

— Я не руковожу отделом, — прервал его Кудрявцев.

— Верно, — согласился Комаров, — вы заместитель начальника отдела. Но начальник, насколько я знаю, никогда не был на партийной работе. А вы были. Следовательно, имеете опыт, и партийный и хозяйственный. Это именно то, что мне сейчас нужно…

Кудрявцев едва заметно пожал плечами. Последние слова Комарова звучали туманно, но вместе с тем обнадеживали. Он решил молчать и слушать. Комаров не заставил себя долго ждать. Словно размышляя вслух, он стал говорить о движении ударников коммунистического труда, о том, что оно создает подлинные условия для воспитания нового человека, но всякого рода «показуха», погоня за цифрами, лишь портят, развращают людей…

Кудрявцев делал вид, что внимательно слушает эти общие фразы, которые были бы уместны на каком-нибудь собрании, но странно звучали в деловом разговоре. Его недоумение все возрастало, он боялся, что не выдержит и прервет собеседника. Но в этот момент Комаров вдруг задал вопрос, который прозвучал для Кудрявцева, как выстрел в тишине:

— Может быть, вы знаете, Николай Константинович, как удалось начальнику Энергостроя Волобуеву создать столько бригад коммунистического труда у себя на стройке? И какого вообще вы мнения о Волобуеве?

Кудрявцев весь внутренне подобрался. От его недоумения не осталось и следа. Он едва удержался, чтобы не податься вперед, к Комарову, но тут же приказал себе: «Спокойно! Ситуация начинает проясняться. Но еще только начинает… Спокойно!»

Своим последним вопросом Комаров выдал себя. Общие рассуждения на морально-этические темы были, конечно же, только прологом, точнее, дымовой завесой! Волобуев — вот кто интересовал секретаря обкома! Теперь понятно, почему он не вызвал руководителей совнархоза. Комаров хотел собрать сведения о Волобуеве, не придавая этому широкой огласки. Он полагал, что Кудрявцев, работая в отделе, ведающем вопросами энергетики, чаще соприкасается с Волобуевым, чем руководители совнархоза. Кроме того, по его расчетам, самолюбию Кудрявцева должно было польстить доверие секретаря обкома. Нехитрый, но точный расчет!

Итак, речь шла о Волобуеве. Кудрявцев знал, что начальнику Энергостроя предстоит доклад на бюро обкома. Он знал также, что на Энергострое самый высокий в области процент бригад коммунистического труда. Но что же из всего этого следовало?

Кудрявцев решил не торопиться с ответом. Он чуть приподнял брови и слегка развел руками. Это могло означать все, что угодно. Но прежде всего то, что ему трудно ответить на вопрос, поставленный в столь общей форме.

«Почему он спросил меня о Волобуеве? — лихорадочно думал Кудрявцев. — Насколько я знаю, у того все в порядке. План строительства перевыполняется. Никаких конфликтов с областным руководством нет. Волобуева все считают молодым, многообещающим работником. В чем же дело?»

— Мне бы хотелось знать ваше мнение о Волобуеве, — настойчиво повторил Комаров, в упор глядя на Кудрявцева.

Теперь уже отмалчиваться было нельзя. Кудрявцев сказал, что совнархоз никаких особых претензий к Волобуеву не имеет. Что же касается бригад коммунистического труда, то в этом вопросе общественные организации гораздо более компетентны, чем совнархоз.

Ответ явно не удовлетворил Комарова. Он снова и снова стал расспрашивать о строительстве, о Волобуеве, о том, считает ли он, Кудрявцев, что звания бригад коммунистического труда присваиваются на Энергострое заслуженно. Но за спиной у Кудрявцева был опыт десятилетий, за время которых техника аппаратных взаимоотношений достигла виртуозной изощренности. Он попросту не верил ни одному слову Комарова. Ему было ясно только одно: Комарову нужны сведения, компрометирующие Волобуева, и он рассчитывает получить их именно от него, Кудрявцева.

Но почему все-таки от него? Видимо, Комаров полагал, что вышедший в тираж Кудрявцев использует даже такой ничтожный повод, чтобы напомнить о себе. Захочет, так сказать, «услужить» Комарову. Но если расчет Комарова действительно был таков, то над секретарем обкома можно только посмеяться. Между двумя ответственными работниками, судя по всему, назревает свара. Неужели же такой стреляный воробей, как Кудрявцев, по первому знаку примет сторону одного из них, не зная ни существа дела, ни расстановки сил?

Рассчитывать на это мог только очень неопытный или недалекий человек.

Может быть, Комаров смотрит глубже? Может быть, у него есть претензии к совнархозу и он хочет лично «прощупать» Кудрявцева, присмотреться к нему?

Ни одной из этих мыслей Кудрявцев, разумеется, не высказал вслух. Он вообще никогда не говорил ничего лишнего. Тем более в тех случаях, когда собеседник явно скрывал свои истинные намерения. Пусть Комаров перестанет ходить вокруг да около, пусть раскроет карты. Тогда он, Кудрявцев, и решит, как ему себя вести.

Размышляя так, Николай Константинович в то же время понимал, что неопределенные, расплывчатые ответы могут в конце концов обратиться против него самого. Портить же отношения с секретарем обкома он, естественно, не хотел ни при каких условиях.