Невеста

Надо было срочно найти выход из положения.

— На следствие никто повлиять не может, — торжественно произнес Пивоваров. — Его ход определяют только факты.

— Почему же Васин отказался от своих прежних показаний?

— Понятия не имею! С ним надо еще разобраться. Выяснить: какие выгоды он преследовал, подавая свое заявление?

— Какие же выгоды? Он может только пострадать…

— Не знаю, не знаю… — ответил Пивоваров. Ему показалось, что Митрохин забыл о Волобуеве, и он решил отвлечь старика как можно дальше от этой опасной темы. — Мы, юристы, не любим поверхностно судить о мотивах того или иного поступка. Не сомневаюсь, что у Васина есть корыстные интересы. Кстати, ко мне приходила любовница Харламова. Не исключено, что она наведывалась и к Васину. Может быть, передала ему деньги. Возможно, Харламов знает о Васине что-либо компрометирующее. Он мог оказать на него давление с целью добиться пересмотра своего дела. Всякое бывает.

— Бывает, — согласился Митрохин. — Между прочим, вы совершенно исключаете, что эта девушка руководствуется чистыми побуждениями?

— Женщины, связанные с уголовными элементами, редко руководствуются чистыми побуждениями. Практика доказывает это. Вообще бы, на мой взгляд, переоцениваете так называемое нравственное начало. Поверьте мне.

— А вы недооцениваете?

В сознании Пивоварова промелькнула вдруг спасительная мысль: «Нравственное начало!..» Как ему раньше не пришло в голову перевести разговор из юридического русла в нравственное?

— Недооцениваю?! — с обидой и дрожью в голосе переспросил Пивоваров. — Мне очень горько слушать такие слова! Что, кроме нравственных побуждений, заставило меня бросить Москву и перейти на низовую милицейскую работу?

Говоря это, Пивоваров внимательно наблюдал за выражением лица Митрохина. Ему казалось, что старик слушает его с интересом и даже сочувствием.

— Вы давно работаете следователем? — участливо спросил Митрохин.

— Всего полтора года. Именно поэтому в моей практике могут быть случайные ошибки…

— Раньше у вас была другая профессия?

— Я всю жизнь мечтал работать в органах юстиции, — поспешно ответил Пивоваров. — Но осуществить свою мечту мне удалось только в последние годы.

— Почему же?

Пивоваров вспомнил уроки жены. С жаром и подкупающей искренностью он заговорил о несовместимости своих нравственных принципов с практикой культа личности.

Видя, что Митрохин слушает его заинтересованно, Пивоваров увлекся и рассказал ему даже о Лине, о том, как он любит ее и как, в сущности, именно эта любовь дала ему силы уже в пожилом возрасте стать тем, кем он сейчас является…

Неожиданно Митрохин встал. Пивоваров умолк на полуслове и недоуменно взглянул на него.

— К сожалению, у меня больше нет времени, — сухо сказал Митрохин, и лицо его приняло замкнутое и жесткое выражение. — Все, что мне надо было узнать, я узнал. Даже больше, чем ожидал. Спасибо.

Пивоваров растерялся.

— Это все, что вы можете мне сказать? — спросил он.

— Нет, еще не все, — ответил Митрохин. — Видимо, вы очень любите свою жену. Это я понял. Девушка, приходившая к вам, очень любит Володю Харламова. Васин любит свою жену Катю. Но любовь может толкать и на подвиг и на подлость. Вам понятна моя мысль? — Не дожидаясь ответа, Митрохин повернулся и вышел из комнаты.

Пивоваров долго сидел в состоянии полной растерянности. «Провал, — думал он, — полный провал. Дурак, ничтожество! Распустил слюни. Расчувствовался. Старик смеялся надо мной, а мне еще казалось, что он внимательно слушает, даже сочувствует. Теперь побежит к прокурору. Уже завтра можно ждать вызова… Если бы Лина была рядом, она наверняка что-нибудь посоветовала. Но что она могла бы посоветовать? Сказала бы: „Не паникуй. Взвесь факты. Отбрось ложные страхи. Сосредоточься…“»

Пивоваров попытался сосредоточиться. Вскоре положение перестало казаться ему столь угрожающим.

«В конце концов, — рассуждал Пивоваров, — разговор происходил с глазу на глаз. Он может быть воспроизведен так и эдак. Легко себе представить, как перескажет его Митрохин. Но если прокурор обратится ко мне, я перескажу его по-своему. Вряд ли прокурор придет в восторг, если я сообщу ему, что некий народный заседатель берет на себя прокурорские функции. Конечно, заявление Васина может создать определенные осложнения. Но их можно преодолеть. Человек безоговорочно подтвердил на суде все то, что говорил на следствии, а потом вдруг изменил свои показания. При чем же здесь следователь? Разумеется, признание подсудимого не может служить единственным доказательством его вины. Эта популярная теперь формула остается в силе. Но первоначальные показания Васина полностью подтверждаются фактами…»

И тем не менее…

«Только не впадать в панику, — уговаривал себя Пивоваров. — Все мои страхи я сам придумал. У меня за спиной человек, по сравнению с которым Митрохин — ничто».

В конце концов Пивоваров стал успокаиваться. Тревожное чувство нависшей над ним опасности постепенно исчезало.

Но в этот момент в дверь его кабинета кто-то постучал. Затем дверь медленно открылась. На пороге стоял пожилой милиционер.

— Разрешите? — спросил он.

18. Свидетель

— Старшина Толкунов! — вскидывая руку к козырьку фуражки, доложил милиционер. Он вошел в кабинет и остановился в нескольких шагах от стола. — Разрешите обратиться…

Лицо милиционера показалось Пивоварову знакомым. Его фамилию он тоже где-то слышал.

— Я по делу о дорожном происшествии. На Воронинском шоссе, — сказал Толкунов. Он все еще стоял, вытянувшись, посреди комнаты.

«Ну, конечно! — мысленно воскликнул Пивоваров. — Этот самый Толкунов встретил нас с Евстигнеевым, когда мы прибыли на место происшествия! Но какого черта ему надо?»

— Садитесь, — сухо сказал он, кивком указывая на стул.

Толкунов сел, снял фуражку и положил на колени.

— Ну, — с трудом сдерживая раздражение, спросил Пивоваров, — в чем дело?

— Явился доложить, что обнаружен свидетель.

— Какой еще свидетель? Чего?

— Наезда. — Толкунов вытащил из кармана потрепанную записную книжку, полистал ее и прочел: — «Анастасия Петровна Лукина. 1899 года рождения. Проживает по Воронинскому шоссе, на сорок втором километре».

— Откуда она взялась? — уже не скрывая раздражения, спросил Пивоваров. — На месте происшествия не было никаких свидетелей.

— Так точно, не было, — согласился Толкунов, пряча в карман свою книжку, — а теперь обнаружилась.

— Откуда?! — почти крикнул Пивоваров.

— Дело было так… — спокойно, словно не замечая его раздражения, сказал Толкунов. — Когда произошел наезд, Лукина стояла около своего дома. У крыльца. Пеленки снимала.

— Послушайте, — прервал его Пивоваров, — какого черта вы мне докладываете всю эту ерунду насчет пеленок? Говорите по существу!

— Слушаюсь, — чуть привставая, вежливо сказал Толкунов. — Лукина видела, как ехал велосипедист и как его сшиб грузовик.

— Почему вы ее тогда же не опросили?

— Когда я на место приехал, не было ее. В дом ушла. Ребенок заплакал. Так вот, Лукина говорит, что видела наезд.

— Ну и что же? Что это меняет? — уже спокойнее спросил Пивоваров. Сообщение Толкунова шло ему на пользу, так как подтверждало виновность Харламова. — Наезд был, это мы знаем и без вашей… Лукиной. Дело закончено, суд вынес приговор. Чего же вы хотите?

— Обстоятельство есть одно. Обязан доложить…

— Какое обстоятельство? — настораживаясь, спросил Пивоваров.

— Разрешите листок бумаги.

Пивоваров достал из ящика чистый лист и бросил его на стол.

— Сейчас я вам чертежик изображу, — сказал Толкунов, вооружившись карандашом. — Для наглядности. Это, значит, шоссе. — Он провел две жирные параллельные линии. — Справа — дом, где Лукина живет. Слева, — он провел две пунктирные линии, — поворот на Колтыши. Разбираете, товарищ следователь? Димка Саврасов следовал на велосипеде по обочине. — Он провел еще одну линию. — Здесь, — он поставил крестик, — Димка свернул. Видите, что получается?