Семья Рин

— Из Японии? Он говорил по-японски? — удивилась Анна.

— Нет, по-английски. Это было срочное сообщение. Он просил передать, что какая-то женщина очень больна или умирает — что-то в этом роде. Имя я забыл.

— Кёко! Это Кёко! — воскликнула я. — Ах, как все неудачно! Придется срочно возвращаться. Я должна поменять билет. Лидия, где у тебя телефонный справочник? Мне нужно подобрать ближайший рейс.

— Что ты так разволновалась? — сказала Лидия. — Ты собираешься возвращаться в Японию? Анна, ты слышишь? Она собирается уехать!

— Нет, ты не можешь! Завтра приедет юрист, ты должна уладить вопрос с наследством! Япония никуда не денется! — воскликнула Анна.

— Это можно сделать и потом, — возразила я. — Лидия, дай мне, пожалуйста, телефонный справочник.

После долгих переговоров с авиагентством для меня наконец нашелся билет на самолет, вылетающий на следующий день. Уладив этот вопрос, я ушла в свою комнату собирать вещи.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнула я, пытаясь сладить с застежками чемодана.

Вошли Лидия и Анна. Лидия присела на край кровати, Анна встала рядом с ней.

— Дорогая, разве нельзя отложить? — вкрадчивым тоном спросила Лидия. — Завтра приедет юрист, мы должны разобрать дела с наследством.

— Это нужно всем нам! — воскликнула Анна.

— Невозможно. Простите. Этот человек очень важен для меня. Лидия, пожалуйста, дай будильник — мне нужно рано встать.

Я продолжала возиться с застежками, и до меня не сразу дошло, что в комнате застыла какая-то напряженная тишина. Я резко подняла голову и увидела, что сестры переглядывались, делая друг другу какие-то знаки; между ними происходил какой-то непонятный мне немой диалог.

— Дорогая, послушай, мы все-таки хотели бы знать, что ты думаешь насчет наследства? Разве ты считаешь, что можешь принять эти деньги? — вкрадчиво спросила Лидия.

— Но ведь мне их завещала мама, — удивленно возразила я.

Это безобидное, как мне казалось, замечание мгновенно вывело их из равновесия. Лицо Лидии помрачнело, Анна и вовсе выглядела взбешенной.

Их настроение поменялось мгновенно. Я оторопела.

— Эти деньги достались матери от отчима, — снова повторила Лидия. — Ты ведь даже толком не знала его.

— Когда выяснилось, что у него рак, мы выхаживали его, мы носились с ним до последнего вздоха! — слезливым тоном ввернула Анна.

— Ирина, ты не представляешь, как трудно мы жили, — продолжала Лидия. — Мы очень нуждались. Формально деньги по завещанию твои, но разве ты можешь на них претендовать?

— Но ведь именно мама хотела, чтобы я получила их, разве нет? Ведь я тоже ее дочь.

Это соображение еще больше их разозлило.

— О, я прямо из себя выхожу! — выкрикнула Анна. — Да разве ты имеешь право на эти деньги?! Не ты, а я и Лидия сидели с матерью, когда она умирала! Все тяготы и расходы были на нас! А ты все это время жила легкой и удобной жизнью! Ты даже пальцем не шевельнула, чтобы тебе эти деньги достались по праву!

— Анна, что ты говоришь? — Я была в шоке. — Я же тоже часть семьи. И на мою долю тоже выпало…

— Да какие у тебя могли быть беды! Ты сама сказала, что танцевала в ночном клубе! Ты зарабатывала на мужской похоти, а теперь ты содержанка какого-то богатого япошки! Да уж, хорошо устроилась! — запальчиво поддержала Анна.

Это был запрещенный удар.

— Как ты можешь такое говорить?! Я должна была выживать совсем одна! Я-я голодала, я была в лагере!.. Вы хоть понимаете, что такое жизнь в лагере?! — от возмущения я растеряла даже самые очевидные аргументы.

— Ничего, такие, как ты, не пропадают! — сварливо заявила Анна. — Вспомни-ка, как ты оттуда выбралась! Мы догадываемся, чем ты заработала освобождение! Лидия, она совсем бесстыжая! Теперь она объявилась как ни в чем не бывало и хочет заграбастать то, что ей не принадлежит!

— О боже!.. пожалуйста, уйдите. Уйдите обе. Я не могу с вами больше говорить, — сказала я.

— Пойдем, Анна, — сказала Лидия, молча наблюдавшая за нашей перепалкой и что-то там себе кумекавшая. — Разговоры ни к чему. Не волнуйся. Мы потребуем аннулировать завещание.

Она встала, обняла Анну за плечи и повела ее к двери. На ходу она повернула голову и бросила мне:

— Лучше бы ты действительно пропала.

Дверь за ними закрылась. Некоторое время я, опустошенная, сидела, а потом снова принялась собирать вещи.

Если бы я сказала им, что не собираюсь получать это наследство, так как из-за него пришлось бы менять имя и подвергать риску репутацию семьи Абэ, этого разговора могло бы не случиться. Но, пожалуй, я должна быть рада, что он произошел, поскольку он все расставил на свои места.

Я покинула дом рано утром. Ни Анна, ни Лидия не вышли попрощаться. Утро было превосходное. Вчерашняя гроза сделала воздух свежее. Дорожные сумки оттягивали мне руки, но я подумала, что эта тяжесть не идет ни в какое сравнение с тяжестью того тюка с вещами, который я когда-то давно тащила в замерзших руках от пристани к нашему дому во Французской концессии. И как бы ни было тяжело у меня на сердце после освобождения от застарелых иллюзий, это можно было пережить. Да, это определенно можно было пережить.

Есть хорошая сторона в движении времени. Я живу в более раскованном и открытом мире, где Макс и Рю, возможно, встретятся когда-нибудь на равных, без груза комплексов и страхов моего поколения. Жаль только, что моя юность не пришлась на это время.

Глава 19

Шофер открыл заднюю дверцу. Я села в автомобиль. Шофер занял свое место. Акито, сидевший на переднем сиденье, не повернул головы при моем появлении. — Перелет был не слишком тяжелым? — сдержанно спросил он.

— Нет, все прошло благополучно.

— Очень хорошо.

Автомобиль выехал со стоянки.

Я ждала, когда Акито заговорит, но пауза затянулась.

— Как себя чувствует Кёко? Я хотела бы повидаться с ней, — сказала я.

— Мы едем сейчас в больницу, — кратко ответил Акито. — Я высажу вас там.

Автомобиль остановился у больницы. Перед тем как выйти, я спросила у Акито почти с вызовом:

— Разве вы не собираетесь тоже зайти к Кёко?

— Она не желает видеть никого, кроме вас, — ответил он, по-прежнему не оборачиваясь.

Я помедлила, потом молча захлопнула дверь. Автомобиль отъехал.

Когда я вошла в палату, медсестра делала Кёко инъекцию. Кёко морщилась от боли, но, увидев меня, тут же заулыбалась и сделала резкое движение мне навстречу.

— А, ты уже вернулась! Я так рада!

— Осторожней, пожалуйста, — сказала медсестра.

За эти несколько дней Кёко сильно изменилась. Я с болью в душе отметила, что болезнь стремительно прогрессирует и конец близок.

Я села рядом с постелью и взяла руку Кёко.

— Я вернулась и хочу поухаживать за тобой. Говорят, Кёко-сан никого не хочет видеть?

Улыбка Кёко погасла.

— Они мне мешают. Они слишком шумные. Пожалуйста, не будем говорить о них. Лучше расскажи, как прошла поездка.

— Не сейчас. Я должна привести мысли в порядок.

Кёко улыбалась, вглядываясь в меня, слабо пожимала мою руку.

— Ты изменилась после Америки.

— Америка всегда поражает меня. Это невозможная страна… — сказала я первое, что пришло в голову, пытаясь изобразить оживление.

Но Кёко трудно было обмануть.

— Встреча с родными оказалась не такой, как ожидалось? — спросила она, помолчав.

— У них своя жизнь, в которой мне трудно разобраться. Меня больше волнует твое состояние, — ответила я и обратилась к медсестре: — Пожалуйста, распорядитесь, чтобы вторую койку передвинули поближе.

— Хорошо, — сказала та, поклонилась и вышла.

Я переехала в палату Кёко и жила там, почти не выходя, до самой ее смерти, заменив ей всю ее семью, которую она наотрез отказывалась видеть, не желая, чтобы ее угасание провоцировало печальные впечатления у близких.

В последние дни она почти все время спала, а если просыпалась, то большей частью находилась в забытьи.