Фотографирование осени
Фотографирование осени читать книгу онлайн
Писательница из Кирова Мария Ботева вполне известна как детский прозаик. Однако вышедший только что небольшим тиражом в нью-йоркском русскоязычном издательстве "Айлурос" сборник "Фотографирование осени" — первая книга ее взрослой прозы. Рассказы и циклы Ботевой — это проза отчетливо женского взгляда. Они располагаются в пространстве между Людмилой Петрушевской, Майей Кучерской и, скажем, Линор Горалик. Это женская проза, пребывающая в невиданном сгущении. Драмы, для которых многим потребовался бы роман, у Ботевой умещаются в несколько страниц, а иногда и в пару абзацев. Проблема в том, что, при всей пронзительности ее текстов, рассказы Ботевой, особенно когда читаешь их подряд, начинают казаться слишком легковесными, симпатичными. Их воздушная притягательность оборачивается почти пустяковостью. Им можно умилиться, проникнуться жалостью ко всем маленьким существам и вещами, о которых Ботева пишет (подросткам, одиноким и не очень женщинам, мечтам, заброшенным деревням, мертвым солдатам), вздохнуть и пойти дальше. Но есть буквально пара текстов, к которым это не относится. Легкость становится в них удивительной весомостью, какой-то невещественной монументальностью чувства (в первую очередь, конечно, любви). Ради этого десятка страниц стоит прочесть всю эту книгу.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
даже как будто постройнела. Мы смогли разобрать, о чём они
говорят.
— Тогда, может, посчитаемся, кто сколько выпил? — го-
ворил один.
— У нас бутылка на машину упала. Я хотел посмотреть,
что там. Маме говорю: «Мама, подними меня! Я хочу посмот-
реть!». А мама: «Вырастешь — посмотришь!» — говорил вто-
рой. — Посчитаем, кто сколько выпил, с учётом опохмела
утром! — закончил свою мысль первый и укоризненно посмот-
рел на третьего спутника. Тот мрачно сплюнул.
«Мимо», — подумала я, потому что ну видно же сразу ме-
лочность.
«Ха!» — в ответ мне подумала Виктория, и к ней тут же
прицепился тот, который хотел посмотреть на крышу у маши-
ны. Я постояла ещё немного, послушала крики умирающих
птиц и пошла домой.
7.02.
— Ты что же, записываешь всё, что мы делаем? — спро-
сила меня Жанна-Марго.
— Нет, конечно же нет, — ответила я, — кое-где я ставлю
многоточия или смайлы.
12.02.
Никак не выходил у меня из головы этот забор. Нужно
было побыстрее добраться от моего дома к дому культуры.
Козьими тропами прошла я мимо ям и увидела школу 45 и пя-
тиэтажный дом. Рядом с домом перекладина для хлопания
ковров. Под перекладиной тропинка. Наступил февраль, и тро-
пу заметает снегом, трудно по ней ходить. В прошлом году ещё
можно было как-то ползком, ползком — рядом со школой, но
только не сейчас.
Летом всем школам выделили по миллиону электронных
денег, и велели поставить вокруг себя забор. Что же, все они
получили электронные миллионы, провели электронные тор-
ги, наняли электронных рабочих. Так же поступили и в школе
45, электронный миллион можно было потратить только на
электронный забор. Там тоже наняли электронных рабочих и
приступили к делу. Рабочие походили-походили вокруг школы,
нарисовали электронный план забора, утвердили его с элек-
тронным директором. Не забыли калитки: главную и запасные,
со стороны хоккейной коробки. К осени электронный забор
был готов. Электронными руками сработали его электронные
рабочие. Получили свой электронный миллион и куда-то спу-
стили, но это уж не наше дело. Настало время проститься со
словом «электронный», оно порядком надоело за эти два абза-
ца (двадцать две строки). Стоит только добавить, что каждый
раз в этом феврале я забываю о заборе, иду себе и останавли-
ваюсь только тогда, когда упираюсь лбом в этот их электрон-
ный миллионный забор. Конечно, я бы могла назвать театр ка-
ким-нибудь электронным словом, но театр-то совсем не элек-
тронный, значит, это название не подходит, надо придумывать
что-то другое.
12.02
«Хватит размышлять о заборах, лучше я тебе тоже покажу
одно местечко», — услышала я мысль Люси Иванов-Разумник.
Мы оделись, вышли из дому, не торопясь дошли до остановки,
сели в общественный транспорт и поехали через весь город.
Проехали мы и мимо хлебозавода, и мимо мясокомбината, пе-
ресекли улицу МОПРа, улицу Труда и много других славных,
узких, широких, грустных заснеженных улиц. Видели мы и
ЦУМ, и гостиницу, и пару памятников Кирову Сергею, и цирк с
прудом и уточками, и железнодорожную больницу, и многое
другое на противоположной, чётной стороне проспекта. Виде-
ли даже вокзал. И его проехали. Наконец вышли. Тут Виктория
Кроши-Сало повела меня через дорогу. Мы прошли мимо ка-
менного пятиэтажного дома, мимо крыльца, с которого убор-
щица выливает воду в сугроб, и снег леденеет тут чёрной ды-
рой, прошли недалеко, только лишь до двухэтажного сарая с
балконом. Зашли за него. Встали под деревянный балкон. Под
ногами у нас лежал мусор, но не кучами, а так — потихонечку.
Вот что удалось увидеть: порванный резиновый мяч и спитые
чайные пакетики (4 шт.), пустые пластиковые бутылки (0,5 л.)
и обёртку из-под сливочного масла. Пожалуй, это всё. Маргари-
та засунула руку в щель сарая и достала папиросы, набитые
трубочным табаком, предложила мне. Я не стала, не признаю
трубочного табаку. Она начала курить, и я наконец-то нашла
время посмотреть вперёд. Какие дали открылись мне, трудно
передать одним словом. И несколькими, пожалуй, не легче. Они
немного напоминали панораму Вятки с высокого городского
берега, но сколько-то туманнее. Было похоже на вид с высоких
известняковых скал на реке Немде, но как будто бы ты не дер-
жишься за скалу, а висишь в воздухе, за секунду до оконча-
тельного падения. Немного виделось красот, но стоило при-
глядеться, как их становилось больше. Присмотрелась и увиде-
ла, что вся долина, вся даль блестит мокрым валуном. А между
валунами виднеется перламутровость: жемчуга, соболя и тро-
феи музыкальных полков. «Полков или полок?». «Полков». Лёг-
кий ветерок, почти весенний, обдувал спины, снег лежал под
ногами, а впереди мы видели Шир с поправкой на Слободской.
«Бог есть», — думала я, глядя на красоты и даль. «Конечно же»,
— всё пыхала и пыхала своим трубочным табаком Зиновьева-
Летс Маргарита.
— Скажите, сегодня суббота, что ли? — спросил кто-то
престарелым голосом. Рядом с нами топталась в снегу и мусоре
пожилая женщина.
— Суббота, конечно, суббота, — ответила я.
— Как же это? Правда, что ли?
— Правда, конечно, правда, — подтвердила и Маргарита-
Виктория.
— А то я пришла к садику на внучку посмотреть, а окна
тёмные, думаю, суббота, что ли? Как это я ошиблась?
— Бывает, — сказали мы с Кунштюк-Федосьевой в один
голос, — это ничаво, — и улыбнулись как могли широко.
Я перевела взгляд с женщины в неоглядную даль. И уви-
дела детский сад, оштукатуренный и крашеный белой краской.
Замой немного грустно смотреть на пустой детский сад. Надо
постараться больше так не делать.
13.02.
Вешать объявления на деревья пока ещё не запрещено,
вот и прицеплены всюду таблички: «Уборка снега, чистка
крыш» и «Бесплатная помощь наркозависимым, алкоголезави-
симым». Снег с крыши я скидываю сама, и бесплатная помощь
мне тоже не нужна, у меня другая зависимость. Который день
Маргарита-Виктория носит меня на закорках, и я рассказываю
ей на ухо свои истории, мысли и сны, а она становится всё
быстрее, выше, сильнее. Конечно, мысли можно было бы и не
рассказывать, но раз уж пошла такая пьянка, то почему бы и не
рассказать? Не вижу причин для остановки. К тому же я запо-
дозревала, что моя Мери Поппинс-Досвиданье слышит не все
мои мысли. К примеру, она как-то совсем не думает о театре, не
подхватывает мои идеи названий. Частенько её мысли забира-
ются куда-то за угол дома, скоро она покинет меня. «Я сделала,
что смогла, всё выслушала», — подумала сегодня Мать-Тереза
Живи, — «дальше придётся самой». «Хорошо. Угадай мою
мысль», — подумала я и спросила голосом:
— Знаешь, что я думаю обо всём этом? Обо всей этой дей-
ствительности?
Мы как раз шли мимо стройки какого-то нового торгово-
го центра, по дорогам ехали камазы, гружёные углём, кругом
нас топталась и продолжалась жизнь, голуби кидались под но-
ги, бледное солнце сидело на сером небе, поднимался ветер.
— Что-нибудь музыкальное? — спросила Чайковская-
Спивак.
Точно, музыкальное! Это правда, каждое утро, только от-
крою глаза, я думала одно и то же, каждый раз одно и то же. Не
знаю, кто в этом виноват: я сама или окружающая действи-
тельность, но каждое утро начиналось одной и той же фразой.
— Только родина, только хардкор! — произнесла я её в