Фотографирование осени

щадит никого, это надо крепко помнить, тогда невольно по-

явится снисходительность не только к себе, но и к другим. Му-

зыка была та же, что и пятнадцать лет назад, но люди почему-

то вели себя скромнее, никто не тряс хаером, не бренчал брас-

летами, не снимал с себя футболки. Но перед внутренним взо-

ром проносились и проносились картины прошлого. Вдруг ме-

ня узнал один из давних друзей.

— Поехали в другое место, — сказал он мне.

И мы оказались в каком-то закрытом тайном клубе прямо

под боком у городской администрации. На стене в рамочке ви-

сел устав закрытого клуба. Он провозглашал, что мы живём в

свободной стране, несмотря на то, что государство думает ина-

че. По уставу на стене всем посетителям разрешалось пить и

предаваться милым безумствам, но знать меру. Говорить о чём

угодно, но при этом жалеть собеседников. Носить какую угодно

одежду, но не забывать заголяться. И всё в таком духе.

Мы сразу же предались милым безумствам и радостям.

Это было самое подходящее место для таких вещей. Через не-

которое время я поняла, что пора домой.

— Тебя подвезти? — спросил меня друг, глядя через про-

свет милых безумств. Но я поехала на автобусе. Можно было

идти пешком, если бы не пурга. Воистину, время не щадит ни-

кого. Ещё три года назад, когда у меня была закрытая со всех

сторон полярная куртка, я бы без колебаний прошла в такую

пургу весь город туда и обратно. Но — увы!— теперь не время

для подобных экспериментов. По дороге я почему-то вспомни-

ла свою тетрадку с птицами на обложке. Накануне мне подари-

ли её, и давно бы уже мне следовало обновить презент, а я всё

не обновляла и не обновляла. Где-то на перекрёстке улицы и

проспекта мелькнула было Маргарита Рукавицкая, но, услышав

мои мысли о тетрадке, тут же пропала.

31.01

Плохо сплю, хорошо ем, не сплю, не ем, смотрю в окно,

чищу крышу от снега, поливаю цветы по ночам или только ча-

ем, но тогда в любое время, не могу найти таблицы Брадиса,

чувства мои взъерошены, черничное варенье не помогает. Те-

левизор на каждом шагу врёт, компьютер стоит угрюмый, а тут

ещё в интернете стало как-то грустно и незатейливо, на тум-

бочке у кровати лежит Рокуэлл Кент, Гренландия всё несбы-

точней, на втором, третьем, четвёртом, дальнем плане, неуже-

ли в наше время кого-то может смутить тумбочка у кровати?

Бывшие работодатели не могут меня забыть и всё звонят и

звонят, буквально каждый вторник. Всё это — следствие того

хаоса, который внёс в мою жизнь театр. Может быть, назвать

его Пытливым умом? Это ничего не даст, но внесёт хоть какой-

то смысл.

31.01. — 1.02.

Ролл-Филадельфия вернулась почти что на рассвете, как

только день начал прибывать на пять минут против трёх. Она

забралась ко мне под одеяло и сказала простуженным голосом:

«Я замёрзла». Пришлось подвинуться и вжаться в стену, от чего

мышцы мои похолодели. Через пять минут, ровно в тот мо-

мент, когда взошло солнце, я подумала, что всё это довольно

странно, и такой совместный сон в одной кровати в нынешней

ситуации может быть опасен, но вслух ничего не сказала. Одна-

ко Виктория услышала мою мысль и тут же покрылась колюч-

ками и звонкими горькими ручейками. Я стала думать о Грен-

ландии и Северном полюсе. Маргарита успокоилась и уснула,

но эхо её мыслей о самоцензуре какое-то время ещё жужжало

над одеялом. Постепенно дыхание Размозжаевой-Нусс потак-

тово совпало с моим, тело её уменьшилось в размерах, так что я

совсем забыла о ней и тоже уснула. Так незаметно к нам воз-

вращается память детства и беззаботности, забываются все

обидные слова, которые когда-то были сказаны в наш адрес,

мы вспоминаем все свои потерянные варежки, немногочислен-

ные победные шахматные партии. Может быть, назвать театр

эндшпилем? Или, пуще того, линейным матом?

1.02.

Виктория-Маргарита учила меня правильным названиям

театра, проводила тесты и словарные диктанты, в которых

требовала безошибочного написания и безупречного произ-

ношения названий театров. На арифметике требовала сложить

один театр с другим, от одного отнять и прибавить к тому, раз-

делить между всеми какую-нибудь грустную участь. Но у неё

мало что получалось, я была плохой ученицей, а она — нику-

дышным учителем. Мы бились над этими названиями несколь-

ко дней. Так незаметно и весело прошло время, я уже два раза

сыграла премьерный спектакль (раз в неделю), а названия всё

не было. Однако, как ни странно, с этой толстухой мне было

веселее, и однажды я подумала об этом. В тот же миг Маргари-

та улыбнулась самой светлой улыбкой, на которую только бы-

ла способна, внутренне высветилась и покраснела. «А она пад-

ка на лесть», — неосторожно подумала я. «И ты тоже», — поду-

мала Виктория-Виктория. Это была правда, но каждый из нас

находится во власти своих предрассудков, вот и я в другой день

обязательно бы порвала с Марией-Мирабелой, но не в этот. У

меня было прекрасное настроение, я плюнула на все свои

предрассудки и наварила полную кастрюлю компота. Мы вы-

шли на улицу и стали угощать прекраснейшим напитком

обычных прохожих, которые ни в чём не виноваты. И вдруг в

голове у меня сама собой появилась мысль: «Кажется, обще-

ством не очень одобряется такое обращение с компотом. Как

бы чего не вышло». После этого Валентина-Гони снова покину-

ла меня, потому что и у неё тоже есть свои предрассудки. Мне

же остался компот, а что касается предрассудков, то тут за них

я ручаться не могу.

4.02

Вдруг в голову мне пришла блестящая мысль! Такое не

очень часто случается, поэтому всегда надо относиться к таким

явлениям внимательно. Иногда даже настороженно. Где же, где

эта невозможная Виктория Нусс, почему бы ей не услышать эту

великолепную идею, не увлечься ею, не начать воплощать в

жизнь? Гораздо лучшего мнения была я о Шарлотте-Эмилии-

Энн!

«Что ещё за идея?» — услышала я ленивую мысль Марга-

риты Раздергайло. Ага!

— Предлагаю пойти цеплять мужиков, — сказала я вслух.

Дома был только маленький пёс, мы могли свободно общаться

и даже осторожно махать руками.

— А куда? — спросила на всё готовая пупыресса и прямо

на глазах начала менять кожу.

— Есть тут одно местечко, — туманно ответила я, но она

была так увлечена сменой кожи, что не заметила этой туман-

ности.

Местечко, конечно, было не одно, но я повела её в самое

лучшее. Пешеходный переход через Луганскую улицу — самый

сенокос! Не раз стояла я на остановке рядом с этим переходом,

смотрела на светофор, слушала, как он вскрикивает на зелёный

сигнал стаей умирающих птиц. Слушать это невыносимо, но

надо же как-то тренировать волю и вырабатывать терпимость

к условиям жизни. Почему не на Луганской?

И вот мы на месте. Прямо у светофора. Зелёный свет то

потухнет, то зажжётся вновь. Птицы то шумят, то молчат. В ста

метрах от нас магазин, куда я езжу фотографировать сосиски

для рекламы в газете. Кругом снега и запахи бензина. И ни од-

ного мужика! Только женщины идут с пустыми сумками в ма-

газин, и с полными — обратно. Только женщины, снег и ору-

щий светофор.

Вдруг услышали мы и мужские голоса. Трое молодцев не

самого привлекательного вида переходили дорогу не по свето-

фору, а вольно, но неумолимо приближались к нам. Румяниц-

кая Виктория-Маргарита как-то вся собралась, похорошела и