Приключения стиральной машинки (СИ)

Марьюшка долго по Карлосу убивалась, но время все лечит. А через два года ее в жены Зуул взял — он к тому моменту уже вождем стал, вместо своего отца. И Белочка наша Зуулу очень полюбилась, он к ней как к родной дочке привязался. Это я ее Белочкой зову, а то Изабелла — очень длинно, — Анна Матвеевна застенчиво улыбнулась, словно бы мы подсмотрели в ней что-то, что обычно хотят скрыть от жадных до чужой жизни людских глаз. Она вздохнула и снова продолжила свой длинный печальный рассказ: — Марьюшка очень трудолюбивой была. Она никогда без дела не сидела. Как обвыклась в новом месте, так понемногу свой рисовальный талант вспомнила. Краски здесь нашлись, да и под холстину шкуры звериные приспособили. А когда она рисовать начала, местные жители ее и совсем за святую стали почитать. Тем более, что она здесь школу для детишек организовала. Возилась с ними, как со своими собственными. А еще вскоре мальчик у них с Зуулом родился, Вамбе его назвали. Я его Ванечкой зову.

Потихоньку все племя нашему языку обучилось — Марьюшка-то с детишками и на нашем языке разговаривала. А детишки, они быстро все схватывают. Вот так и получилось, что теперь в этом далеком краю много людей наш язык и обычаи знают. Про веру истинную мы с Марьюшкой черненьким детишкам рассказывали, а чтобы их не путать, мы сильно в подробности не вдавались — бог един, а как там службы отправлять — это уже не столь важно. Главное — они все поняли и приняли бога нашего. Раньше ведь они язычниками были и жертвы разные к идолам приносили. А это совсем дикарство. Вот Марьюшка понемногу мужа своего нового и переубедила, а уж дочку с сыном и подавно в истинной христианской вере воспитывала.

Пока Карлос был жив, Марьюшка по-ихнему, по — католическому, молилась, а как не стало его, она посчитала, что надо ей в прежнюю веру вернуться. Она мне как-то сказала, что, видимо, богу не понравилось, что Марьюшка к другой вере обратилась, вот он и разгневался на нее и на Карлоса. И раз она жива осталась, то лучше ей в прежнюю веру вернуться и все грехи Карлосовы перед богом и замолить. Я с ней спорить не стала. Карлосова-то вера с нашей, христианской, очень схожа оказалась, только молитвы немного отличаются, да обряды. Но это, я думаю, для истинной веры не столь важно. Главное чтобы бог у человека в сердце был.

Так мы и жили много-много лет, в любви и согласии.

Люди в деревне Марьюшку очень полюбили и почитали ее как свою наставницу и главную советчицу во всех делах. Только вот нежданно-негаданно беда случилась — в прошлом году Марьюшка стала прихварывать, и эта болезнь ее за три месяца в могилу и свела. Все горевали безмерно, особенно Зуул. Он извелся весь, я-то знаю. Вон волосы-то совсем побелели, а раньше черными были, как смоль. Горюет он и по сей день безутешно. Но ему нельзя этого показывать — вождь, ведь, он пример для всех. Единственное, что у нас от Марьюшки осталось — это ее картины. Их здесь великое множество. Она даже Карлоса по памяти нарисовала. И батюшку своего — мужа моего любимого, Алешеньку. А уж всех местных до одного перерисовала! И дарила потом им эти картины. Они как дети радовались. Вот, пожалуй, и вся наша история. — И Анна Матвеевна грустно опустила голову, снова пережив всю свою жизнь за это короткое время.

Глава 11

Артем был потрясен этим рассказом. Такие события выпадают на долю обычного человека нечасто. Но вот, однако, было перед ним живое свидетельство того, что и так бывает.

— А где же внучка ваша, Анна Матвеевна, — вдруг спросил боцман, — ведь получается, что она из старинного испанского рода?

— Да уж, получается. Только отца своего она не помнит — он погиб, когда ей три месяца было, а теперь ей уже почти семнадцать. Совсем как Марьюшке, когда она из родного дома уехала.

— И как же теперь? Как теперь вы дальше жизнь свою жить собираетесь? — Не унимался боцман. На его задубелом от времени и ветров лице вдруг совершенно неожиданно отразились тонкие эмоции — сочувствие и тревога за ближнего. Но он, не замечая этих перемен в себе, упрямо гнул свою линию — так поразил его рассказ пожилой женщины. Анна Матвеевна вздохнула и ответила боцману:

— А как нам дальше-то жить? Видимо, как жили, так и будем.

— Зачем же вам здесь-то оставаться, — удивился боцман, — вы же можете с нами уехать. Капитан даже говорил, что надо для вас каюту приготовить. Вот, возьмете Белочку, хотите, и Ванечку прихватите с собой. — Боцман искренне недоумевал, как после такого долгого отсутствия на родине Анна Матвеевна совсем туда не стремится. Но пожилой женщине, видимо, этот разговор был в тягость. Она нетерпеливо махнула рукой и сказала:

— Не мучайте вы меня, пожалуйста! Умоляю вас. Я бы и с радостью отсюда уехала, но как я смогу расстаться с Зуулом, с могилкой Марьюшкиной? Да и Ванечку оторвать от родных корней — это сущее безумие! Вот и получается, что деваться мне некуда. А Белочка от меня никуда сама уезжать не захочет. Я ведь ее знаю. — Анна Матвеевна опустила голову. — Видно, так и суждено мне на чужбине до конца оставаться. А за ласку спасибо вам, вы ведь как лучше хотите. А получается, что как лучше — это здесь оставаться. И потом, столько лет прошло. Кто знает, что там, на родине за эти годы произошло. Может, уже и не ждет меня там никто.

Закончив на этом этот не очень приятный для нее разговор, Анна Матвеевна встала с толстого ствола дерева, на котором она сидела все это время, и молча пошла к странной избушке, которая выделялась своей непривычной для этих мест архитектурой. Через несколько минут она вернулась, ведя за руку симпатичную девушку, которая явно стеснялась такого количества неизвестных людей.

— Вот наша Белочка. — Во взгляде Анны Матвеевны читалась гордость за красавицу-внучку, да и было чем гордиться. Изабелла была высока и статна той русской статью, которая так ценится во всем остальном мире, который при виде русских женщин всегда замирает в немом восхищении. Но было еще что-то неуловимое в этой девушке. В ее гордой посадке головы, во взгляде, во всем ее царском облике. Видимо, то, что досталось ей от отца и от ее предков с той, испанской стороны, очень выгодно дополняло ее природную русскую красоту и стать.

У Артема аж дыхание захватило от такой красоты. Он словно бы окаменел и все звуки в мире стихли и исчезли, испарились куда-то, а он все смотрел и смотрел на эту красивую девушку, пока не очнулся от того, что Караганов дернул его за рукав и тихо сказал в самое ухо: «Рот закрой, а то ворона залетит». Артем смутился и покраснел. Караганов усмехнулся: «Что, попал, парень? А?» Артем сделал вид, что ему надо что-то срочно найти в его походной сумке и ушел от ответа.

Прошло еще несколько дней. Вамбе уже вполне поправился и теперь тренировался в метании копья. Видимо, снова собирался на охоту.

Моряки понемногу готовились к обратному пути, и Зуул, с которым Караганов и Артем особенно сдружились, часто вечерами сидел с ними у костра, ведя длинные беседы на разные интересные темы. Он интересовался укладом жизни в далеких странах, и моряки неторопливо и толково рассказывали ему обо всем, что видели за время путешествия. Часто рядом с ними пристраивалась Изабелла. Она была застенчива. Но постепенно привыкла к новым людям и оттаяла.

Артем с каждым днем все больше и больше влюблялся в эту тихую скромную девушку, но проявить свои чувства побаивался. Все же Зуул был суровым человеком, и Артем понятия не имел, как вождь отреагирует на чувства юноши к его падчерице. Может быть, эта любовь так и осталась бы юношеской тайной мечтой, если бы не события, которым суждено было вскоре случиться. Как говорится, от судьбы не уйдешь, а эти события и явились перстом этой самой судьбы.

День отъезда был уже назначен капитаном, и разлука с Беллой становилась все более и более очевидной для Артема. Он ходил мрачный и неразговорчивый. В один из вечеров к нему неожиданно подошла Анна Матвеевна и сказала:

— Артемий Кузьмич, вождь Зуул просит тебя быть у него сегодня ближе к ночи. Разговор у него к тебе имеется. — Артем удивился, но был польщен — вождь был фигурой уважаемой и значительной и просто так никого к себе не звал.