Приключения стиральной машинки (СИ)

Были у меня, конечно, сомнения в его словах, показалось мне, что он чего-то не договаривает, а как узнать правду, я не знала. В душу я ж к нему не влезу, а обижать недоверием будущего зятя я не хотела. Решила так: пусть будет, как бог даст. А там, глядишь, и правда наружу выплывет.

Со свадьбой тянуть наш благородный пират не захотел. Да и Марьюшка не на шутку в него влюбилась — я-то видела, как у нее глаза горят, когда она на него смотрит. Карлос-то наш так решил: свадьба будет в его замке, в Испании, все честь по чести. Благо, там о его пиратских проделках никто и не догадывался, все думали, что он после смерти жены в кругосветное путешествие отбыл, а он никому и не рассказывал о своей жизни. Видимо, понятие о фамильной чести у него все же сохранилось. Хотя, как можно осуждать человека, который хочет из-за горя свести счеты с жизнью? Бог не простит такого осуждения. Вот я и помалкивала обо всех моих печалях, лишь бы дочь моя была довольна и счастлива.

И действительно, наступил день, когда Карлос направил наш корабль в порт, что был неподалеку от его родных мест, а там нас уже карета ждала. Свадьбу сыграли в его испанском поместье — старинное их Альмадеваров родовое гнездо — из больших серых камней сложено и огромное, как собор. Внутри за высоким каменным забором — двор большой, можно двадцать подвод в ряд поставить и еще место останется. Правда, все скромно было, Карлос гостей приглашать не стал, только я была, двое испанцев — друзья его близкие, да священник. Марьюшка его веру приняла — я тоже не возражала — бог везде един, главное, чтобы вера была искренней. А еще он бумаги все справил, чтобы все по закону, там даже обозначено было, что Марьюшка — дочь купца Селиванова из русского города Архангельска — все по-честному. Так и стала моя Марьюшка доньей Марией Альмадевар, — тут Анна Матвеевна улыбнулась, словно бы вновь удивившись тому, что суждено ей было пережить, и перекрестилась неспешно и восторженно со словами: «Чудны твои дела, господи!»

Отпив немного воды из глиняной чашки, Анна Матвеевна продолжила:

— И опять после свадьбы он нас в моря увез. Не захотел с Марьюшкой расставаться. А я чего в одиночку в его замке куковать-то буду? Вот и мотались мы еще целый год по разным берегам, столько я всякого насмотрелась, мне даже нравиться это начало. А куда деваться? В любой жизни много интересного есть, надо только о плохом поменьше думать.

Через девять месяцев, как и положено, у Марьюшки с Карлосом дочка родилась. Карлос не знал, куда от радости кидаться — то ли снова в море идти, то ли домой судно поворачивать. Но гонца сразу в родной город свой послал, чтобы, значит, готовились дочку его, Изабеллу, законной наследницей Альмадеваров признать — так обрадовался! И тут я поняла, что нашей кочевой жизни скоро конец придет. Однажды он призвал меня и говорит: «Я решил, что надо вам тоже к своему дому отбыть. Скоро уже мои обязательства заканчиваются, и вот вам мое слово — я отвезу вас домой, в Россию. Но дочь вашу, мою законную жену, я очень люблю, и она со мной навсегда останется. Ведь для вас ее счастье дороже вашей родительской любви?» Я согласилась и расплакалась. Он-то прав был! Как же я могла Марьюшку от него оторвать, если она с ним счастлива была? Правда, надо отдать должное моему зятю-пирату, теперь он почти не промышлял тем черным ремеслом. Редко очень, только когда его команда сильно настаивала, он брал в плен какой-нибудь торговый корабль, но всю команду обязательно сажал в шлюпку и отпускал. Так он еще почти три месяца маялся, все не знал, как ему с этой кочевой жизнью распрощаться. Теперь ведь ему и не нужно было смерти искать — в жизни-то все наладилось — любимая жена, дочка. Чего еще желать? Но только вот все еще какие-то старые обязательства ему покоя не давали, и как-то мне Марьюшка по-секрету об этом шепнула. Карлос, оказывается, после смерти его первой жены чуть умом не тронулся, так убивался. Решил он, что господь его напрасно так жестоко наказал, и часовню свою домашнюю всю в щепы разнес. А когда пришел в себя и понял, что сотворил, ужаснулся он своему поступку, кинулся в ближайшую церковь, упал на колени и сам себе перед Девой Марией наказание назначил и обет дал, что будет он три года по морям скитаться, смерти за свой проступок искать, а если через три года все еще жив будет, то тогда он домой вернется и жизнь свою заново начнет. А как он на эту скользкую дорожку стал, то жизнь-то правила ему свои диктовать и начала. Он, может, и не думал в пираты-то кидаться. Но сначала вроде лихость свою хотел показать, чем-то боль сердечную заглушить. А потом уже и не поворотишь назад оглобли — команда вокруг тоже лихая, если увидит, что капитан слабину дал — это, считай, конец. И пришлось ему вертеться — из огня да в полымя! Вот он и маялся, пока срок его обету не вышел.

Пришел, наконец, день, когда Карлос собрал команду и объявил ей, что вскоре он возвращается в Испанию и больше он никому ничего не должен. Все обязательства, что он команде давал, честно выполнены, и пора им распрощаться и идти каждому своей дорогой. И вроде бы все с ним согласились, но только жадность людская все и погубила. Ночью собрали пираты свое собственное собрание — они уже давно на него роптали за то, что он пропускал мимо торговые караваны и не желал их все подряд грабить, тут же его команде пиратской прямой убыток. Вот они и затеяли свой заговор ночной. По их законам Карлос вроде как слабину дал, и решили пираты его сместить, а другого человека вместо него в капитаны выбрать. И самое главное — теперь корабль тоже целиком в их владение переходил. Таков был их закон. Я об этих событиях наверняка знаю, потому что был у меня среди команды нашей лихой человек один надежный. Я с ним часто беседовала, и стал он задумываться о том, на что жизнь свою тратит. Этот человек тут же ночью ко мне и прибежал. Мы с Марьюшкой внимательно его выслушали — Марьюшка в это время вместе с маленькой Изабеллой у меня в каюте жили — вдвоем легче было за малышкой ухаживать. Стали думать, что нам сейчас делать. Рассказал он еще, что теперь, когда у Карлоса никакой власти больше над командой нет, решили пираты его каюту ограбить. Дело в том, что был у Карлоса в каюте приличный такой сундучок с золотом, он туда часть добычи от каждого похода складывал, и как домой приезжал, так на эти деньги для часовни украшений всяких заказывал — все свой грех хотел у господа откупить. Я ему еще как-то сказала, что на кровавых деньгах ни одна часовня не выстоит, а он только отмахнулся — деньги, мол, они и есть деньги. Особенно, если их на праведное дело пустить. И вот на этот-то сундучок его людишки и позарились. И знали ведь, что Карлос на святое дело копит, только были эти люди без чести и совести.

Решили мы, что должен этот наш гонец сейчас же потихоньку к Карлосу пробраться и ему все рассказать. Но не успели мы, пираты от жадности решили свой суд поскорее свершить. В каюту к нему несколько человек забрались, связали его, и сундучок этот наружу вытащили. Только не смогли они то золото между собой разделить, и начался на корабле бунт и свара. И словно бы бог догадался, что не совладать больше нашему Карлосу с этими разбойниками — хоть и намерения теперь у зятя моего были честными, да видимо пришел час все долги оплатить. Правильно люди говорят — неправедная жизнь завсегда оплаты требует. И разгневался бог так, что поднялся на море шторм немыслимой силы, какого я еще никогда не видела. Наш корабль трепало и несло куда-то, мачты все попадали еще в первый день. Второй корабль, тот, на котором раньше Карлос плавал, до нашего «Феофана», тоже куда-то исчез. Может, штормом унесло, а может, капитан под шумок его просто так, из-за бунта, увел. То я никогда уже не узнаю. Так вот, носило нас по волнам три дня, корабль совсем стал разваливаться, много людей утонуло, смытых с палубы страшными волнами. И Карлос наш сгинул. Мы уже с жизнью стали прощаться, когда бог, наконец, смилостивился над нами и выбросил наш корабль на какой-то неведомый берег. Но это мы не сразу узнали, а только когда очнулись вдвоем с Марьюшкой на прибрежном песке. Вокруг солнышко светит, птички поют, а Марьюшка, как очнулась, так сразу бросилась колыбельку со своей дочкой искать. Бегала по берегу и все доски переворачивала, которые от нашего корабля остались. И правда, бог помог, нашла она колыбельку, и дочка в ней спокойно спала. Дело в том, что Карлос жене всегда наказывал дочку крепко-накрепко к люльке во время шторма привязывать, а сам вокруг всей колыбели пробковое дерево обвязал. Получилась такая толстая скорлупа, которая на воде хорошо плавает. Видимо, и это тоже помогло. Помолились мы горячо — Марьюшка по-своему, я по-своему, а ведь все одно — господь, он един и нас спас. Значит, такова воля его была. Мы еще долго по берегу ходили, звали — может, кто отзовется. Но никто не отозвался, и поняли мы, что кроме нас никого на этом пустынном берегу больше нет. В лесу мы нашли какие-то диковинные фрукты, поужинали и спать легли. А наутро на берег вышли чернокожие люди и забрали нас с собой. Так Марьюшка впервые с Зуулом и увиделась. Эти люди оказались добры к нам. Может, их поразила наша белая кожа, а может, еще что — не знаю. Только они нас в свою деревню привели и там жить оставили.