Приключения стиральной машинки (СИ)

Караганов склонил голову поближе к лицу Артема и одними губами, едва слышно, произнес:

— Видимо, женщина эта действительно обладала какой-то неземной силой, если смогла обратить в нашу веру этот дикий первобытный народ. Тут уж и я в атеистах недолго бы проходить смог. — Артем еле заметно кивнул, соглашаясь с Карагановым. Действительно, какой силой убеждения надо обладать, чтобы склонить этих закоренелых язычников к сомнению в их первобытной вере? Но ответ и на этот вопрос нашелся довольно скоро.

После общей молитвы вождь сделал знак, и гостям на больших деревянных подносах принесли еду. Здесь были мясо и овощи. Моряки сначала пробовали незнакомую пищу с опаской. Но вскоре, поняв, что эта еда приготовлена по знакомым с детства рецептам — видимо, и здесь сказалось участие необыкновенной жены вождя, они перестали церемониться и поужинали, как и полагается здоровым проголодавшимся мужчинам.

После трапезы вождь снова подал знак, и площадь около костра вмиг опустела. Все племя в течение нескольких минут словно бы растворилось в ближайших к костру хижинах и окружающем поляну лесочке. Около костра остались лишь русские моряки, вождь и белая женщина, которая теперь хранила молчание, сменившее так неожиданно разразившиеся при встрече с соотечественниками слезы. Сейчас, когда на поляне не осталось никого лишнего, вождь снова заговорил. Его речь по-прежнему была тихой, но каждое слово было весомым и отчетливым. Так обычно говорят люди, привыкшие, что им беспрекословно повинуются все вокруг.

— Вам, конечно, интересно, откуда здесь могут взяться ваши соплеменники. Я думаю, ваше любопытство будет полностью удовлетворено. Эта женщина — мать моей жены. Много лет назад шторм выбросил на наши берега корабль, на котором они плыли, — вождь умолк и прикрыл глаза. Видимо, он погрузился в то время, когда все это произошло, и он впервые встретил свою будущую жену. Время шло, но никто не нарушал молчания вождя. Из-под его прикрытых ресниц выползла слеза. Но и только. Больше ничто не выдало горестных мыслей этого высеченного из скалы человека. Боцман раскурил трубку и по-привычке пустил густой клубок дыма. Наконец, вождь открыл глаза и продолжил: — Эта история началась не здесь, не на моей земле. Я знаю и храню в своем сердце только ту часть, которая принадлежит мне. И я благодарен небу, что у меня есть хотя бы часть этой истории. Моя жена была необыкновенной женщиной. Пусть ее мать расскажет вам все о ней. Ее память достойна того, чтобы о ней говорили каждый день. И так будет, пока я жив. А потом я соединюсь с ней, и мне уже ничего не надо будет говорить, — и вождь снова умолк.

Пожилая женщина тяжело вздохнула:

— Господь да благословит тебя и твой добрый народ, Зуул, — сказала она, принимая от своего величественного зятя эстафету воспоминаний и неторопливо начала свой рассказ: — Это было давно. Я уже иногда не могу вспомнить лиц. Но одно лицо всегда у меня перед глазами. Это лицо моего мужа. Я не видела его почти двадцать лет, но до сих пор помню каждую морщинку на его лице. — Женщина словно бы и сама слегка удивилась такому длинному сроку и повторила. — Да, почти двадцать лет прошло с тех пор, — она промокнула уголки глаз краем платка, — да чего уж сейчас горевать, что было, то прошло. Бог даст, свидимся. — И она впервые за все это время улыбнулась. — Давайте хоть познакомимся, что ли, — она поправила платок на голове. — Я сама из Архангельска. Звать меня Анной Матвеевной. Мой отец был купцом, лесом торговал. Семья у нас была складная, жили дружно, в достатке. И вот пришел мне срок замуж выходить, и присмотрел мне батюшка жениха, из наших, из архангельских. А того и не знал, что я и допред него на этого паренька давно заглядывалась. Полюбился он мне, страсть, как я по нему сохла. А сказать-то как? Стыдно. И тут вдруг такая удача! Сватов заслали, все как полагается. Свадьбу сыграли. И оказалось, что и этот паренек меня давно заприметил. Только родителям сказать боялся. Небогатые они у него были. А паренек работящий, сноровистый. Вот за это мой папенька его и приметил. В общем, угодил мне, можно сказать, на всю мою жизнь. И зажили мы с моим Алешенькой душа в душу. Алеша весь день работает — отец его у себя в конторе пристроил и не прогадал. Алексей весьма дельным человеком оказался, в делах скорый, сообразительный. Дела у отца все лучше и лучше пошли. Он и нарадоваться на нас не мог. А в положенный срок — еще радость! — дочка у нас родилась. Алешенька на седьмом небе от счастья был. Не знал, как на нас с Марьюшкой надышаться. Все подарки нам дарил, все угодить старался. — Анна Матвеевна смахнула еще одну слезу — видимо, воспоминания были для нее тяжелым испытанием. — Так, в любви и согласии минуло пятнадцать лет. Батюшка мой по старости от дел отошел, все Алешеньке доверил. Алеша дела честно вел, купцы его очень уважали. Слава о нем далеко за Архангельск улетела. Как-то раз прибегает домой, радостный, взволнованный и кричит с порога: «Аннушка, накрывай скорее на стол, к нам купцы заморские пожаловали. И о таких чудесах рассказывают — представить невозможно!» Купцы и вправду чудные оказались. Сами-то — инородцы, а по-нашему болтали весьма неплохо. Рассказывали о дальних странах, о красивых городах, землю свою Италией величали, подарки разные дарили. Я слушала их, открыв рот. А Алешенька мой только посмеивался. Поняла я, что хотел он мне удовольствие доставить, поэтому купцов тех не захотел в конторе принимать, а к нам в дом позвал. И так я ему благодарна была. Не каждый же день мне о чужедальних странах рассказывали! И не заметили мы с Алешенькой, что дочка наша, Марьюшка, за дверью стояла и каждое слово тех купцов ловила. А когда заметили, то никакого особого значения этому не придали. Наоборот, Марьюшку тоже за стол усадили — пусть и она про дальние страны послушает. Ей тогда уже пятнадцать лет стукнуло. Вроде бы и дитя еще, а вроде бы уже и девушка — самый непонятный возраст. Вот с того дня все и началось. Купцы-то уехали, а рассказы их Марьюшке в душу запали. Она у нас с детства мечтательницей росла. Все в светелке своей сидела да зверей каких-то странных невиданных рисовала. Отец сначала на нее даже немного сердился — что ты, говорит, все взаперти сидишь? Вон, другие девочки по лугам бегают, цветы собирают да венки плетут. Или в лес сходи, по грибы-ягоды. Но Марьюшка только загадочно улыбалась, да продолжала невиданных животных рисовать. А те купцы нам две картины подарили. Настоящие, красками писаные. На одной портрет какой-то женщины в жемчугах богатых, платье парчовом и в диадеме алмазной. А другая картина — лес и река. Да словно бы живые! И еще купцы рассказали, что эти картины больших денег стоят, и мастер их рисовал знаменитый. Но они нам их в дар оставляют, вроде как залог будущих дел совместных. Мы-то им тоже богатыми подарками отдарились, так что не зазорно было и нам такое чудо в дар принимать. Вот на эти-то картины наша Марьюшка наглядеться и не могла. Словно бы подменили ее. Раньше она-то все угольками рисовала, а тут упросила отца краски ей специальные купить, кисточки и холст. Натянула этот холст на рамку деревянную и стала теми красками на холсте рисовать. Да так ловко! Почти точь-в-точь тот же самый лес и речка такая же! Так мы с отцом и ахнули. Алешенька тогда крепко призадумался. Понял он, что талант у нашей Марьюшки необыкновенный. Только страшно мне тогда вдруг стало, сердце сжалось, словно бы что-то почувствовало. Но время шло, а Марьюшка все лучше и лучше рисовала. Уж и все дома в нашей слободе перерисовала. Всю челядь домашнюю. Про нее и слух пошел, что мастерица она в этом деле. Отец уж и гордиться ею стал.

Да и у Алешеньки дела хорошо шли. Торговля с другими городами бойкой была. Он и лесом торговал, и холстом, и воском, и веревкой пеньковою. Иногда с Севера охотники шкуры звериные привозили, так он на них тоже покупателей находил. Много еще чего было — все и не упомнишь. Я-то больше по хозяйству — в доме много дел всяких. А однажды приходит он и говорит мне: «Все, Аннушка, решил я корабль собственный купить. Дело это для меня новое, но и выгоды от него достаточно — я все подсчитал». Сказано — сделано. Я Алеше всегда в делах доверяла. Нюх у него был на выгоду, словно у хорошей охотничьей собаки. Как скажет — будет так-то и так-то, так оно всегда и получалось. Даже другие купцы к нему за советом захаживали. Знали точно — Селиванов никогда напрасно языком трепать не будет.