Приключения стиральной машинки (СИ)

— Это как? — Слезы сами собой высохли у Анна Матвеевны на глазах.

— А просто. У нас по морскому обычаю положено тому, кто обогнет Мыс Доброй Надежды, серьгу в ухе носить. А если еще и мыс Горн, тот, что в Америках Южных, обойти — стало быть, в обоих ушах по серьге. И еще этим счастливцам, — боцман пожевал губами, — извиняюсь за интимную подробность, по малой нужде можно на корабле ходить где вздумается. — На этих словах боцмана Анна Матвеевна заливисто расхохоталась, а Степаныч неожиданно покраснел. Он не краснел уже, вероятно, лет тридцать, а может и больше, поэтому у стоявшего рядом матроса от удивления челюсть отвалилась аж до пупа. Степаныч, чтобы как-то реабилитироваться и разрядить обстановку, заорал на стоявшего соляным столбом матроса:

— Чего зенки выкатил? Драй себе палубу и сопи в две сопли. А то сейчас вместо одной «машки» две тебе выдам, чтобы дело быстрей двигалось.

Анна Матвеевна вдоволь насмеялась и, промокнув глаза от слез, навернувшихся у нее на глаза от смеха, спросила Степаныча:

— А про каких Машек вы ему сейчас толковали?

Степаныч разгладил усы и как заправский учитель назидательным тоном ответил:

— «Машка» — это на флоте так швабра изображается. Прозвище у нее такое.

— А почему?

— А бог его знает. — Степаныч почесал затылок. — Может оттого, что полы драить — женская работа, только вот на корабле с женщинами-то, сами понимаете, незадача выходит. Вот и мог наш брат матросик швабру так прозвать. Швабра — она же женского полу. Во как. — Степаныч был явно в восторге от своих глубокомысленных умозаключений. Анна Матвеевна добродушно смотрела на него и улыбалась. Степаныч снова смутился. Не был он избалован женским вниманием, недосуг ему было — все в море и в море. И он снова начал было покрываться пунцовым цветом, но Анна Матвеевна спасла ситуацию:

— А пойдемте к нам в каюту чай пить? Белочка там одна, небось, уже заскучала. Вы ей истории свои морские расскажете — она и развлечется.

Степаныч снова почесал затылок, крякнул и махнул рукой:

— А, что, давай! А ты, — Степаныч обернулся к матросу драившему палубу и сделал страшное лицо, — давай почище здесь, поаккуратней. Приду — проверю. — И гордо развернувшись на сто восемьдесят градусов, словно боевой фрегат, поплыл вслед за Анной Матвеевной.

Острова Океании оказались очень интересной страной. Новые люди, новые события! Страшный шторм и последовавшие за ним еще более жуткие события понемногу стали выветриваться из памяти Артема. Об этом напоминали ему теперь только два предмета — шкура убитого им леопарда и огромный, чистейшей воды, бриллиант, который Артем иногда украдкой вытаскивал из потертого кожаного мешочка. В этом мешочке с незапамятных времен обитал маленький острый ножик — старинный друг его детских забав. Теперь рядом с ножичком лежал бриллиант, подаренный Артему старым вождем. Артем никому не рассказал об этом подарке — зачем искушать людей. Юноша, несмотря на молодость, был весьма предусмотрителен. Во многих из прочитанных им в детстве и отрочестве книг упоминалось, что людская жадность часто становилась источником невероятных бед как для обладателя заветной вещи, так и для того, кто не смог преодолеть искушение. Эта совсем не детская мысль была глубоко усвоена Артемом, и не напрасно — скольких бед избежало бы человечество, если бы не желание обладать чужими вещами, которое с завидным постоянством переходит от одного человека к другому, словно какая-то заразная болезнь. И все ведь прекрасно знают, как опасна эта зараза. Но, нет! Все равно находятся люди, которые снова и снова хотят испробовать на собственной шкуре весь азарт, а заодно и все последствия своих необдуманных желаний. Но, видимо, так устроен этот мир, и думать, что искушение может исчезнуть само собой, как какой-нибудь вид животных или растений за время бесконечной эволюции — это становиться совершенно наивным утопистом. А Артем таковым не был.

Полюбовавшись камнем, он прятал его в мешочек. Мешочек он хранил за пазухой. Только один человек на земле знал об этой его маленькой тайне. Этим человеком была Изабелла. Для нее, как и для Артема, этот роскошный драгоценный камень, вес которого был просто грандиозен, а стоимость могла исчисляться очень внушительными цифрами, был просто напоминанием о родном доме и родных людях, связь с которыми была навсегда утрачена.

Артем теперь часто просиживал с Изабеллой часы напролет. Они разговаривали обо всем на свете, и им все было интересно — и их прошлое, и то, что их ожидает в будущем. Они вместе мечтали, и Изабелла незаметно для самой себя очень привязалась к Артему. По-видимому, предсказание старого вождя понемногу начало сбываться. Еще бы! Этот союз был предрешен богами, а вождь только сообщил их волю!

Но Артем сейчас уже не думал об этом, Он был счастлив, как счастлив любой юноша его возраста, если ему позволено так много времени проводить рядом с предметом своих мечтаний. И понемногу, с течением времени, ни для кого уже не было секретом, что эти двое просто созданы друг для друга.

Путешествие по Океании и дальше, на северо-восток от этих земель, протекало без каких-либо необыкновенных приключений. За кормой мирно проплывали местечки с чудными названиями Сусуле и Папикир. Но это все были испанские владения, и экспедиция двигалась все дальше и дальше на север в надежде разыскать еще не изученные земли.

Артем иногда сходил на берег, чтобы осмотреться и размять ноги, вокруг были незнакомые странные люди, пышная, с чрезвычайной яркостью красок, растительность и сырой дождливый непривычный мир. Артему же теперь хотелось поскорее вернуться домой — Белочка и Анна Матвеевна затосковали, и у Артема при виде этого разрывалось сердце. Он целые дни проводил рядом с женщинами, всячески стараясь их развеселить и утешить. Капитан вместе с Карагановым, видимо, по негласному договору, делали вид, что нет ничего странного и необычного в том, что Артем вместо научных опытов всецело посвятил себя гостьям. Оба этих умудренных жизненным опытом человека понимали, что могут чувствовать сейчас обе женщины, для которых каждый лишний день вдали от родины был настоящим испытанием.

Ученые же мужи, Трофимов и Желобов, которые благополучно пересидели на корабле все приключения и неприятности, выпавшие на долю доброй половины экипажа «Одеона» и, за время вынужденной стоянки соскучившиеся по настоящему делу, напротив, были бодры и полны энтузиазма. Они теперь с воодушевлением занимались своей работой, которая заключалась в постоянных исследованиях, наблюдениях, умозаключениях, рисовании карт и прочих научных или околонаучных занятиях.

Об этой части их дальнейшего путешествия на корабле «Одеон» мы, вероятно, можем и сейчас прочитать в отчетах Русскому географическому обществу, которые были своевременно представлены по возвращении обоих корветов из дальнего похода. Поход этот был действительно дальним и многотрудным, но, как и все на этом свете он также имел свое окончание, которое, надо заметить, было намного спокойнее его начала. Корабли путешествовали в общей сложности около года. Когда их просоленные насквозь борта коснулись родного причала, были и оркестры, и цветы, и пламенные речи. А после — заседания различных научных комитетов и комиссий, и даже бал, устроенный в честь удачного завершения экспедиции. Все вокруг были довольны. Караганов — тем, что может теперь готовиться к следующему путешествию — он давно мечтал побывать в Южной Америке — там было много белых пятен и совершенно неисследованных джунглей в Амазонии. Боцман Степаныч, вернувшись из путешествия, подоспел как раз к рождению своего первого внука — до этого были только внучки. Правда, это были внуки его сестры, но Степаныч, не имея собственной семьи, считал дом сестры своим родным домом. И в честь такого знаменательного события он настоял на том, чтобы младенца нарекли Артемием.

— Уж очень удачлив ты, Артемий Кузьмич, из всех переделок без единой царапины ушел, — говорил Степаныч своему молодому приятелю, — вот и мой внучок, глядишь, у тебя немного удачи-то и перехватит. — И боцман по привычке выпустил из порыжелых от табака усов густую струю сизого дыма. — А что? Может, так и будет.