Семья Рин

В первый день я опоздала на раздачу еды — и осталась без обеда. Моя порция досталась кому-то другому. Порцию, которую я получила на ужин, кто-то ловко украл у меня из-под носа, когда я поставила ее на край стола и наклонилась, чтобы осмотреть оцарапанную о скамью ногу. Этих двух случаев было достаточно, чтобы я научилась всегда быть настороже и не опаздывать к раздаче чего бы то ни было. Я даже научилась отстаивать свое место в очередях за похлебкой, когда меня пытались оттереть.

У меня появились обязанности по дормиторию, и еще меня поставили на дежурства в столовую и на чистку уборных. В лагере у всех были какие-то обязанности. Здесь все работали, даже дети — иначе не выжить. Самые обычные для мирной жизни бытовые действия превратились в условиях лагеря в долгий утомительный труд.

Однажды, вернувшись с дежурства по кухне, я обнаружила, что у меня украли часть вещей, которые лежали у моей постели. Воры забрали все, что невозможно было опознать и потребовать обратно. Я растерянно перебирала оставшиеся пожитки и размышляла, как защититься от воровства. Я несколько раз сталкивалась с уличным воровством в голодном Шанхае, но кражи в герметичных условиях лагеря оказались гораздо более страшной угрозой. Я ведь не могла сторожить свои вещи, не отходя от них, или таскать повсюду, держа при себе. Я не могла даже попросить какую-нибудь из соседок за ними приглядеть, пока меня нет, — я не имела представления, не является ли при здешних порядках такая просьба чем-то из ряда вон выходящим.

Я стала украдкой присматриваться к женщинам, которые находились в это время в дормитории, и прислушиваться к их разговорам, пытаясь понять, что за люди меня окружают и нет ли среди них той, кто обокрала меня и сейчас незаметно наблюдает со своего места, как я собираюсь вести себя, обнаружив кражу.

Справа от меня девочка-подросток сосредоточенно пыталась отчистить юбку от грязи, а рядом с ней ее старшая сестра делилась со своей соседкой какими-то местными сплетнями.

Чуть подальше две обитательницы дормитория, понизив голоса, разговаривали о чем-то, что имело отношение к лагерному черному рынку:

— …Спроси его, нельзя ли раздобыть свиного сала… Всегда можно обменять на рис… И оно такое калорийное…

Все, на кого ни поглядишь, казались безобидными и вполне приличными. Кто же из них украл мои вещи? Неужели придется подозревать всех подряд и жить в постоянном напряжении?

На другом конце помещения Джейн Фокс зычно крикнула кому-то:

— Эй, Мэри! Ты, помнится, задолжала мне мыльной воды для стирки. Я собираюсь стирать! Где моя мыльная вода?

— Ах, да она ждет тебя в углу, Джейн… зачем столько шума?.. — ответила владелица мыльной воды.

— Новенькая! — окликнула меня Джейн. — Будь добра, подай-ка мне ведро с мыльной водой, вон там, за тобой слева!

Я вскочила, перепрыгивая через матрасы, добралась до ведра и притащила его к дверям, где ожидала Джейн.

— Пойдем, поможешь мне! Я дам мыльной воды для твоего бельишка, — сказала она и добавила, окидывая меня взглядом своих пронзительно серых глаз: — И расскажу тебе заодно, как у нас тут все заведено.

Я с готовностью согласилась. Мне нравилась Джейн, нравилась ее английская прямолинейность. Может быть, она подскажет, как защититься от воров, подумала я. Мне хотелось доверять ей.

Нагруженные вещами и утварью для стирки, я и Джейн зашагали по пустому коридору в другое крыло здания — там находилась прачечная.

Джейн шла быстрее. Ей приходилось беспрестанно оглядываться и замедлять шаг, поджидая меня. Я то и дело останавливалась, зазевавшись или роняя что-нибудь. Меня зачаровывало это красивое заброшенное здание: длинные коридоры с высокими потолками, огромные вытянутые окна, колонны, — было странно думать, что в таких величественных помещениях должны ютиться в убогих условиях такие жалкие потерянные создания, как я.

По дороге попались пара кулуаров с окнами, выходящими на маленький внутренний дворик. Там было несколько деревьев и кустов. Не бог весть какой живописный вид, но мне было трудно оторвать от него глаза. Небо… качающиеся ветки… это было как обещание свободы, как напоминание, что спокойная безмятежная жизнь еще существует где-то…

— Эй там, а ну-ка шевелись, а то мы и до ночи не дойдем до места! — слегка прикрикнула издали Джейн Фокс.

— Такое красивое здание… что здесь было раньше? — спросила я, когда догнала ее.

— Здание-то красивое, да вот жизнь в нем несладкая… Это бывшая католическая школа для детей богачей из Шанхая. Японцы переделывали ее несколько раз, да, видать, былой шик не так-то просто вытравить.

Мы вошли в старинную, обложенную кафелем прачечную.

— Ну вот, такая громадная комната — и только для нас! И даже есть немного мыльного раствора для стирки! В наше время это надо ценить!.. — весело сказала Джейн.

Глядя, как я пытаюсь открутить краны, она усмехнулась.

— Я еще помню время, когда тут была вода. Даже не верится, что когда-то у нас была такая роскошь. Но сейчас приходится носить воду со двора мужского корпуса.

Оставив тазы в прачечной, мы отправились набирать воду к мужскому корпусу, а затем — уже с водой — на кухню, чтобы вскипятить ее на старинных плитах. Потом мы вернулись в прачечную и принялись стирать, по очереди оттирая вещи в дефицитном мыльном растворе. Весь процесс был длинным и физически тяжелым. К концу стирки мы притерлись друг к другу и естественным образом избавились от скованности незнакомых людей.

Мыльная вода стала совсем черной, но Джейн не разрешила ее выливать, сказав, что она еще пригодится. Мы принялись выкручивать и развешивать белье.

— Я иной раз прихожу сюда стирать и без мыла, когда мне хочется одиночества, — сказала Джейн. — Здесь так мало мест, где человек может побыть один.

Помолчав, она добавила:

— Я позвала тебя с собой, чтобы поговорить без лишних глаз. Похоже, тебя навестили незваные гости. Я видела, как ты перерываешь свои манатки.

Я сразу поняла, о чем она.

— Я покажу тебе, кто крадет, а ты запомни их на будущее. У нас все давно знают их и держатся настороже, когда те крутятся рядом.

Она описала мне местных воровок и дала несколько ценных советов, как спасаться от краж.

— На воле можно вызвать полицию или просто уйти от таких и избавиться от их общества. Но здесь, к сожалению, они всегда рядом, от них никуда не деться, — сказала она, не подозревая, что проговаривает мои собственные мысли. — Если есть что-то особенно ценное — старайся всегда держать при себе.

— Кажется, у меня нет ничего особенно ценного… — пробормотала я.

— Ничего? Совсем? У тебя нет никого, кто мог бы передавать тебе продукты, мыло, нитки? Каких-нибудь знакомых на черном рынке?

— Нет. Скорее всего, нет. Разве что одна русская подруга. Но она не знает, где я, так что…

— Плохо. Трудновато тебе придется. Старайся беречь свои вещи, других тебе никто не даст.

Я печально кивнула.

— И когда у тебя будут месячные, то, чтобы не было лишних проблем… — начала советовать она, но тут же прервала сама себя: — А впрочем, они у тебя все равно скоро прекратятся — тут у большинства женщин давно уже нет месячных.

Я ничего не ответила. У меня не было сил отвечать. Я молча стояла, проникаясь драматизмом положения. Теперь, оказывается, у меня не будет и менструаций. У всех женщин мира есть менструации — а у меня их не будет, хотя мне всего лишь двадцать один год. Почему это должно было произойти именно со мной? В чем я виновата?

Джейн почувствовала мое настроение.

— Эй, девочка! Зачем так переживать? — Она подошла ко мне и потрепала по плечу — и тормошила меня, пока я не вышла из ступора. — А ну-ка, выше нос! Все не так плохо, как кажется! Давай-ка доделаем, что начали.

Мы закончили стирать. Возвращаясь в дормиторий, я опять задержалась, чтобы взглянуть на маленький сад.

Этот небольшой запущенный дворик странно притягивал внимание. В нем было что-то гипнотическое. Свободное пространство за окном, несколько чахлых растений, дальше каменная ограда, за которой видно небо и вершины невидимых деревьев — и услужливое воображение мгновенно дорисовывает там — где-то дальше, далеко-далеко, в бесконечной перспективе — сказочные леса и привольные долины, где живут счастливые люди. Всю свою жизнь в лагере, спеша на утреннее или вечернее построение, я старалась хотя бы мельком взглянуть на тот вид из окна. Это было как маленький глоток свободы. Символ свободы.