Семья Рин

Я торопливо расстелила матрас и положила на него часть вещей — кое-что поценней предусмотрительно продолжала держать в руках. Японец еще раз окинул взглядом помещение и вышел. Я осталась на ногах, испуганно осматриваясь.

Поведение женщин сразу переменилось. Они расслабились, снова заговорили. Теперь внимание большинства было направлено на меня.

— Новенькая, совсем молодая, — промолвила одна женщина, обращаясь не ко мне, а к своей соседке.

— Несчастная, как мы все… — откликнулась та и вздохнула.

Они внимательно рассматривали меня — и с особым любопытством мои вещи. Некоторые подошли ко мне, а следом подтянулись другие, и скоро вокруг меня образовалась целая группа интересующихся.

— Ты кто? Откуда? Как ты сюда попала? Как тебя зовут? — наперебой спрашивали по-английски обступившие меня женщины.

Я совсем растерялась от их бесцеремонного внимания.

— Я-я из Шанхая… Меня зовут Ирэн Коул… — испуганно представилась я.

— Сколько тебе лет? Где твоя семья? Ты англичанка? Евразийка?

— Американка…

— У тебя есть что-нибудь для обмена?

— Ну почему, почему ее матрас именно рядом с моим? И без нее тут тесно! — возмущенно выкрикнула внезапно подскочившая сбоку женщина. Ее агрессивность ошеломила меня. Я не могла заставить себя произнести ни слова.

Еще одна женщина пробилась ко мне сквозь толпу.

— Эй, с дороги! Леди, пропустите меня к новенькой!

Она окинула меня острым взглядом серых прозрачных глаз и протянула мне руку.

— Мое имя Джейн Фокс, девочка. Я тут староста. Что же нам делать с тобой? Давай-ка посмотрим, как тебя пристроить здесь получше.

Я начала лепетать что-то в ответ, но она не слушала.

— Чего вы пристали к девчонке? Ей и без вас не сладко. Отойдите, отойдите — что вы все тут стали? — накинулась она на толпившихся вокруг женщин.

Те послушно отступили на пару шагов — было заметно, что Джейн Фокс здесь верховодит.

Она присела у моего матраса и стала разглядывать вещи.

— Ну, что тут у нас?.. Плед… Полотенца… Одеяла у тебя, конечно, нет… — деловито бормотала она себе под нос, а потом обернулась к толпе и крикнула: — Эй, у кого-нибудь есть лишнее одеяло? Кто хочет поменять одеяло на пару чистых свитеров и мыло? У новенькой есть мыло!

Теперь к моему матрасу сбежался весь дормиторий. Женщины возбужденно переговаривались, обсуждая ценность моих вещей.

Видя, что у меня не хватает смелости торговаться самой, Джейн Фокс без колебаний взяла дело в свои руки и проявила себя, как заправский аукционер. По ее требованию я наспех рассортировала вещи на те, с которыми готова была расстаться, и те, которые хотела бы оставить.

— Я готова отдать одеяло — но за два куска! — откликнулась одна женщина.

— Иди сюда, Элси! У новенькой только один кусок, но у нее есть много интересного! — подозвала ее Джейн Фокс.

— Ода, теперь все клопы с ее матраса и одеяла Элси прибегут к моим в гости! Отлично! — возмущенно вставила моя агрессивная соседка.

— Заткнись, Люси, будь добра! — зло и выразительно попросила Джейн Фокс. — Может, ты хочешь, чтобы ее вообще не было? Так скажи японцам!

Люси замолчала и с возмущенным видом бухнулась на свой матрас, что-то бормоча под нос.

Выторговав для меня теплое одеяло и еще кое-что необходимое для жизни в лагере, Джейн Фокс ободряюще улыбнулась.

— Ну, теперь-то ты ни за что не пропадешь. Я ведь говорила, деточка, что мы тебя пристроим.

Я помню, что в первую ночь в лагере долго не могла заснуть. Лагерные матрасы кишели клопами, и я беспрерывно ворочалась, пока одна из соседок не отчитала меня шепотом за то, что я мешаю ей спать. Лежать было ужасно неудобно. Мой матрас топорщился и бугрился, потому что злобная Люси потребовала, чтобы я подвернула его, так как его края влезали на ее территорию. Даже повернуться или поменять позу лишний раз было сложно без того, чтобы не потревожить соседок справа или слева.

Я размышляла о своем новом положении и думала о матери, сестрах и брате. В дни клубного благополучия я реже вспоминала о них, но когда жизнь вновь стала суровой, мои мысли опять возвратились к семье. Я лежала на грязном матрасе, укрываясь одеялом, обменянным на кусок мыла и одежду, и думала, что вполне смогу пережить и это испытание. У меня было тяжело на сердце, но все же не настолько тяжело, чтобы заплакать. Главное, говорила я себе, не забывать, что каждый новый день приближает меня к концу войны — к тому моменту, когда я вернусь в свою семью. И тогда не будет человека счастливей меня: пусть мать вечно ворчит и придирается, пусть сестры сколько угодно придумывают поводы для насмешек, а брат не замечает моего присутствия — я все равно буду счастлива просто потому, что они рядом.

Утром я проснулась от воя сирены — сигнала подъема. Я вскинулась на постели, не сразу поняв, где нахожусь. Я с изумлением смотрела, как женщины вокруг вскакивали с мест и мчались куда-то из дормитория со всех ног.

— Новенькая, просыпайся! поторопись! Эй, толкните ее кто-нибудь! — окликнула меня Джейн Фокс с другого конца помещения. — Эй там, кто-нибудь, поднимите новенькую!

— Давай, вставай уже! Если опоздаешь, японцы тебя накажут. — Люси бесцеремонно дернула меня за лодыжку.

Вскочив, я бросилась за остальными во двор, на ходу, как все, приглаживая волосы и поправляя одежду.

Как бы ни спешили обитатели лагеря на построение, они обязательно останавливались и кланялись японским надзирателям, если те встречались на пути. Я тогда еще не понимала, что поклон — это важно, и женщина, случайно оказавшаяся рядом, толкнула меня в спину, принуждая поклониться японцу, стоявшему неподалеку.

— Кланяйся! Кланяйся, дурочка! Хочешь, чтобы тебя избили?

Перекличка проходила перед главным зданием. Там построили весь лагерь: из мужского, женского и «семейного» флигелей. Я боялась что-нибудь напутать и следила за окружающими, пытаясь подражать их поведению. Появились офицеры, проводящие перекличку. Заключенные кланялись всякий раз, когда те проходили мимо или даже случайно поворачивались к ним лицом.

Толстый японец начал называть имена женщин из нашего дормитория, а те с поклоном откликались. Я напряженно ждала, когда назовут меня, но все равно прозевала, потому что не узнала свое имя в искореженном японском произношении. Возникла пауза. Женщина, стоявшая сзади, толкнула меня; я спохватилась, неловко откликнулась и поклонилась. Японец подошел ко мне, что-то выкрикнул и замахнулся, заставив меня сжаться. К счастью, он был, очевидно, не в настроении осуществлять наказание, и я отделалась лишь чувством унижения.

Я вскоре узнала, что лагерь, в который меня привезли, предназначен для содержания полукровок и лиц смешанного происхождения с гражданством «враждебных стран». Первоначально в него помещали только евразийцев, но позднее японцы стали привозить туда и тех, чье происхождение или гражданство было трудно подвести под какую-либо категорию. Я попала туда из-за того, что, по мнению японцев, с моими русскими корнями могла считаться лишь наполовину американкой. По такой же логике здесь очутились одна полунемка-полуамериканка и одна голландка с британским паспортом. Что касается нашей старосты Джейн Фокс, то она была англичанкой, которая вышла в Шанхае замуж за американца, и это тоже дало японцам повод причислить ее к лицам «смешанного происхождения».

Первые дни жизнь в лагере казалась мне хаотичной. Я была так подавлена суровостью окружения, что долго не могла запомнить лиц и имен соседок. Все эти оборванные худые женщины казались мне одинаковыми. Самое большее, что я могла различить, — кто из них белая, а кто полукровка. Исключением были Джейн Фокс и злобная Люси, лица которых запомнились мне, очевидно, из-за шока первой встречи.

Я довольно долго не могла разобраться в их сложном этикете поклонов. У меня не получалось рассчитать, когда наступает момент, в который нужно поклониться: тогда ли, когда надзиратель входит? Или когда он смотрит в твою сторону? Следует ли кланяться вторично, если уже поклонилась, когда японец был вдалеке, а затем подошел? Когда я спросила одну из своих соседок, как определить, когда пора кланяться, она рассмеялась и сказала, что чем больше кланяешься по любому поводу, тем лучше — так-то уж точно не ошибешься.