Мать ветров (СИ)

А сам Саид? Нежный, добрый, храбрый. Разве не хотел он уберечь ее от этих падений, подхватить на руки, прижать к себе, спрятать в уют и безопасность? Разве не жаждал поквитаться с ее обидчиками — точно так же, как порвать в клочья виновников гибели Хорька и увечья Арджуны?

И жаждал, и рвался. А долго ли? Саид славился безмерной отвагой в бою, яростью до бешенства, но сердце его не создано было для ненависти и мести. И теплый огонек его сердца вывел когда-то Герду из тюрьмы крепостничества.

— Был в моей жизни один благородный рыцарь. Который грозился порубить моих маленьких сестер и брата, надругался надо мной и едва не убил раненую Зосю, — усмехнулась Герда. Мягко прижала мужа к стволу яблоньки, и на черные кудри посыпались последние лепестки. — Был такой, больше не надобно. А ты — мой свет, мой рыцарь. Веришь ли?

— Верю, — выдохнул Саид, когда сумел вывернуться и повалить жену на землю, усыпанную яблоневым снегом. — И ты мне поверь, волчица, что твоего детеныша я не обижу.

— А ершей?

— А ершей обижу. Поймаю, почищу и пущу на уху. Сам.

Ершей, вопреки серьезным угрозам, решили оставить в покое. Они неплохо ловились у старого мостка, но после обеда заметно потеплело, к закату и вовсе закапал робкий уютный дождик, а Радко объявил, что будто бы видел накануне сомовий след.

— Не рано ли? — засомневался Саид. — Да и ночь светлая была.

— Может, мы с мамой рыбу потревожили, — ответил Радко. — Давай попробуем! Если не выйдет, надергаем какой-нибудь мелочи.

Приличного живца наловить не успевали, а потому выпросили у зарезавшей курицу Ягны свежих потрохов и теперь нашивали их на крючки, изредка поглядывая на воду. Ленивую речку тревожили только бисерные капли. Ни совместная работа, ни умиротворенный шелест дождя не спасали от гнетущего молчания.

— Какие у тебя планы? — вдруг негромко спросил Саид. — Я пробуду с вами не больше недели. Это если раньше не вызовут. Останешься с мамой и сестрами или вернешься в город со мной?

— Ну... Я собирался помочь коммунарам со скотиной, понаблюдать, полечить. Ты же знаешь! Ходил сегодня в коровник — дали добро.

— Мало ли. Вдруг ты передумал и хочешь выбрать себе более достойную работу.

— Пап, ну что ты ходишь вокруг да около?! — взвился Радко и тут же затих под грозным взглядом отца. — Хочешь прибить — прибивай, понимаю, заслужил.

— Почему заслужил?

— Много почему. Огорчил маму, а ей нельзя переживать, молоко же... После уж подумал, что мог бы тебя подвести. Вдруг бы кто увидел шрамы? И слухи бы поползли, мол, сын главы ЧК... Ну, не знаю. Либо с придурью, либо, что хуже, тебя бы подозревать стали, что детей бьешь.

— И где твоя логика, Радко? Ты только что предлагал тебя прибить, а потом заговорил о подозрениях.

— Оставь придурь. Недалеко от истины.

Саид хмыкнул и поднялся, жестом предлагая закинуть удочки. Наживка ушла на дно да там и застыла. Они постояли у самой воды, пытаясь высмотреть в темноте следы усатого хищника, а потом вернулись под крону огромной ивы, где было все же немного суше.

— Значит, ты остаешься. Ты ходил сегодня в коровник, разговаривал с коммунарами. Видел, как они работают?

— Конечно. Не в первый раз. Просто сегодня внимательнее смотрел, как коров доят, как подстилку меняют. Там теленок без мамки остался, помогал его кормить. А мамка его не пойми от чего пала. Вроде бы не заразная болячка, но ребята мне рассказали, что уж года три как сжигают скотину, которая от неизвестной болезни подохла.

— Ого! И как результат?

— Довольны и наши, и еще в двух коммунах. Чумы, конечно, в наших краях лет пятнадцать не было, а другой пакости тоже не видать. Пока не понятно, оно само по себе, случайно, или все-таки сжигать — помогает.

— Вот работают, а? Все людям что-то надо, наблюдают, думают, какие-то новшества вводят, — будто бы сам себе заметил Саид. Сообразил внезапно и поделился с сыном: — Слушай, а ведь пришлось этим новаторам глотку драть на совете! Чтобы тушу, с которой можно и мясо, и шкуру взять — да в огонь? Представляешь, как самые хозяйственные взбеленились?

— Ой, и правда! — засмеялся Радко. Покосился в сторону речки и позабыл веселиться. Кинулся к берегу: — Клюет!

Однако дрогнувшее было удилище выпрямилось и замерло, словно его и не трогали. Поблазнилось? И все же рыбаки не стали возвращаться в свое укрытие.

— Я тебя понял, папа, — вновь заговорил подросток. — Ты хочешь сказать, что всякая работа, полезная для общества, достойна, и везде есть место... если не подвигу, то характеру, упорству, настойчивости. А я в твоих глазах выгляжу как заносчивый зазнайка, который вдруг возомнил себя крутым сынком аж самого главы ЧК и с крестьянами в одном поле по нужде не присядет.

— С работой ты угадал, — удовлетворенно кивнул Саид. — Но чтобы я тебя оскорблял, подозревая высокомерие?

Радко шумно выдохнул и ткнулся лбом в отцовское плечо.

— Я просто не подумал...

И тут клюнуло по-настоящему. Саид на пробу потянул — рыба держала крепко.

— Здоровый, красава!

— Багор надо?

— Не настолько здоровый.

Они выматывали добычу, подводя ее все ближе к берегу. Сом — а это наверняка был он — сначала попытался уйти на дно, но не выдюжил против двух пар рук и теперь бил своим мощным хвостом, поднимая тучи брызг. Если прежде у них теплилась какая-то надежда относительно мелкой рыбешки, то теперь она благополучно угасла.

Наконец, над водой показалась широкая усатая голова. Леска тянулась из глубины беспомощно раскрытой пасти, видно, крючком зацепило глотку или желудок. Радко кинулся вперед, прочно ухватил рыбу за жабры — и песок под ним внезапно ухнул в коварную яму.

— Держи крепче! — крикнул Саид и подхватил сына подмышки. Рванул на себя, раз, другой, и на берегу оказались все трое.

Уставшая, покорная своей судьбе рыбина, не самая крупная, но вполне солидная, вяло трепыхалась. Мокрый и грязный Радко развалился поперек отца, пачкая за компанию и его.

— Мы только что изобрели новый способ ловли сома. Называется: пап, давай я буду тащить рыбу, а ты будешь тащить меня!

Чтобы не сердить понапрасну Герду, они застирали одежду, развесили ее у костра, а сами вдоволь наплавались и вышли на берег сушиться, тем более что дождик смолк окончательно, и в просвете между облаками кокетливо серебрилась луна.

И Радко выговорился. Рассказал о том, как непросто быть сыном героических родителей, как хочется быть похожим на них и в то же время не идти слепо след в след, не предавать дорогую для них идею свободы.

— Ох, чудовище лохматое, — улыбнулся Саид. — Это хорошие чувства и в то же время непростые, поверь, я понимаю. И точно так же понимаю и помню, как в юности чувства захватывают целиком, требуют поступков. Но даже самые высокие чувства могут привести к не самым лучшим, а то и дурным поступкам, если не подумать как следует, не просчитать как можно больше последствий.

— Это был дурной поступок, — понуро не то спросил, не то сказал Радко.

— Пожалуй, да. Но поступок. А не ты.

От решетки на садовом очаге плыл восхитительный запах жареной рыбы, и к домику на окраине коммуны подтягивались соседи. Саид и Радко пронесли сома в дом под покровом темноты, разделали тайно и теперь без зазрения совести хвастались перед гостями, преувеличивая размер ладони на две.

— А еще у него были во-о-от такие глаза! — протянула Мира и сложила вместе два кулачка. Повела носиком, встала, подошла к Милошу и сложила его кулачищи.

— Змеюш, в яблочко! — расхохотался Саид. — Никак не меньше!

— Папа, мы в том году больше поймали, — скептически заметил Шамиль. — Помнишь, ты его еле домой принес?

Соседи внимательно поглядели на Милоша и дружно зачесали затылки, прикидывая, каким чудовищем должна быть рыбина, чтобы ее с трудом поднял такой великан.

Камилла и Герда с невозмутимыми лицами видавших виды жен раскладывали по мискам аппетитные кусочки, прибавляя к ним жареную картошку.