Песок из калифорнии (СИ)

-Развел срач, ублюдок волосатый!..

-Но ты не уволен, можешь приступать к своим непосредственным обязанностям...

-Херня тут всякая, кидай ее на!..

Уложив вещи в потрепанный рюкзак и вздохнув над разбитой гитарой, Моби задумался - куда девать картины...Внимательно и критически рассматривал он затоптанные и кое-где поломанные фанерки различного размера, густо и не очень измазанные красками и пришел к утешительному решению - художник из меня не вышел, эти оккупанты невольно помогли мне решится на правильный шаг, хоть за это им надо сказать спасибо... Моби вскинул рюкзак на плечи и отправился куда глаза глядят. В след надрывно и глупо кричал Ван Ваныч:

-Сережа, немедленно вернись, немедленно вернись и приступай к своим обязанностям, иначе я тебя уволю по статье!..

Ну не дурак ли - рушится старый мир, несовершенный, даже если честно сказать страшный мир совков и лысых камней, а он статьей угрожает... Да пошел... Нет, Моби не был приверженцем того старого мира, о котором с ностальгией вспоминают разные придурки на различнейших манифестациях - ах, колбаса по 2,20! а водка по 3,62! ах, ах, ах!.. У Моби со старым миром были совсем другие воспоминания совсем-совсем не гревшие душу. Психушки-крезятники, аменазин-сульфа, винты полисов, кулаки «Березы» - комсомольцы-добровольцы, дубинки «пятеры», гранаты нет этих полисов, сутки-пятнашки административного ареста раз шесть и девять раз спецприемники по месяцу за любовь к путешествиям, и снова побои и винты, крезятники-психушки, бесплатное оказание парикмахерских услуг...И так далее, и той подобное...

Прежний мир Моби не нравился. И сильно. Но и в оккупированной Москве его ничто не восхищало, демократы предлагали строить новый мир - светлый, красивый, удобный, демократический...Но Моби не был идиотом, он был хипарь, но идиотом его считали только в психушках - за любовь к длинным волосам, империалистической музыке и странной одежде, но сам то он себя идиотом ну ни как не считал, а потому не мог понять одной вещи. Куда собираются демократы деть совков? Жадных, злобных завистливых, не терпящих инакомыслия и инаковыглядывания... А с ними будущий демократический рай что-то не манил Моби, ну чегой-то не лежало к нему, не стояло, ни как...

Около невзрачного серого здания с буквой «М» на крыше, Моби уселся на рюкзак достал толстый потрепанный рингушник. Из телефонных будок привычно несло даблом, то есть ссали там москвичи и гости столицы, слева от дверей в метро располагался стол с развалом книг - Анжелики пополам с Чейзом, густо приправленные «Кровавой смертью» и «Закинь мне ноги на плечи, дарлинг»... Справа располагался форпост капитализма, уродливое сооружение из танкового металла и решеток политической тюрьмы, а основой послужил киоск «Союзпечать». За редкими кусочками стекла мутно проглядывали презервативы и газовые баллончики, импортно-химические лимонад и спиртное туманного происхождения... Рядом с форпостом толклась импровизированная торговля, состоящая из бабушек, грузинов-армянинов и темных личностей. Здесь продавали все. Кефир и хлеб, сахар и мыло, лампочки, носки, таблетки от хрен знаю чего и патроны к мелкокалиберной винтовке, палочки для еды и куртки с помойки. Один из представителей Кавказа, углядев лонговый хайр Моби и его же попиленные штаны, вкрадчиво присел рядом.

-Слушай, дорогой, есть солома, вах! какая солома, сам бы ел да деньги надо,.. - хитрый черный глаз внимательно следил-смотрел, завлекая и заманивая.

-Извините, я вас не понимаю, -

прикинулся шлангом Моби, явственно осознавая, что это единственный способ отвязаться от продавца «соломы» из кавказского колхоза.

-Вах! какой глупый мальчик, вах, нэ понимаешь? -

с экспрессией режиссера Данелия всплеснул руками усатый джигит. Но Моби пожал плечами:

-Нет.

-А еще волосы носишь длинные, стыдно дорогой!.. -

и небритый продавец отвалил к своим, пожаловаться на дурака, непонимающего простой человеческий язык, вах, вах!

Моби распахнул рингушник и углубился в него. Причудливые и переплетенные суд: бы открылись перед ним на потрепанных страницах, клички, имена, ринги, вписки чередовались, были вычеркнуты, стрелки протягивались с одной строчки к другой крестики и различные пометки, понятные лишь хозяину этого гроссбуха жизни... Глюк, Прибалтика, адреса налево и направо, осенью облом - уехал в Израиль... Шутка или месть принтам - до Нового года валили пиплы к Глюку, звонили, досаждали... И он там был... Кэт-Блоха, кинулась с передозняка... Жалко, клевая герла была. Жид в торгаши подался, в квислинги к оккупантам... А кто оккупанты, все те же советские коммунистические дяди, раньше говорившие правильные слова, а сейчас правильно загребающие деньги... Киса, уехал в Америку, Томми в Париж, Зюйсан в Индию, Kарлсон кинулся от несчастной любви, болван, Жора тоже в бизнесе... Позвонить и попросить приюта было не у кого. Велика Москва, а податься некуда. Или пионеры с принтами лайфующие или скипнули от оккупации или в квислинги подались... Немного осталось в Москве партизан, немного, и трудно их найти, попрятались от оккупантов и полисов, и там, в глубоком андерграунде, воюют понемногу, наркотой и альтернативностью мостят дорогу светлому будущему... На левый глаз Моби набежала слеза, но не от горя или отчаяния, а от попытки сдержать смех над собственной иронией. Слеза упала на раскрытую страницу, слава промышленности - паста от шариковой ручки не пострадала от химически слабой влаги, да и если б поплыла б буква, то была та буква в имени уже уехавшего за бугор человека, выпавшего из жизни Моби и ему подобных бойцов-одиночек, и уже ни какого значения не имело б - расплылась бы буква или нет...

Да, хоть Моби и уже давненько бросил торчать, но от соломки, так, немного пожевать, не отказался бы... Ни хрена побудочка!.. Моби покрутил головой, вспомнив - живой подъем и мгновенное выселение... Голова шла кругом, вписатся на ночь всегда найдется где и куда, а вот зависнуть слабо. Все в разгоне или умерли. Кто в живую, кто образно, для волосатого дела...

Моби сидел на рюкзаке угрюмо, широко расставив острые колени и положив на них руки. Кисти, с длинными и худыми пальцами, расслабленно свешивались с коленей, задумчиво теребя самодельно расклешенные джинсы, запястья были украшены бисерными браслетами-феньками, не пионер уже, тридцать первый пошел недавно, а вот нет, толи привычка обезьянья к стеклярусу-бисеру, толи жива еще идейка, не сдохла под тяжестью совковой жизни... Да и оккупанты очень старались задавить ее, идейку ту, что родилась в далекой Америке, под жарким калифорнийским солнцем, но не задавили, не кинулась она, есть еще дых...На худом, резко очерченном лице, в обрамлении спадающих на плечи грязных, слипшихся прядями, черных волос, тревожно и загадочно горели угли цыганских глаз, нижняя часть лица, с вялым не выразительным подбородком, была скрыта интеллигентнейшей бородкой аля'Чехов и усами. Портрет Моби дополняли худая шея с тонкой ниткой бус, не первой свежести клетчатой рубахой «болгарский ковбой» и жилеткой, черной в тонкую белую полоску и тоже конечно Тишинский рынок...

Да, сейчас бы жевануть, да ни прайса нет, и не стоит джигита напрягать, или кинет или втюхает действительно соломы с полей... Идти было некуда, но идти было надо. Моби пошарил по карманам - не завалился ли какой бычок, нет, не завалился, пусто в карманах, затем глазами вокруг себя, тоже шаром покати, табачный кризис и приход капитализма очистил улицы от недокуренных и брошенных сигарет, уже бабки окурки продавать стали, как дальше жить - непонятно...В двери метро хлынул какой-то стихийный очередной поток, то ли автобус выбросил очередную порцию, то ли еще что, но прямо к ногам сидящего Моби подкатился шикарный бычок-окурок, ну просто красавец - чуть только прикуренная сигарета с золотым ободком возле фильтра. Моби подобрал подарок, прочитал по иностранному - «Данхилл», и пробормотав - Сенкью вери матч, то есть - Сеня верни мяч, с огромным наслаждением затянулся. Первая затяжка после такого говенного утра... Какой ништяк, пиплы!