Песок из калифорнии (СИ)

-А Мария Ивановна, что там у вас?

-Подписать акт об утере бандероли нужно, Николай Павлович, -

пропела старая мымра, с любопытством вытягивая морщинистую шею в сторону синей коробки.

-Давайте сюда, я еще кое-что впишу. А что в бандероли?

-Косточка розовенькая, Николай Павлович, вся такая воздушная, Лида себе взяла, а нам с Катей по флакончику духов. «Быть может» называется... -

кокетливо потупила взор старая калоша, засидевшаяся в девках из-за «золотого» характера до своих 52.

-Хорошо, хорошо, я дооформлю и подпишу. Девочки расписались?

-Да, Николай Павлович, а что у вас? -

переступила порог дозволенного и служебной субординации распираемая любопытством Марья Ивановна.

-Все, вы свободны. Не забудьте поплотней закрыть дверь, Марья Ивановна...

Тишина. Под потолком жужжит какая-то заблудившаяся муха, за окном летит летний снег, тополиный пух. Нежаркое московское солнце балует жителей и гостей столицы, города-героя своим теплом и светом. Хорошо.

Николай Павлович шел домой по знакомым кривым переулкам и улицам, улыбаясь своему собственному хорошему настроению и кивая лысоватой головой редко встречающимся знакомым. Обшарпанная штукатурка облезлых домов сменялась зеркальностью новоявленных офисов, длинный ряд блестящих автомашин наводил на раздумья...Правую руку приятно оттягивала линяло-розовая сумка из ткани «плащевка», с остатками надписи "РАRIS", производство на заре чертовой перестройки кооперативщиков-воров как сейчас помню, жена прямо в лысину вцепилась - купи да купи, все сейчас такие носят, модно мол, ну и отдали семь рублей коту под хвост, тогда на те семь рублей можно было еще бутылку «белой» купить, а она, сумка сранная, после первой стирки и приняла свой нынешний паскудный вид... Ох и закатил он своей дуре скандал, небесам и соседям было тошно. Семь рублей коту под хвост, ну и дура, эх времена, времена, а сейчас моменты, даже кошка у кота просит алименты...Хорошо хоть он в партию не успел вступить, только полгода и походил в кандидатах, а потом такое началось!.. В голове до сих пор не укладывается...

Николай Павлович совершенно без приключений дошел до родного дома, четырехэтажной коробки послевоенной постройки, не «хрущоба» какая-нибудь, поднялся на свой третий этаж и отпер четыре импортных замка - два финских, два немецких, растет преступность, ох растет, нет на них Андропова со Сталиным...

Дверь захлопнулась, перестройка с преступностью остались за нею, жена с дочерью незрелой-перезрелой, все жениха найти не может, на даче клубнику собирают, тишина прохладно, чистый пол приятно ласкает глаз, за стеклом серванта чинно в ряд выстроились хрустальные вазы - призы за успехи в жизненном соревновании за благополучие, а что - много достиг, многих опередил... На стене болгарский ковер, сквозь полуоткрытую дверь из спальни выглядывает югославский гарнитур, все было родным, и знакомым.

Тщательно вымыв руки с польским мылом, Николай Павлович приступил к священно действу. На темную полировку обеденного стола, предварительно подстелив лист старой, еще горбачевской поры, «Советской России», была уложена коробка синего лощеного картона, обклеенного прозрачным полиэтиленом и яркими марками. Лезвием «Спутник», не новым, старое тоже пригодится всегда, вот и пригодилось, аккуратно и неторопливо были разрезаны все обклеенные места...

И вот долгожданная минута - крышка откинута, ага, неположенное вложение, в посылке письмо, узкий и длинный, весь измятый не заклеенный конверт, весь в каких-то пятнах. Николай Павлович брезгливо, двумя пальцами взял конверт и вытащил оттуда такой же измызганный измятый лист бумаги, исписанный русскими буквами.

-Привет пипл, как вы там в Совке? Как тусуетесь, как герлы? Я лайфую и кайфую на бич Пацифик Оушен...-

запинаясь на незнакомых словах прочитал Николай Павлович вслух и недоуменно хмыкнув, отложил измятый лист в сторону. Под письмом была тончайшая, белоснежная прокладка из какого-то эластичного пластика, закрывающая то самое, ради чего и был затеян весь сыр-бор - акт об утере, волнения, тщательное мытье рук...Приподняв лист, Николай Павлович удивленно уставился на увиденное. На первый взгляд мешок из вылинявшей джинсовой ткани, у дочери-балбески есть такая юбка, но при более при стальном рассмотрении ни какой не мешок, а просто штанина от истасканных джинсов, грубо откромсанная от остального и завязанная с двух сторон какими-то измочаленными бечевками... Вон и шов есть, когда-то оранжевым отстроченный, теперь полинявший и истершийся... Штанина была туго набита непонятно чем. Николай Павлович ткнул пальцем, тугое и твердое, чуть поддающееся... Найдя ножницы и вынув самодельный мешок, он разрезал бечевку с одной стороны, помедлив мгновение, так как выбирал с какой стороны поудобней вскрыть.

На темную полировку стола высыпался обыкновенный желто-серый морской песок...

Песок из Калифорнии.

Январь 1997 – январь 1998 г.г.

Прага, Гран-Канария, Амстердам, Прага.