Мать ветров (СИ)

— Поговорю, — ровно ответил Али. Захотелось волшебным образом срочно перенестись в школу для малышей, куда пошла Вивьен, и крепко-крепко обнять свою дочь, прижаться щекой к ее мягким каштановым волосам... Прогнал щемяще родной образ, уточнил: — Задержанная в Цветнике?

Цветником с первых дней функционирования звали женскую тюрьму.

— Не-а, не дошла еще до Цветника-то. Здесь, в предварилке дожидается. Спроси у дежурного Лизу!

Лиза, красивая светлая девушка, на вид его ровесница, смотрела прямо перед собой равнодушными голубыми глазами.

— Да на что он мне? — тихо, бесцветно, будто даже не отвечая на заданный вопрос, а советуясь сама с собой, пробормотала Лиза.

— Она, — поправил Али.

— А? — механически отозвалась девушка.

— Она. У тебя была дочь. Ты разве не заметила?

— А-а-а...

Хотелось аккуратно побиться головой о стенку. Полчаса беседы, и ничегошеньки. Короткие пустые фразы, сонный коровий взгляд, замороженные движения.

— Хорошо, ребенок не был нужен тебе. Но ты могла отнести ее в приют. О ней бы позаботились. Ты знаешь, что теперь в городе есть отдельный приют для младенцев и малышей?

— Да? Ну... да.

Али снова вспомнил Вивьен. Покойную Лауру. Прочих странненьких, коих доводилось видеть и здесь, на родине, и в Пиране. Они были очень разными, та же Вивьен при всем своеобразии поведения отличалась разумностью поступков, а Лаура, женщина отнюдь не глупая, вела себя порой просто непредсказуемо.

Лиза же чем дальше, тем больше казалась ему дурочкой. Не злобной холодной тварью, не бывалой циничной убийцей. Просто дурочкой. Вот что с такими делать? И, главное, чем думал тот мудак, который трахал явно ненормальную девушку? И где были глаза тех, с кем она жила, кто видел ее, осоловелую, тупую и брюхатую?

— С кем ты живешь, Лиза?

— А?

Так, проще посмотреть в записи. Служанка у четы торговцев. Не перевелись еще в Республике служанки.

— Где ты живешь, Лиза?

— Да у тети Ханны.

Ханна — это хозяйка. Тетя Ханна, а девчонке за двадцать. Пиздец. Али решил, что после совместного с Саидом допроса военспецов быстрее сгонять к этим торговцам, чем вытягивать в час по фразе из их служанки. Позвал конвой и попросил проводить Лизу в камеру.

— Пшла, сучка! Эх, при старой власти тебя б утопили ужо!

Али придержал конвойного за руку. Парень с удивлением глянул на него, мол, чего еще?

— Конституция запрещает оскорблять заключенных вне зависимости от тяжести совершенного злодеяния.

— Разводите сопли с ними, — хмуро ответил конвойный, но хватку на плече Лизы ослабил. С тех пор, как в тюрьме сложили два и два, к подобным словам Али многие прислушивались. Ну, просто чтобы не печалить без надобности брата главы ЧК.

— Ты куда зенки свои лупил, блядь? Пузо не заметил, ты, пень пучеглазый? Ну, дубье стоеросовое, что моргаешь? Родильню развели, а не тюрьму! Там дохлый младенец, там живой! Куда ее с дитем? Как прозевали? — разорялся комендант, яростно выпуская едкий дым изо рта в коротких промежутках между фразами.

— Дык это... во, — растерянно объяснил надзиратель из Цветника и выразительным жестом обрисовал размеры заключенной так, что Али профессионально обзавидовался. И закивал, поддерживая коллегу. Тоже, несмотря на все свои блестящие познания в человеческой анатомии, не распознал в толстой девахе будущую маму. А надзиратель тем временем робко предложил: — В одиночку бы ее с ребенком-то. В общей камере малец не выживет.

— В одиночку, — теперь уже вслух поддакнул Али. — На нее у многих зуб имеется. Ее саму не прирезали, так мелкого в два счета порешат. Подушкой ночью накроют, и попробуй докажи, что это убийство.

— Вот сука блядь! Вот при старом законе просто, понятно было! Как живут всей толпой, как подыхают, кто разбирал! — продолжал метать молнии Михель, но все-таки велел двум подчиненным заняться переселением матери и ребенка. На самом-то деле он очень даже одобрял новые порядки, мужик был толковый и по-своему душевный, но поорать на подчиненных — это ж святое.

— Доброго дня всей компании! — с бодростью воскресшего утопленника поприветствовал коменданта и прочих Саид, который, судя по цвету улыбчивой морды, так и не поспал.

— И здрас-с-с-сьте, товарищ Саид! — сладко проблеял Михель, в мгновение ока превращаясь из усатого злобного колобка в радушного румяного хозяина.

— Михель, Вам надо? — нахальный чекист не глядя ткнул пальцем в сторону брата. — Нет? Тогда я забираю на часок-другой, пока допрашивать будем. Али, идем.

В коридоре Али покрутил головой, убедился, что никого нет, и втиснул брата в каменную нишу.

— Во-первых, Саид, еще раз я увижу тебя вторые сутки без сна на ногах, скажу Герде, чтобы неделю тебе не давала. Или даже две. Молчи, ЧК слова не предоставляли! И, во-вторых, я тебе собственность?

— Разрешите ответить, товарищ тюремщик? — ехидно промурлыкал Саид. — Да, собственность. И ты только «за».

— А то, — Али тихо засмеялся в кудряшки брата. Блаженная короткая передышка в сумасшедшей круговерти рабочего дня.

От печурке в комнате для допросов тянуло манящим жаром. Так и притулиться бы рядом на лавочке, свернуться в клубок и подремать. Саид усилием воли отодрал себя от горячей стенки и подошел к окну. Мутное стекло дохнуло на него спасительным холодом.

— Держи, — Али подал ему кружку с отваром шиповника и вернулся к столу, усыпанному листами с пустыми показаниями.

Старый военспец, которого взяли самым первым, придерживался безупречной тактики. Реагировал только на те вопросы, ответы на которые были очевидными и лежали на поверхности. В остальном отмалчивался, пожимал плечами или говорил что-то вроде «это ваша работа». Если бы не эфемерная зацепка в виде его фамильных клинков, найденных на подозрительном складе оружия, давно бы пришлось отпустить. За отсутствием доказательств.

— Если бы мы были Фёном, развязали бы ему язык шаломовским эликсиром, — вздохнул Саид.

— Или силой.

— Или хотя бы угрозой применения силы.

Братья переглянулись, читая в глазах друг друга одну и ту же мысль. Взять власть — трудно, очень трудно. Удержать — в сто крат сложнее. Если законы армии, законы подполья еще предполагали военные методы и, как крайний случай, пытки, то в Республике даже ЧК себе подобное не позволяла. Пытки и прочие виды нечистоплотной добычи сведений были жестко запрещены. Во-первых, они слишком хорошо помнили давний справедливый вопрос Хорька: что произойдет, если к власти придут люди с гнильцой и воспользуются всеми их законами в своих интересах? И, во-вторых, столь же отчетливо они помнили пророчество Шалома. Бешеные волки явятся. Стоит ли им помогать, оставляя поводы для бешенства?

Тяжелая дверь нехотя открылась, и в комнату шагнул второй военспец, помоложе. Сопровождавший его конвойный отчитался:

— Подозреваемый в этих... как их... котр...

— … контрреволюционных, — очень тихо подсказал Саид.

— Во. В кон-тр-революцион-ных делах прибыл! — закончил конвойный и аж просиял.

— Благодарю. Подождите за дверью, — глава ЧК отпустил конвойного и жестом предложил военспецу присесть.

Холеный нервный мужчина с подчеркнутым изяществом опустился на скрипучий, грубо сколоченный стул. Губы его презрительно дрогнули.

— Вас что-то забавляет? — полюбопытствовал Саид.

— Разве что удивительное мое положение, — поспешно натянув улыбку, ответил военспец. — Честное слово, Саид, это все напоминает мне какой-то мрачный анекдот. Еще неделю назад мы с Вами смеялись в кабинете Арджуны, а всего спустя несколько дней вы меня допросили — и вот я здесь. Не ждал я нелепых обвинений, когда добровольно переходил на сторону Республики!

— А Вы действительно перешли на ее сторону?

— То есть?

— Знаете, я тут давеча побеседовал с некоторыми посетителями «Золотой розы». Две недели назад там была вечеринка, и Вы вместе с приятелем пели душещипательные ностальгические романсы.