Мать ветров (СИ)

— Возьму, Камилла, и это — не глупости, поверь мне, — Милош крепко сжал плечо девушки, привычно делясь свой силой великана. — Возьму, тем более что твое предложение весьма кстати. Раньше мне помогала сестра, но у Артура с каждым днем все больше и больше работы, и, естественно, Хельга хочет быть вместе с мужем, тем паче, что они отлично дополняют друг друга. Но на первых порах тебе придется очень много учиться, допоздна засиживаться в библиотеке, брать книги на дом, а солидного жалования я тебе не обещаю. По крайней мере, сейчас. Бюджет моей кафедры скромный, мы еще не доказали Республике нашу безусловную необходимость. Ты согласна?

— В «Золотой розе» мне платят не слишком много, думаю, в деньгах я не потеряю, а в остальном — постараюсь не подвести.

— Пей, милушка, пей, потихоньку-полегоньку пройдет, — пообещала Герда, давая худенькой малышке кружку со свежим отваром шиповника. Точно такую же кружку вручила матери и спросила: — Так что вы кушали, когда жили в деревне?

— А что кушали, — женщина торопливо слизала кровь с губы и стала загибать пальцы: —Хлебушек, значит, кое-какой уродился, даже лебеду не подмешивали. Репу, значит, варили, мясо в лесу добывали. Теперь, слава богам и вам, нашим спасителям, леса-то не княжеские, ставь силки, счастье-то какое!

— А картошка?

— Да картошки, поди ж ты, в этом году не случилось. Княжеские люди, чтоб им в аду горяченько пришлось, что пожгли, что потоптали. Спасибо вольным, выбили проклятущих, до хлебов не дошли!

— О-хо-хонюшки... Болота поблизости есть, клюкву собираете?

— Нету болот, родимая, токмо речка протекает.

— Нету болот. И много вас в деревне таких, у кого десны кровят да на коже высыпает?

— Да не то чтобы много, а и не мало-то, — раздумчиво ответила больная.

Дверь в приемную комнату распахнулась, и в помещение влетела раскрасневшаяся от мороза, взъерошенная с дороги Зося.

— Простите, не помешаю? О, Герда, и мне шиповника плесни, умаялась я, страсть! — ведьма скинула тулуп, плюхнулась на лавку возле печки и с хмурым интересом уставилась на пациенток: — Хм. Девоньки, а вы откуда такие красивые?

— Да вот, Зося, у нас, оказывается, целая деревня в цинге, кто уже заболел, кто вот-вот закрасуется, — ответила за больных Герда. — Картошки у них в этом году не случилось, клюквы не водится. А капусту-то квасили?

— Мало у нас капусточки, все больше мужики под самогон съедают, — развела руками женщина.

— Мда. Ясно, — кивнула Зося. Стащила со стола невестки клочок бумаги и перо с чернильницей: — Говори, как твоя деревня зовется, и нету ли селений поблизости, которые тоже без картошки кукуют. Отправлю посыльного в Совет, они подсуетятся, снарядят вам подмогу. Республика, туды ж! С цингой, с ума сойти...

Следующую мамочку с грудным ребенком, завернутым в сто одежек, обе целительницы признали сразу. К счастью для нее, не взаимно. Вдова Георга.

— Ступай, Герда, передохни, я сама приму! — велела невестке Зося.

— Ты с дороги, — попробовала было возразить оборотица, но ведьма шепнула ей на ухо, при этом выразительно обнимая за талию:

— Не в твоем состоянии, милая.

Как есть ведьма. Только приехала — и уже расчуяла!

Могущественные и беспомощные. Зося даже позабыла о том, что когда-то из-за прихоти этой милой барышни умер крепостной, доведенный ради роли в домашнем спектакле до полного истощения. Сегодня к ней обратилась за помощью молодая растерянная мама, которая толком не знала, как растить собственного ребенка. Откуда бы ей знать?

Ее свекровь, Амалия, действительно любящая и нежная мать, тем не менее во многом доверяла заботу о своих детях нянькам, а потому не обладала нужным опытом. И Зося искренне пожалела бывшую баронессу. Обладать властью, драгоценностями, дорогими вещами и удовольствиями, но отказаться добровольно от радости общения со своими малышами — ну куда годится? Правда, вскоре к сочувствию примешалась изрядная доля злости. Далеко не каждая мать из низших сословий могла позволить себе роскошь безмятежного общения с ребенком. У Амалии были все возможности. Она не голодала, не пахала как проклятая. И что же? Ну... У кого жемчуг мелкий, у кого суп жидкий.

Зося тщательно, придирчиво осмотрела крепкого мальчонку и чуть ли не с лупой по нему прошлась, но не обнаружила даже намека на заболевание. Кажется, он был банально издерган бестолковым распорядком дня и маялся от безделья, и Зося до появления следующего пациента объясняла молодой маме, что необходимо ребенку для нормального развития.

— Да зачем же разговаривать, если он ничего еще не понимает?

— Ох, милая, да откуда ж нам знать, понимает, не понимает. Что не отвечает? Так есть немые с рождения, которые получше нас с тобой, разговорчивых, соображают. Да и без того, чудная ты, девочка! Зачем, зачем. Твоя ж кровиночка, ты же любишь его, вижу! Разве с любимым человечком поговорить не хочется, слово ласковое шепнуть, про снег за окном рассказать, про дрова в печке, про то, как дивно травы в чайнике пахнут? Поделиться с ним чем... только не шибко печальным, рано ему про отца погибшего знать, про это лучше подружкам поплачься, коли надо. Ну?****

— Хочется поговорить, ваша правда. Но глупо как-то... нет?

— Ой, горюшко... Глупо сердце свое материнское не слушать! Про голову ты, конечно, тоже не забывай, но ласковое слово еще никому не повредило. Все поняла? Вот и ладушки. Болезни я не вижу, но ты будь внимательна. Чуть что — заворачивай и снова к нам неси, а коли жар начнется — посыльного шли. Ну, давай, там уж следующий на пороге топчется.

В больнице не продохнуть было до самого вечера, и только когда за окнами стало черно, и лишь масляный фонарь у входа серебрил снег, ушел последний больной, увы, доживающий последние недели старик.

— Как съездила, Зося? Что-то невеселая вернулась, — заметила Герда. Она проверяла баночки и мешочки с травами, чтобы утром, буде в том надобность, зайти в больничную кладовую или заглянуть за добавкой к Милошу.

— Да дуреху одну буквально из-под крюка знахарки вытащила. От ребенка вздумала избавиться! Легла как-то под хмельком с чужим мужиком, когда муж в отлучке был, а теперь перепугалась до смерти. Муж с полюбовником на рожу дюже разные, побоялась, что все откроется. И сколько таких, Герда! Вроде бы развод разрешили, наказание за измену отменили, а все одно... Верно Марлен ворчит, не вытанцовывается у нас что-то. То ли старая семья в новые рамки не влазит, то ли рамки кривые, то ли бес его разберет! Мало было землю и власть у бар отобрать, еще что-то требуется. Эй, дочка! — Зося встрепенулась и быстро подошла к невестке. — Ты чего это слезу пускаешь? Сын Георга растревожил-таки, да?

— И он тоже, и дуреха твоя, и... — Герда махнула рукой, осела на лавку и доверчиво прижалась щекой к животу свекрови. — Сколько их, кому свои дети не любы. Камилла сказывала, что Георг-покойничек на жену вовсе смотреть перестал, как брюхатая стала. Твоя, вон, которая под крюк. А ты... Не родная я тебе, а как ты за мной в первую беременность ходила, как сегодня все с одного взгляда поняла. Ты! А мама моя... даже на сынушку смотреть не захотела, ее все отчим науськивает — волчья кровь, порченая... Пока я далече от нее жила, так хоть тешила себя, что она рядом с внуком оттаяла бы. А теперь... Вот чего я, дура, реву, а?

— Не дура, сама все знаешь, — тихо засмеялась ведьма и чмокнула будущую мамочку в пепельную макушку. — А из-за семьи своей пока не кручинься. Слушай, что я надумала! Нам деревню менять нужно до зарезу. И мы с Марлен видим, и Милош говорит, что при нынешнем хозяйстве половина его идей псу под хвост пойдет, и Марчелло репу чешет. А в твоей деревне, если меня память не подводит, жрец добрый живет, какой по Хорьку-то убивался. Ты там больницу обустраивала, в общем, связи есть. Отправим туда Марчелло, а летом ты с Радко заглянешь, Вивьен прихватишь. Даже если мать твоя не очухается, глядя на твое пузо, ты сама парного молочка попьешь, да ребятня наша набегается-накупается. Ну? Всем польза.