Идеальный финал (СИ)

Лучше любить осень, чем людей. Она бросает, уходит, но сквозь слезы и время вновь возвращается и дарит нам счастье.

Наверное, весь мир, как огромный тайник.

Молчи…

Зажми в ладонях своих лишь скользкий миг,

Блик…

Небо растает, как сахар в ливнях дождя,

Как душа, что мертва, но все же ждала

Ходы…

Так тихо тут, эмоции явно мертвы,

И легкий полет…внутри головы,

Навсегда оставит лишь крылья и разобьется

Об лед…

.

Сколько пролито слез, сколько сказано слов?

Сколько снов?!…

Между нашими душами ток, один патрон,

Словно "вольт"…

Принеси мне закат в открытых ладонях.

А лучше капельку моря…что в глазках твоих.

Ласки двоих…

Мир не погаснет без солнца…он только затих,

Чтобы проснуться…

Рано…подарит нам новую жизнь

.

Рваные раны на теле, но мне так тепло,

Никотин, окно…

Словно кокон обволакивал душу, и душно так,

Но лучше нам…

Ведь так?…

Ведь, кто мы без масок?

Слепые котята, что рыли в бетонных иллюзиях рай.

Возьми меня за рукав…и ближе.

Звезды взорвутся, подарят нам снимки…

Новых планет…зачем?

Если кто-то рисует тюрьму…

.

Для нас с тобою, для нас с тобою двоих!

Нас с тобою?…Очнись!

Ведь нет больше боли, но что-то ломает мне ребра.

Мертвый ребенок…

Прости…подари мне еще один вечер,

Так бесконечно…слушать часами слова о принцессах

Пыльный город, а я задыхаюсь, задыхаюсь в процессе!

Доли в процентах, среди тяжелых машин…

Я признаюсь пантере, как сильно любил.

Спасибо».

Джимми тонул в стихах все глубже, стараясь найти красоту. Мысли о возлюбленной не давали ему спать, не позволяли улыбаться без масок, которые вырезала душа, словно из дерева, раскрашивая в разные цвета.

Джимми успел понять кое-что. Очередной вечер. Ручка, дневник, мысли. Парень нежно приложил острие к чистому листу, их осталось не так уж и много, и медленно начал записывать, пожалуй, самые важные мысли в его истории.

«30 Ноября 2011 года

Я не перестаю думать о тех эмоциях, что каждый день переполняют меня. Иногда, вспоминается время, когда все это, казалось, таким невинным и обыденным, но, пройдя через огромное количество шагов стрелок на циферблате, в итоге вышло из-под контроля. Я надеялся, что никогда не дойдет до этого момента, но настал миг, в который моим чувствам пора дать имена.

Генри. Высокий мужчина, спортивного телосложения. Строгий черный костюм, белая рубашка, галстук и туфли — неотъемлемая часть превосходного образа. Очки скрывают его, залитые кровью и злобой, серо-зеленые глаза. Руки обволакивают белые, словно снег, перчатки, которые имеют небольшой замочек у основания, как всегда застегнутый до предела. Идеальное лицо, без видимых повреждений и шрамов, безупречная, уложенная гелем или чем-то похожим, прическа. Это самые прекрасные внешность и образ из тех, которые мне довелось увидеть за всю свою недолгую жизнь.

Особенность его души и характера заключается в том, что Генри чужды людские чувства. Любовь, жалость, сострадание — ничего не значат в его мировоззрении, среди разбитых и серых крыс моего «Иллюзория». Закованное в льды, сердце больше не верит в высокие и великие чувства, которые будто ураган разрушают души практически мертвых людей. Жестокость и эгоизм — единственные правители его холодного разума, который скитается среди книжных фабул. Его потрясающий образ бродит по улицам «Иллюзория», выбирая жертв, ненавидя всех этих людей в бетонных коробках мира.

Когда Генри полностью овладевает моим телом и разумом, в период входа в потерянные, далекие и невероятные сновидения, я могу почувствовать его холод, увидеть своими глазами все мечты, что складывались в голове, как кубики головоломки. Все извращенные фантазии без спроса врываются в мои глаза, вся жестокость, желание убивать всех этих жалких и мерзких владельцев бренных тел, считающих себя важными людьми. Я слышу его дьявольский смех, все пожелания, ненависть к безвольным рабам системы. Похоть, гниль, мерзость — уничтожают остатки моего разума. Все мои страшные мечты — это и есть воплощение чистого зла, которое я теперь нарекаю «Генри».

В моем «Иллюзории» он своеобразный гений великолепных преступлений, особенно в те моменты, когда на его идеальное лицо брызжет багровая грязная кровь. Улыбка скользит по его лицу, когда колеса тяжелых машин наматывают кишки и кости маленьких детей, превращая все это в одну бесформенную массу гнилой каши. Я так боюсь впустить его в наш мир, но и так сильно этого хочу. Ненавидеть и любить Генри — это слишком сложно, но так приятно.

Генри — чистое, гениальное зло.

Но кроме Генри в моей душе существует и вторая часть.

Пьеро. Молодой парень, худой и почти не заметный на фоне всепоглощающего мира. Потертые спортивные синие штаны, желтые кроссовки на высокой подошве великолепно сочетаются с широкой черной кофтой с капюшоном, в котором могло утонуть уставшее и печальное лицо. Спущенные рукава до середины ладоней умело скрывают глубокие шрамы разрезанных вен, с которых иногда сочится багровая кровь. Большие карие глаза освещают темные углы разума надеждой и искренностью. На лице пара шрамов от минувших дней. Хватит одного взгляда чтобы понять, как тяжело проживать бесконечные сутки этому образу.

Пьеро все так же верит в чистую, превосходную любовь, считая это чувство самым святым и высоким во всем мире, среди айсбергов недоверия, корысти и похоти. Жалость, сострадание — все это движет его судьбой, заставляя делать необдуманные поступки. Слабовольный образ, который не может никому отказать.

В мельчайших деталях мира он старается увидеть красоту, в каплях летнего дождя, в, падающей на асфальт, крови, в каждом мгновении ветра, который так тихо, шепотом, напевает знакомые, грустные мелодии детства.

Иногда, ночами, он дарит мне свои глаза и мысли. Впервые в жизни я испытываю такое желание к смерти. И это не просто спонтанное решение. Пьеро видит в смерти что-то большее, чем просто окончание минутных стрелок в механизме сердца. Это давно спланированная система комбинаций моего «Иллюзория». На протяжении долгих лет, образ вынашивал, лелеял эту идею, вкладывая душу, куски разбитых надежд и желаний, чтобы в один прекрасный момент, стоя на крыше, сидя в ванной, держа в руке лезвие, или упаковывая таблетки в, широко открытую, пасть, выдохнуть весь груз, который подвешивал его ночами в петли кошмарных снов, который он собирал всю свою жизнь, если ее можно так назвать. Смерть — первозданное искусство. И он, как сам себя любит называть, — «Голос поколения мертвых людей».