Профессор Жупанский

«Вот так бы ехать и ехать, куда глаза глядят, — думала она, — чтобы ничего не знать... Не встречаться больше с Гайдуком, Злогим... Подлые крысы! А как они умеют опутывать человека!»

Сжалась в комок, будто хотела стать маленькой, совсем незаметной.

— Вам, Яринка, кажется, здесь? — спросил Крутяк.

Ей действительно надо выходить. Выскочила из машины, поблагодарила председателя райисполкома. Остап Богданович в ответ пожал ей руку, как-то необычно улыбнулся, будто намеревался сказать что-то очень важное и не решился, передумал, только кивнул. Машина быстро помчалась вперед.

«Чего я боюсь? — подбадривала себя девушка. — Люди еще в клубе, а я боюсь».

Пересекла улицу, остановилась. Ей даже показалось, что погружается в еще большую темноту. Ни единого огонька поблизости не видно. Хотя бы скорее добежать до хаты. Но что это? От корявой старой вербы, что росла на изгибе улочки, отделилось темное пятно — темнее ночи.

— Это ты? — послышался тихий голос Гайдука.

Девушка замерла, ноги ее словно одеревенели, не двигались с места. А темное пятно приближалось.

— Спасите! — не выдержала Яринка и кинулась бежать. Зацепилась за что-то, упала.

Отчаянное «спасите» громким эхом прокатилось по селу, и там, за околицей, где начинался лес, будто кто-то передразнивал Тарасевич, повторил ее крик.

Залаяли надрывно собаки, заскрипели двери хат. Село будто всколыхнулось. Отовсюду бежали люди. Снова крикнуть, позвать на помощь не хватило сил. Тупая боль ползла от головы к ногам. Тело вдруг стало непослушным; Яринка почувствовала, что летит в пропасть.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Отчаянный крик Ярины Тарасевич услышали даже в клубе. Люди мгновенно притихли, начали расходиться.

Михаил Тихонович послал несколько вооруженных мужчин из колхозной охраны пройтись по улицам, узнать, в чем дело. К ним вскоре должны были присоединиться и комсомольцы во главе с Никифором. С ними решил пойти и Владимир.

Студенты по предложению Юры Засмаги, рядом с которым всегда был сдержанный и молчаливый тяжелоатлет Сергей Веселов, тоже вызвались помочь колхозной охране, но против этого неожиданно решительно запротестовал Пилипчук-младший.

— Это не так безопасно, возможно, в селе действует бандеровская шайка.

— Но ты ведь идешь?! — возмутился Юра.

— Я здесь знаю каждую тропинку, каждый кустик, каждый камешек, — ответил Владимир рассудительно. — Мне легче найти выход в случае столкновения. Потом учтите, ребята, что я был организатором группы по борьбе с бандитизмом и имею определенный опыт.

— И все же мы пойдем с тобой! — неторопливым басом подтвердил Юрино решение неразговорчивый Веселов.

— Тогда обратитесь за разрешением к Николаю Ивановичу, но я лично — категорически против!

Линчук, даже не дослушав Засмагу, решительно запретил студентам выходить из клуба, пока все не выяснится.

— А вы, Пилипчук, можете присоединиться к колхозной охране. Только будьте осторожны и в случае необходимости зовите на помощь.

Пилипчук-старший принес сыну автомат.

Галинка испугалась, увидев Владимира вооруженным. Ей показалось... Нет, она и сама не знала, почему это ей вдруг стало так страшно. Неужели беспокоится за Владимира? Тихо пока в селе. Крик больше не повторился. Охрана и хлопцы-добровольцы, разбившись на три группы, обошли почти все улочки, но ничего подозрительного не заметили.

— Может, кто-нибудь выкинул глупую шутку, — высказал догадку председатель колхоза.

— Скорее всего — кулацкая выходка, чтобы людей напугать, — возразила ему Лобанова. — Порядочный человек не станет так шутить. К тому же почти вся молодежь была в клубе.

На всякий случай Михаил Тихонович приказал усилить охрану и чаще наведываться в клуб, где остаются ночевать студенты.

— А девчат приглашаю к себе, — сказал он, немного наклонив голову, дескать, буду очень рад таким гостям.

Юра Засмага собирался сострить, но его дернули за рукав, вовремя остановили.

— И вас очень прошу в нашу хату, — обратился Михаил Тихонович к Линчуку. — Места у нас хватит, не беспокойтесь.

Николай Иванович отказался наотрез.

— Благодарю, но не могу — я старший и отвечаю за всех.

Пилипчук-отец вопросительно посмотрел на сына. Владимир в ответ развел руками.

— Смотрите, вам виднее... Что ж, сынок, веди гостей в наш дом, а я на несколько минут заскочу в контору.

Девчатам постелили в небольшой светлице. Нина Пирятинская и Галинка Жупанская легли на одну кровать. Кате Вернигоре, которую за глаза называли «сорокой», выпало спать на диване. Остальные девчата расположились прямо на полу, на двух больших перинах.

— Скажи, Ниночка, тебе в этой комнате приятно? — спросила Катя, когда погасили свет.

Девчата на полу прыснули от смеха.

— Я впервые не только в этом доме, но и в этом селе, поэтому не успела почувствовать, — ответила Нина, делая вид, что не понимает намека. — А у тебя, Катя, какое впечатление сложилось?

— А такое, Ниночка, что в эту ночь тебе будет очень грустно...

— Она о Владимире намекает, — шепотом заметила Галинка. — Все-таки Катя не в меру дерзкая.

Нина не ответила подруге. Да и что она могла ей сказать? Владимир Пилипчук давно ей нравился — еще когда они были на первом курсе. Нина надеялась, ждала. Сегодня ее надежда исчезла, словно мираж. Нина видела, какими глазами смотрит Владимир на подругу. Когда он аккомпанировал Галинке, для него, наверно, не существовало больше ничего на свете.

«Он ее любит, — горько думала Нина, кусая губы, — неужели я хуже ее?.. Нет, это эгоистично и гадко. Разве любят только лучших? Да и чем я лучше? Нет, нет, это эгоистично! — упрекала она себя. — Эгоистично и некрасиво!»

— А знаете, девчата, мне очень хочется погулять на свадьбе, — не унималась Вернигора. — Да чтобы пара была непременно красивой.

— Каждая пара по-своему красива, — заметила одна из девушек, расположившихся на полу.

— Внимание! Я слышу Верин голос. Говори, Верочка, мы тебя очень внимательно слушаем. Ведь такое случается далеко не каждый день. Пожалуйста, Верочка!

В самом деле, Вера Улицкая считалась неразговорчивой, нелюдимой; чаще всего она слушала, почти никогда не высказывалась сама. Так и прозвали ее подруги по общежитию «замкнутой душой». Даже утверждали, что однажды, во время экзаменов по латыни, Улицкая обратилась к преподавателю с вопросом: «Можно я завтра приду экзамены сдавать?» «Это по какой причине?» — спрашивает преподаватель. «Видите, у меня сегодня неразговорчивый день», — объяснила студентка.

— Верочка, мы же все приготовились тебя слушать!

— Знаете, девчата, давайте лучше спать. А то может случиться, что о нас подумают нехорошо, — промолвила Жупанская, пораженная молчанием Нины Пирятинской. — Все-таки мы у чужих людей.

— Это верно! — снова откликнулась Улицкая. — Тем более что сейчас поздно.

Вскоре студентки уснули. В доме наступила тишина; было слышно даже, как где-то за стеной тикают ходики. И вдруг тихий печальный вздох.

— Ты не спишь? — шепотом спросила Жупанская подругу.

— Почему-то не могу уснуть, — тихо призналась Нина. Прижалась к Галинке, обняла ее. — Прости меня, Галя, я нехорошо сегодня подумала о тебе... Это, наверное, ревность. А я не хочу быть ревнивой. Ревновать — значит бояться, не уважать себя. И потом это так некрасиво. Отвратительно даже...

— Говорят, кто не ревнует, тот не любит, — заметила еще тише Галинка. — Ревность, по всей вероятности, присуща всем людям.

Нина выпрямилась и долго молчала.

— Возможно, и так, — вздохнула она. — Не знаю. Но что Владимир по уши влюблен в тебя, в этом я абсолютно убеждена.

Галинка нетерпеливо повела плечами.

— Не возражай. Я лучше чувствую, чем ты. Ведь я его люблю еще с первого курса.

Жупанская обняла Нину, приникла к ее теплому плечу. Ей хотелось успокоить подругу, только она не находила почему-то нужных слов. Подумала о Линчуке, о своей первой с ним встрече на Княжьей горе. Как тогда было хорошо!