Профессор Жупанский

— А, не забыли все-таки! — радостно встретил их Пилипчук. — А мы молотьбу только-только закончили.

Михаил Тихонович показал на зерно под навесом, на аккуратно сложенную солому. Его серые, совсем еще молодые глаза сияли от удовольствия. Затем перевел взгляд на Крутяка, на Яринку, словно бы спрашивая: «Ну как вам все это, товарищи?»

— Спасибо! Огромное спасибо! — взволнованно промолвил Крутяк, пожимая руководителю колхоза руку.

Благодарность эта, видимо, была для Пилипчука неожиданной, поэтому он сильно смутился, не зная, что же сказать в ответ. Крутяк заметил волнение Пилипчука и продолжил свою мысль:

— Ваш колхоз становится примером для единоличников не только Сбокова. Это очень похвально, Михаил Тихонович! Спасибо!

— Э нет, Остап Богданович! Это мы вам должны сказать спасибо. Ведь вы прокладывали дорогу, а мы уже, так сказать, по проторенному. Правда, Яринка? — придя в себя, весело ответил Пилипчук и даже подмигнул секретарю сельсовета.

— Безусловно, — ответила девушка. — По проторенной всегда легче идти...

Она стояла в сторонке, внимательно прислушивалась к беседе двух руководителей, с ее уст не сходила еле заметная улыбка.

— Но что же это мы, товарищи, стоим? — спохватился Пилипчук. — Прошу в хату: у нас ведь сегодня вроде бы колхозный праздник... А когда праздник, можно посидеть малость, поговорить. А может, и чарку выпьем?

— Добро, Михаил Тихонович. Только сначала о деле.

— Там и поговорим. За столом и разговор идет лучше. Я так считаю.

Крутяк возразил:

— Не всякий разговор, Михаил Тихонович... И не всякому разговору рюмка помогает... Я приехал к вам по такому делу: хотим в первых числах следующего месяца привезти к вам на экскурсию единоличников из соседних сел. Согласны? Пускай походят, посмотрят, как вы живете, как хозяйничаете. Пусть кое-что у вас покритикуют — тоже не страшно... Силосные ямы уже облицевали?

— Одна готова, Остап Богданович, а для двух других нет у нас досок, — признался председатель колхоза.

— Разве вы не могли на лесопилке горбылей взять? — нахмурившись, спросил руководитель района. По всему было заметно, что ответ Пилипчука встревожил, если не возмутил его. — Когда же вы будете заканчивать силосование? Когда снег выпадет?

Разговор получал неприятную окраску. Михаил Тихонович снял фуражку, принялся тыльной стороной ладони вытирать со лба пот. В самом деле, в словах Крутяка было много горькой правды. И почему так получается? Ведь еще вчера собирался послать подводу за горбылями и забыл.

— Вы строже с бригадиров спрашивайте, — посоветовал примирительным тоном председатель райисполкома. — Ваших личных стараний для такого хозяйства не хватит, Михаил Тихонович, на собственных плечах всего не потащите.

Ярине Тарасевич, наверное, надоел разговор о хозяйственных делах, хотя она и старалась ничем не выражать своего нетерпения. Лишь часто посматривала на Крутяка и чему-то загадочно и странно улыбалась.

— Ну ладно, Михаил Тихонович, не буду больше портить вам праздничное настроение. Послезавтра приеду на целый день, тогда и поговорим подробнее.

Пилипчук тряхнул чубом.

— Вот и хорошо. А до четверга мы все силосные ямы приведем в порядок, будьте уверены, еще и свекловичной да картофельной ботвы на силос уложим... А сейчас прошу к столу, там уже ждут.

Остап Богданович прищурился, перевел взгляд на девушку.

— Вот видите, Яринка, как нам повезло, а вы не хотели свой колхоз навестить, — промолвил он, поправляя китель, — военная привычка быть подтянутым не покидала Крутяка и на новой, невоенной должности. — А тут, можно сказать, колхозное торжество... Что ж, мы люди не гордые, отказываться от приглашения не станем. Или как, Яринка?

Девушка неопределенно повела бровями.

В двух просторных комнатах правления толпились люди, то тут, то там раздавался смех. Кто-то затянул песню. Кто-то шутя воскликнул:

— Десять лет, как женился человек, а до сих пор от радости поет! Что значит хорошая женщина в дом пришла.

— Да это он веселится, на чужих жен глядя.

— А разве это плохо?

— А ну прекратите галдеж! Хватит! — загудел усатый дядька Петро. — Гости идут.

В дверях появились Крутяк с Яринкой Тарасевич в сопровождении председателя колхоза.

— Разрешите, товарищи, посидеть с вами? — с веселой солидностью обратился к присутствующим Крутяк.

— Пожалуйста! Садитесь с нами! — вразнобой откликнулись колхозники в обеих смежных комнатах.

Крутяк пригладил светло-русые немного ершистые волосы, оправдываясь, добавил:

— Ехали на молотьбу, а будем на балу! Такое наше счастье, Яринка.

— Неплохое счастье, — многозначительно подмигнул дядька Петро. — Дай бог каждому!

Он хотел продолжить разговор, но Пилипчук поднял руку, за столами установилась тишина.

— Прошу садиться, товарищи! Вы, Остап Богданович, с Яринкой садитесь вот здесь, в красном углу. А ты там, Паша, будь хозяйкой, смотри, чтобы стол не пустовал.

— Вы уж в наши бабьи дела не вмешивайтесь — как-нибудь управимся без мужских советов... От этих дел мужики только лысеют! А мы не желаем, чтобы наш председатель был лысым.

Бесхитростное замечание разговорчивой женщины, кажется, не понравилось Михаилу Тихоновичу. Он внезапно даже покраснел, неловко взглянул на председателя райисполкома. А Крутяк тем временем радостно пожимал руки колхозникам, сидевшим рядом с ним.

— Тогда разрешите начинать, товарищи?.. Я так скажу, уважаемые колхозники и колхозницы: сегодняшний день для нашей «Ленинской искры» большой праздник, потому что наш урожай, наше самое большое богатство лежит, можно сказать, в закромах.

— Верно, Михаил!

За столами зааплодировали, и хотя председатель колхоза пытался продолжать речь, его голос утонул в общем гомоне. Прошла не одна минута, пока в хате опять установилась тишина.

— С государством, — продолжал Михаил Тихонович, — сами знаете, мы рассчитались еще в прошлом месяце. Фонды тоже имеем, на трудодни выдали по полтора килограмма. Если сказать по совести, это уже неплохо. Вон Петру Степановичу целых десять мешков зерна досталось, да еще, думается, столько же, если не больше, получит при окончательном расчете.

— Благодарю! — степенно промолвил усач.

— Ну, а чтобы долго, товарищи, не томить христианскую душу, предлагаю каждому наполнить свою стеклянную посудинку чем положено да послушать Остапа Богдановича. Ведь он для нас как отец родной.

После этих слов Пилипчук наполнил рюмку и, протягивая ее Крутяку, пригласил:

— Ваша чарка, ваше слово.

Крутяк поднялся. Что же он скажет своим односельчанам? Все они — знакомые, близкие и дорогие ему люди. Они хорошо знают своего Остапа, как и он их. Со многими пас коров, лошадей, даже коз и гусей, делил хлеб-соль, горе и радость. Потом судьба забросила его на железную дорогу, а годом позже — в тюрьму, из которой бежал, но зато попал в Березу Картузскую [4]. Затем радость освобождения в сентябре 1939 года, общественная работа, фронт. После войны — борьба с бандеровщиной...

— Не хотелось мне за таким торжественным столом да о горьком прошлом вспоминать, — начал председатель! райисполкома. — А вспоминать надо... Все вы, товарищи, конечно, не забыли, как два года назад в этой вот хате бандиты замучили Ивана Осиповича — учителя нашего, который ребятишек грамоте учил.

Люди поставили рюмки, кто-то печально вздохнул. Веснушчатая Паша на виду у всех глотала слезы. Ярина Тарасевич низко наклонилась к столу, ни на кого не смотрела.

— А за что, спрашивается?.. За то, товарищи, что людям добра желал. Вы же помните, каким человечным, отзывчивым был Иван Осипович?.. И многих других активистов не стало за эти годы в нашем районе... Об этом никогда не следует забывать, даже в минуты самой большой, как вот ныне, радости. Да и борьба за колхозы, за новую жизнь только разгорается. Еще будут и жертвы, и горькие слезы — враги добровольно не сдадутся. Ваш колхоз — лучший в районе, хотя и у вас не все идет четко, слаженно. Главное ваше достижение — высокий урожай. Это очень помогает нам агитировать за коллективизацию. Вот недавно еще в трех селах инициативные группы образовались. Думаю, к весне мы станем районом сплошной коллективизации. Мы только начинаем выходить на широкую дорогу. Ну, а когда выйдем, тогда возьмем разгон в десятки раз больший, чем сейчас. Вот за это будущее я и предлагаю выпить всем нам по чарочке.