Профессор Жупанский

Базилевич поднес к губам женщины серебряный крест, положил три пальца на голову.

— Грешна ли перед господом?

Ответа больной отец Роман не слышал. Его уши настороженно прислушивались к тихой беседе в соседней комнате. «Кажется, пришел Злогий. А тот, другой, наверное, доктор Пильник. А больная? Разве богу не все равно, какой грех совершила умирающая женщина?»

Отец Роман еще раз поднес крест к губам больной, произнес над ней слова молитвы и неторопливо вышел в соседнюю комнату. Навстречу ему поднялся широкоплечий круглолицый мужчина лет пятидесяти. За его коренастой фигурой Злогий был почти не виден.

— Познакомьтесь, пожалуйста, — слегка склонив голову, промолвил Злогий. — Доктор Пильник.

— Мы уже знакомы, — разомкнул уста-соломинки Базилевич. — Поторопитесь, доктор, больной в самом деле плохо.

— Она будет жить, святой отец? — стараясь подавить рыдания, спросил хозяин.

Отец Роман сложил ладони.

— Ты же знаешь, Мирослав, что бог всегда милостив. Смирись с его волей. Бог дает человеку жизнь и в назначенный час забирает ее. Разве жизнь в муках может сравниться с благодатью в царстве небесном?

Мастер Голод покорно склонил голову.

— Сейчас врач скажет, что делать дальше. А теперь, Мирослав, проводи нас с паном Михаилом в свою комнату.

Хозяин с угодливостью старого лакея провел Базилевича и Злотого в коридор, открыл дверь изолированной комнаты.

— Разрешите, батюшка, пивка? — привычно бросил Злогий.

Отец Роман опустил глаза. Голод быстро исчез за дверью, а через несколько минут принес в комнату две бутылки пива, стаканы и маленькую тарелочку с нарезанным голландским сыром.

— Спасибо, — поблагодарил Базилевич. — Теперь, Милослав, ступай к жене, послушай, что скажет врач, нам с паном Михаилом больше ничего не нужно.

Оставшись наедине со Злогим, отец Базилевич умелым движением откупорил пиво, разлил в стаканы.

— Ну, Михаил, за все лучшее!

— За наше общее дело, — ответил Злогий, втягивая с наслаждением запах свежего пива.

Базилевич отхлебнул золотистой жидкости, с удовольствием сощурил глаза. И потянулся к сыру, начал быстро жевать, обнажая мелкие белые зубки.

— Что привело вас в этот дом?

Злогий допил свой стакан, вытер платочком губы, сдержанно икнул и только после этого ответил:

— Неотложные дела, святой отец... Прежде всего полковник приказал передать вам послание, — и Злогий протянул Базилевичу запечатанное сургучом письмо.

Отец Роман нетерпеливым движением разорвал конверт, быстро пробежал глазами маленький листок.

— Вам известно содержание письма?

— В общих чертах да, — небрежно ответил Злогий.

— Его эксцеленция указывает на большую опасность от сквернослова Ярослава Галана [5]. Вы знакомы с этим писакой?

Злогий покачал головой.

— А что-нибудь читали из его писаний?

Злогий в ответ лишь улыбнулся.

— А зря, Михаил. С ним вам необходимо познакомиться как можно ближе и как можно скорее. У нас есть основания считать, что именно он выступает под псевдонимом Росович. Уже вышло несколько сатанинских брошюрок под этой фамилией — «Что такое уния?», «С крестом или с ножом?». Обратите, пожалуйста, внимание на заголовки!.. Галан, или, как он себя именует, Росович, — человек весьма эрудированный. Он знает более десяти языков, свободно говорит и пишет на польском, чешском, немецком, французском, итальянском. Ну и, само собой разумеется, на русском. Он считается блестящим украинским писателем нашего времени.

Злогий снова улыбнулся.

— Полковник говорит, что Галаном должны заняться вы, святой отец, — лукаво ответил Злогий. — Для начала вам надлежит через верных своих людей войти к нему в доверие.

Базилевич пронизал взглядом своего собеседника. При этом его хищный нос стал еще более скрюченным.

— Наша первейшая цель — сеять в душах верующих зерна непокорности Советам, лютую ненависть к безбожникам. А убирать урожай будете вы и ваши коллеги.

Злогий поморщился. Отец Роман заметил эту недовольную мину, насупил брови. Несколько минут они сидели молча. Первым заговорил Злогий.

— Урожай будем собирать сообща, святой отец. Но это дело будущего. Ныне нам необходимо думать о конкретном... Вы сумели заткнуть глотку Гавриилу Костельнику [6], причем довольно своевременно, и с Галаном сделайте то же самое... Должен признаться, что с предателем унии вы расправились пречудесно. Никаких следов. Можно лишь позавидовать столь умелой работе. Если бы все наши дела проходили так шито-крыто...

Злогий откупорил вторую бутылку пива, наполнил стаканы до краев.

— Прошу!

Он первым поднял стакан. Пиво пенилось, посверкивало в солнечных лучах золотыми бисеринками.

— Святая церковь прибегает к оружию лишь в исключительных случаях, — все еще заметно хмурясь, заметил Базилевич. — Отступник Костельник был опаснее любого большевика. Он хорошо знал догматику нашей церкви, ее тайны и использовал свои знания для злонамеренной противопапской пропаганды. К его голосу прислушивались миллионы верующих на Западной Украине, в Закарпатье, он мутил головы многим священнослужителям нашей церкви...

— Мне это все известно, святой отец, — прервал не совсем почтительно Злогий. — Скажите лучше, когда будут отпечатаны листовки?

В этот момент в дверь постучали. Отец Роман и Злогий переглянулись, будто по команде, поставили на стол недопитые стаканы с пивом, отошли к окну.

Стук повторился.

— Войдите! — пригласил громко Базилевич.

Вошел среднего роста юноша лет двадцати, с роскошной, почти женской прической, сдержанно поклонился сначала священнику, затем Злотому.

— Вот наша надежда, — указал на молодого человека отец Роман. — Подойди, милый, ближе... Витась Голод, — представил его священник, — свой человек, верует в бога, с добрым сердцем, ласковой душой... А это Михайло Роздум, работает на электростанции мастером. Можно сказать, коллега твоего отца.

Юноша почтительно подошел к Злогому, склонил голову. Мастер подал руку. Что-то похожее на иронию промелькнуло на его лице.

«Явный дегенерат», — подумал Злогий о молодом Голоде, рассматривая его безусое лицо.

Тем временем отец Роман продолжал источать мед:

— Я вам премного благодарен, Витась, за ваши старания в университете. Вот так и в дальнейшем плетите святой венок господу богу и великому мученику за наши грехи — Иисусу Христу. Всевышний не обойдет вас лаской.

Юноша подчеркнуто молчал. Непонятно было, слушал ли он духовника, или же пропускал его слова мимо ушей. Вдруг глаза молодого Голода странно загорелись. Он энергично встряхнул головой, неистово, срывающимся голосом проговорил:

— Листовки мы напечатаем. В нашей университетской типографии есть исключительно надежный человек.

— Верующий? — полюбопытствовал Базилевич.

— Да, — приглушенным голосом ответил юноша и огляделся. — Если позволите, я приведу его сюда.

Базилевич поднял крест.

— Лучше приведите его в воскресенье утром в церковь. Я буду читать проповедь. На всякий случай поинтересуйтесь, как он ее воспримет. Хорошо, Витась?.. Тогда же и получите текст листовки.

Студент склонил кудрявую голову.

— Мы все сделаем, святой отец.

— Прекрасно! Я буду молиться за твои успехи и за здоровье твоей матери, Витась.

Отец Роман елейно сложил сухие ладони, прошептал молитву.

— Осените, батюшка, меня крестным знамением, — попросил студент.

Духовник с удовольствием выполнил несложный ритуал, протянул юноше свою руку. Тот горячо ее поцеловал.

— Итак, в воскресенье ты, Витась, будешь на своем постоянном месте. А тот, из типографии, должен стоять справа от тебя. Не забудешь, сын мой?

— Все будет сделано, святой отец, — повторил сдержанно молодой Голод и вышел.

Злогий вопросительно посмотрел на отца Романа. Неожиданно аскетическое лицо священника вспыхнуло: