Их было трое (сборник)

— Пойдем, Ахметка, в призывную комиссию! Раз

твой дядя красный командир, а мой отец погиб за сво-

боду на фронте, значит, нас возьмут. Для нормальности

скажем, что никакого Комсоюза здесь не было и нет.

Один только индюк с печатью сидит.

— Давайте без оскорблений, товарищ! — послышал-

ся из-за приоткрытой двери металлический тенор. Дверь

распахнулась и худощавый молодой человек в очках

подошел к ребятам. Он улыбнулся и, как будто сбросив

с себя маску официального достоинства, заговорил прос-

то, душевно.

— Вот что, ребята. Хотя, по-вашему, я «индюк с пе-

чатью», но вижу, что вы пролетарские ребята и рветесь

в бой. Могу вам дать совет: поезжайте «зайцами» в

Ессентуки, разыщите штаб красной Южно-Осетинской

бригады и скажите, что вы — добровольцы сверх раз-

84

верстки. У них там, говорят, есть целая учебная рота

воспитанников-подростков.

Подумав, завдел добавил:

— Только вот что. Нужно захватить с собой удостове-

рения из сельсовета — кто вы такие и сколько классов

окончили. Иначе вас по дороге зафиксируют.

— Как «зафиксируют»! — Костя удивленно вскинул

красные крылышки бровей.

— Свяжут. Это медицинский термин.

Ахметка испуганно смотрел на завдела и насто хло-

пал длинными ресницами.

Знаур подошел к Косте и тихо толкнул его в бок.

— .А вы по какому делу, товарищ? — спросил завдел.

Всё обернулись в сторону Знаура.

— Я тоже хочу ехать в Красную Армию...

— Знаур? Откуда ты свалился! — рванулся Костя к

своему другу.

— Приехал... Пришел. К тебе. Дядя Саладдин

умер...

— Красота! — воскликнул Костя и, повернувшись к

завделу, пояснил: — Теперь он тоже сирота — ни матери,

ни отца, ни дяди. Сам он — пастух.

— Понятно. Кройте втроем, веселее будет!— и, чуть

понизив голос, завдел сказал:— Я и сам, ребята, скоро

приеду туда, в район боевых действий. Не могу оставать-

ся среди этих бумаг.

На прощанье очкастый посоветовал ехать через Вла-

дикавказ и устроиться на каком-нибудь эшелоне, сле-

дующем прямо в Ессентуки.

— Лучше всего — с фуражом. И людей нет, и спать

мягко.

Когда распрощались и вышли из окружкома РКСМ,

красный от возбуждения Костя, не сдерживая счастли-

вый смех, сказал:

— Ей-богу, свой парень. Едем, ребята? У тебя что в

мешке, Знаур? Закусить бы для нормальности.

Костя аккуратно заправил видавшую виды отцов-

скую гимнастерку в залатанные красноармейские шта-

ны, крепко затянул тонкий потрескавшийся ре-

мень.

— А в животе марш играет. Как сбежали с Ахмет-

кой из детдома, один раз только поели сухарей...

Знаур предложил уничтожить пироги. Ребята поели

85

на берегу реки. Мешок Знаура заметно полегчал. Не те-

ряя времени, собрались идти в поход.

Друзьям нужно было сделать крюк в пути, побывать

в Фидаре — получить документы в сельском Совете.

Только как быть с Ахметкой? Сам он из ингушского

аула Назрань, далеко за Владикавказом, в направлении

Грозного. Да в родном ауле никого близких у Ахметки

нет. Отец и мать умерли. В детский дом Ахметка попал

случайно. В поисках Южно-Осетинской красной бригады,

где, по слухам, служил его дядя Абдулла Арсланов,

Ахмет пришел во Владикавказ. Ночевал на вокзале.

Патрули разбудили его, доставили в приемник, откуда

утром отправили в селение Христиановское — подальше

от городского тифа в только что созданный детдом. Тут-

то Ахметка и подружился с Костей Коняхиным.

Из-за беспорядков и частых перебоев с продовольст-

вием детдом скоро перестал существовать. Куда идти?—

На фронт. Так, по крайней мере, решили Костя и Ах-

мет.

Костя сосредоточенно морщил веснушчатый лоб.

— Где бы раздобыть бутыль хорошей араки? —

спросил он.

_ Зачем? Пить?..—удивился Знаур.

— Для писаря Микитенко. Так, за один бужныг*, он

не будет писать справку Ахметке. А за бутыль араки

Микитенко самому черту выпишет церковную метрику о

рождении...

— Достанем. Но мне придется вернуться домой,—

сказал Знаур.

— Надо бистро уходить! Клянусь!—тревожно прого-

ворил молчавший все это время Ахмет.—Нас будут скоро

ловить, как собачьих щенков...

— Верно. Идемте, ребята! — заторопил Костя друзей.

Знауру тоже передалось это чувство — скорей, скорей

уходить, хотя он знал, что искать его теперь уже некому.

Как хорошо, что он встретил друзей!

В большой комнате за столом сидели какие-то старые

женщины в траурных одеждах и полушепотом вели

разговор о приношениях в дом по случаю тяжелой утра-

* Бужныг /осет./ — спасибо.

86

ты. Все приношения делались натурой — несли кур, гу-

сей, индюков, бессчетное количество пирогов, яиц, кру-

гов сыра...

Знаур объяснил какой-то дальней родственнице Са-

ладдина, что, по совету покойного, едет в город учиться,

и ему необходимо взять с собой побольше еды. Через нес-

колько минут целый мешок с провизией стоял у порога.

Об араке Знаур позаботился сам. Женщины были увле-

чены разговором, чем-то озабочены, и совсем не обраща-

ли на него внимания. Никто из них, вероятно, не заметил

отсутствия мальчика почти двое суток.

Подхватив мешок и баллон с аракой, Знаур напра-

вился было к друзьям, ожидавшим в саду, возле сель-

ского Совета. У ворот его нагнала шустрая сгорбившаяся

старушка с белыми взлохмаченными волосами и не-

приятно розовым цветом лица. Таинственно прошам-

кала.

— Не попадайся, Знаур, на глаза колдунье Хадзигуа.

Вчера она целый день рыскала по селу. Хочет забрать

тебя в лес, негодная...

— Меня? В лес?

— С ума спятила одноглазая, называет тебя родным

сыном. Берегись, ланпу*, что-то недоброе она затеяла.

Помни, что ты вырос в самом богатом доме Фидара. Го-

ни прочь одноглазую ведьму!

Отвязавшись от старухи, Знаур поспешил к друзьям.

Но слова ее вызвали в душе беспокойство.

Был вечер, когда все трое направились в дом сельско-

го писаря Онуфрия Емельяновича Микитенко. Костя

уверял, что в этот час писарь уже сидит в ожидании

«клиентов», принимает частные заказы на составление

жалоб, прошений, писем в лазареты и Красную Армию.

Так было заведено еще при царе, так осталось и те-

перь.

Костины слова подтвердились. Микитенко сидел в

передней за столом, уткнувшись увесистым рябым носом

в бумагу. В комнате пахло сивушной кислятиной. Тощая,

болезненного вида жена Онуфрия сказала ему, что приш-

ли какие-то мальчишки «по важному делу».

— Что за дело? Не видишь, я погружен в Лету. По-

слушай:

* Л а п п у /осет./ — парень, мальчик.

87

Кто растоптал души моей

цветущий сад?

Кто виноват, кто виноват?..

— Мы принесли первача, дядюшка Онуфрий, — осто-

рожно перебил его вошедший в комнату Костя.

— Первач? Врешь, поди, а? — Онуфрий уставился

на мальчика своими оловянными очами.

— Знаур, Ахметка! Несите бутыль!—скомандовал

Костя.

Арака была торжественно поставлена на стол. Отве-

дав ее, писарь надел очки в железной оправе и строго

спросил:

— По какому делу?

— Едем учиться в город, нужны удостоверения... —

объяснил Костя.

— Фамилия, имя, отчество?

Онуфрий Емельянович положил перед собой круглую

печать и.начал записывать все необходимое. Когда оче-

редь дошла до Знаура, Микитенко, словно сгоняя с себя

пьяное наваждение, спросил:

— Это ты—сирота, который жил у мироеда Кубатиева?

— Я, — упавшим голосом сказал Знаур.

— О! С тебя, парень, еще полагается! Теперь ты есть

правомочный сын родной мамаши, и я твой крестный