Их было трое (сборник)

— Все, что таит в себе наша земля, есть общее

добро.

Если наш гость выкопает целебный корень, пусть бе-

рет его. Значит, он добрый гость. Но если добудет из

земли какие-то сокровища, надо отнять их, а гостя свя-

зать и отвезти в ревком, как злодея. Постарайся посмот-

99

реть завтра, мой мальчик, тайком, чтобы чужестранец

ничего не заметил...

Проснувшись утром, Знаур увидел перед собой высо-

кие желтые ботинки с шипами.

— Быстро, быстро. Через десять минут идем в гору!

Знаур умылся из висящего на суку медного чайника.

Положил за пазуху черкески кусок чурека.

— Я готов, господин, — бодро, сказал он. — Можем

идти.

— О! Ты молодец,— похвалил Стрэнкл.— Будешь

стараться, перед отъездом подарю тебе охотничье ружье.

— Спасибо, господин.

Годы, проведенные в богатом доме баделят Кубатие-

вых, где нередко приходилось исполнять роль казачка,

научили его быть почтительным и вести себя так, чтобы

хозяин никогда не задумывался об истинных чувствах.

...Прошел еще один день экспедиции.

Снова после отбоя Знаур шепотом рассказывал ста-

рому Габо все по порядку.

— Ты говорил правду, дедушка. Чужестранец искал

клад.

— Говори тише, мой мальчик... — сказал Габо, при-

слушиваясь к ночи.

Как и вчера, он отослал меня рвать горькую траву

с острыми листиками, я спустился вниз и долго шел по

направлению к лесу, потом свернул в кусты и, далеко

обойдя башню (где-то на возвышенном месте стоял на

страже Мехти), вернулся к ней с другой стороны.

— Мистер долго стучал киркой, пробовал землю же-

лезной тростью, потом начал рыть. Целый час рыл он

яму, сбросил с себя куртку, а револьвер заткнул за пояс.

Красивый револьвер, сизый, еще лучше, пожалуй, чем

маузеры бывают. Клянусь, дада.

— Говори о деле!

— Говорю, дада. Выкопал он из земли ящик — тяже-

лый, должно быть, с кладом. А свой, точно такой же, в

яму зарыл. Заровнял землю, присыпал место сухим

щебнем.

— Вот как! Значит, он обо всем знал заранее...—

взволнованно сказал Габо.

Несколько минут оба молчали.

— Что же дальше?

•— Ты слышал два выстрела, дада? Это господин

100

вызывал меня к себе. Я пришел. Он сказал, что нашел,

наконец, корень «тха», будто бы заложил его дерном з

чемодане, а теперь, говорит, надо возвращаться домой.

После долгого молчания Габо сказал:

— Мистер Стрэнкл — наш гость. Не зная, что нахо-

дится в ящике, нельзя поднимать шума. Помни мудрую

осетинскую пословицу. «Не тряси то дерево, на котором

сидит медведь...» Я прожил большую жизнь, Знаур,

многое видел, охотился за счастьем в Америке вместе

с сотнями своих земляков-осетин. Объездил полсвета,

видел всяких людей, добрых и злых. Верь мне, мой

мальчик.

— Верю, дада.

— Хотя ты не знал меня раньше, зато я все знаю о

тебе. Ты жил в богатом доме, но был обездоленным

сиротой и простым работником. Ты поймешь меня, Знаур.

Слушай же. Был у меня во Владикавказе старый доб-

рый друг...

Габо прервал речь, настороженно прислушался.

Ночную тишину нарушало только курлыканье какой-то

лесной птицы и далекий шум бурного Уруха.

— Лучший мой друг Сергей, известный в горах по

прозвищу Кира*...

— А где он теперь?

— На войне. Война продолжается. На западе — с

поляками, а в Крыму объявился черный барон и воз-

двиг там плетень из ядовитых змей. На Кубани его люди

подняли восстание, вооружились... Ты ничего об этом не

знаешь, Знаур?

— Слышал, что война продолжается, дед Умар Гап-

боев говорил.

— Так вот. Кира многим открыл глаза на правду.

Теперь-то мы знаем, кто наши друзья, а кто враги. Ког*

да князья и офицеры разжигали войну осетин с ингуша-

ми, чтобы потом раздавить нас, я покупал пять быков

для примирительного кувда**, на который мы пригла-

сили ингушей. Деньги на быков получил из рук самого

Кира. Хорошие были быки, немецкой породы. Тогда мы

точно разгадали план врагов. Теперь тоже нужно раз-

* К и р а — так называли горцы С. М. Кирова.

** К у в д /осет./ — пир.

101

гадать тайну этого иностранца. Если он против больше*

виков, значит, у него черная душа.

— Покойный дядюшка Саладдии называл большеви-

ков красными абреками. Почему, дада?

— Аллах покарал старого Саладдина за его гнус-

ные слова. Новая власть дает людям землю и бога не

обижает. Сергей Кира говорил мусульманам: «Мусуль-

мане! Будьте мюридами * Советской власти, поднимай-

тесь на священную войну с кровопийцами-алдарами» **.

— Мне и Костя рассказывал, что Советская власть

горой стоит за бедных и сирот.

— О! Правда, правда, мальчик. Теперь слушай. Надо

добыть из земли тот, пустой ящик, принести его сюда и

спрятать в нашей бричке.

— Зачем, дада? Он ведь пустой?

— После скажу. Иди скорей, только осторожней. У

очага найдешь маленькую солдатскую лопату.

— Иду, дада.

— Не побоишься в такую темень? Возьми мой кин-

жал.. Вот он. На нем хорошая молитва написана...

Габо прижал голову мальчика к груди и прошептал:

— Ступай. Да хранит тебя всевышний!

На берегу,

под лодкой

— А вот и город,— показал Костя на дымившую

трубу электростанции. — Скоро будем обедать в гостях

у Знауркиного дедушки. Он, понимаешь, богатый и сра-

зу индюка зарежет, а может быть, медом угостит...

Костя запустил руку в торбу для овса, приспособ-

ленную вместо сумки, хотел было достать последний ку-

сок чурека, да раздумал: лучше оставить напоследок.

Ахметка как будто читал мысли приятеля.

— Ха! Ты думаешь, он нас ждет, Знауркин дед?

* Мюрид — беспредельно преданный друг, фанатик-единове-

рец. С. М. Киров употреблял это слово, вкладывая в него новый

смысл: «Мюриды Советской власти».

** Алдары — помещики-феодалы 9 Осетии /Тагаурии/,

102

— Придем и скажем, что мы друзья Знаура, объяс^

ним, что к чему: Знаур задержался у матери в лесу и

тоже скоро будет здесь.

Ахметка прищелкнул языком, вздохнул.

— Этот старый шайтан узнает, что я ингуш, и задаст

тебе и мне... «меду»... Клянусь.

— Э!—отмахнулся Костя.— Когда мой отец приез-

жал на побывку из Одиннадцатой армии, он говорил,

что все люди одинаковые — русские, осетины, ингуши,

все братья... Вот пожалуйста: Знауркина мать осетинка.

Так? Она нам с тобой последний чурек на дорогу отда-

ла. А мы не осетины.

— Она хорошая потому что, — уточнил Ахметка.—

Мой дядя, красный командир Абдулла, говорил, что

князья хотят войны ингушей с осетинами.

Ахметка о чем-то задумался, шел молча, а потом, как

бы продолжая разговор, заметил:

— А все-таки наш ингушский аллах лучше всех,

потому что он помогает смелым джигитам в бою. Кля-

нусь.

— Это тебе который дядя сказал?

— Двоюродный дядя, Рахимбей. Очень старый, по-

четный человек.

— Он тоже красный?

— Клянусь — нет. — Ахметка покрутил головой. —

У Рахимбея было две отары овец, два кирпичных дома

в Назране. Четыре жены. Потом, понимаешь, он совсем

куда-то сбежал.

— Вот видишь!—обрадовался Костя. — Богатый,

потому и хвалит своего аллаха. Буржуй. Испугался

Советской власти и убежал, проклятый жадный пес.

— Зачем моего дядю ругаешь? — вспыхнул Ахмет-

ка. — Что он тебе сделал, скажи?!

Нахмурив свои черные, почти сросшиеся у переносья

брови, тихо сказал по-ингушски, чтобы не понял Костя:

— Лгун...

— Это все мироеды, — продолжал яростно Костя, —.