Записки мерзавца (сборник)

   Нужно было бы снова пережить те дни марта, чтобы восчувствовать значение, фурор, влияние Тамаринских телеграмм. Читали, цепенели, захлебывались, а хозяин чемодана уже мчался в Симферополь... разоблачать мукомолов, нажившихся на казенных подрядах.

   ...Зимой 1917--1918, в первую детскую зиму большевизма, Тамарин разоблачал комиссаров, выискивал документы, формировал какие-то добровольческие отряды имени Корнилова.

   ...Прошло три года. Через станцию Дно, в направлении на Юг, снова прошел роковой царский поезд (литера А), увозя "заведующего укомплектованием конского состава первой армии Буденного". Товарищ заведующий -- кривоногий человечек, татарского типа, носит папаху и отрекомендовывается "князем Енгалычевым"... А на столе в салоне стоит фарфоровый би-ба-бо и длинно улыбается красным, беззубым ртом.

IV

   Из Москвы, из Петербурга, из Киева, из Одессы с трогательным единодушием сообщают: "Появились у нас такие молодые люди, каких земля еще не рожала. Ходят в бухарских, серебром и золотом расшитых шапочках (ездили на юг, спекульнули) и являются у нас главными людьми. С тех пор как существует денежная система, не было еще ни на земле, ни на луне таких расторопных, таких умелых молодцов. Подметки на ходу одним взглядом срезают, в чека знают всех по имени-отчеству, при облавах трудовых книжек не показывают, а делают какой-то знак. Высвободить ли родственника из тюрьмы, достать ли ордер на галоши, съездить ли в хлебные места, освобождаться ли от явки на субботники, открыть ли кафе, получить ли удостоверение в участии в любом учреждении, купить ли валюту, продать ли бриллианты -- бухарские шапочки тут, как тут. По телефону достают целые маршевые поезда, по телеграфу сменяют следователей в провинциальных чека. У нас прямо шутят, что это новая негласная опричнина, только вместо Скуратовских эмблем -- бухарская шапочка, надо же, чтобы за 400 лет хоть какой-нибудь прогресс..."

   Бухарские шапочки -- это уже не смешно, это уже не Шульгинская "азбука" и не Голицынские "воины духа". Расторопные молодые люди ни с кем не воюют, никого не убивают, не спрашивают об убеждениях и сами не имеют оных.

   Все расхлябано, заплевано, обрызгано, вышвырнуто из колеи: в девять лет проституция, в двенадцать первый аборт, в десять-одиннадцать -- первое убийство... Стоят и ржавеют станки, рабочие, проламывая крыши уцелевших вагонов, ездят за мукой, профессора подтапливают буржуазки ценнейшими фолиантами, а академики замерзают в очередях за ¹/₁₂ селедки...

   И вот одни бухарские шапочки налаживают новую жизнь, новый диковинный сумасшедший быт -- порождение бойни европейской, войны гражданской, контрразведок, чрезвычаек, bureau des renseignemenrs {справочное бюро (фр.).} и т. д.

   Такая стародавняя, такая неизменно путающая все карты традиция... В Европе мытьем, у нас катаньем. У них Робеспьер, у нас Ленин, у них -- "республика погибла -- разбойники торжествуют", у нас -- "на одного убежденного 99 идиотов, воров, убийц", у них Наполеон и солнце Аустерлица, у нас рамоли Колчак с любимым романсом: "Пускай умру, но над могилой гори, сияй моя звезда". У них -- "дайте мне два батальона, и я разгоню эту сволочь", у нас -- "дайте мне небесные силы, несметную рать архистратигов, чтоб я смог очистить от сволочи самое два батальона..." И вопль проигравшего Врангеля: "Герман Иванович, где же честные люди? Где мне их взять? Где умные честные талантливые люди?.."

   ...В Европе: Луи Люшер, Гуго Стиннес, покойный Эрцбергер, Роберт Горн, Филипп Сассун. В России Бухарские шапочки, мешочники, "жоржики" (матросы). При бесконечной разнице воспитаний, прошлого, настоящего, будущего, вкусов, привычек, подпочвы, -- какое-то самое близкое сходство молнией перекидывает мост через пропасть -- из кабинета владельца Новой Германии на крыши вагонов, ползущих по Тамбовским черноземам.

   До войны существование и тех и других было бы просто немыслимо. Танки Китченера и фаланга Макензена, хлеб по карточкам и "любые деньги за предметы снаряжения", земсоюз в Москве, Киеве, Минске, американские стоки в Марселе, Бордо, Гавре, вакханалия шпионажа в Швейцарии, мания преследования времен кабинета Клемансо, мытье спин спиртом при въезде в свободнейшую страну -- Англию, город Верден, где 14 000 жителей и 400 000 мертвых, станция Знаменка, где на одного еврея два еврейских погрома, английские генералы в Мессопотамии, английские генералы у Деникина, Стокгольм с игрой на шанже, переотправкой в Германию русской муки по шведским фактурам, сто двадцать тысяч рослых веселых людей, переплывших океан -- под охраной величайшего флота -- лишь для того, чтобы уснуть в долинах чуждых рек, Фридрих Адлер, клеймящий престарелого отца, Виктора Адлера кличкой -- "наемник капитала", матрос, зарубивший двух братьев за сочувствие Корнилову, Кропоткин с мировой реакцией, ген. Комиссаров с III интернационалом -- и кончилось все.

   Или от ужаса стрелять, стрелять, рубить, рубить, жечь, жечь -- до тех пор, пока собственное сердце перестанет биться и пугать толчками -- или скупать банки, организовывать тресты и играть в другую жуткую игру, где кровь не перед глазами, а под ногами. Нужны новые люди -- старые организмы износились. Никому не ведомый инженер Люшер станет владельцем Севера Франции, недавний мелкий служащий Стиннес захватит Германию -- и закатятся имена -- говорившие о быте: Ротшильд, Крупп, Мендельсоны и др.

   Не будь гражданской войны -- новая Россия взяла бы свое содержание из слоев, подходивших к слоям Люшера, Стиннеса, из второго поколения Лопахиных, из духовных детей Николая Второва, окончательно открывшего Сибирь, из бойких волжских людей. Но эта "вторая Россия" не удержалась -- и в ней оказалась гниль и гниль в количестве смертельном. Parvenu {выскочка (фр.).} -- она стеснялась своих возможностей, конфузилась за богатство, тяготилась властью. Как ни тонок был слой ее культуры, она успела заболеть русским пороком -- каяться, терзаться, подрубать сук, на котором сидишь. За Люшером были санкюлоты и более всего в жизни он боялся стать снова санкюлотом; за второй Россией были издатель Ленинской "Искры" Савва Морозов и анархист князь Кропоткин -- и настало возмездие. Буржуазия без боя отдала фабрики, покорно открыла сейфы, смиренно вносила контрибуции. Думала об одном: пусть заберут все -- лишь бы самому уцелеть и удрать...

   Интеллигенция отдала знания, энергию, талант, из хозяина стала рабом и с трепетом спрашивала, будут ли завтра выдавать паек...

   Новое демократическое офицерство -- русская республиканская армия -- скопилось по городам Украины в ожидании пока придут большевики и укажут "место и сроки явки". В 1917 -- лилии монархии, в 1918 -- гвоздики республики...

   Глупее всех оказались диктаторы, и они-то доконали вторую Россию. С той стороны пустили в дело все, что гибкий ум, желающий победы, стальная энергия, не боящаяся эпитетов, ненависть, побеждающая любовь темпераментом -- могут дать в жестокой последней борьбе...

   С этой стороны: Деникин не поладил с Польшей, потому что она хотела Ягеллоновых границ, а он считал ниже "достоинства солдата" обещать то, что придется взять обратно... Для борьбы нужны были деньги, но он не хотел заключать заем по "невыгодному курсу" и "предавать Россию". Польша отошла, от безденежья фронт был разут-раздет, и от "великой единой неделимой" остались лишь торжественные корешки пятитысячных. В голове диктатора должно быть нечто менее всего похоже на "достоинство солдата..."

   Колчак не исправился до конца. Золото, имевшееся у него, он предпочел оставить большевикам, чем отдать союзникам. Поступок этот (несомненно из репертуара "достоинства солдата") привел в экстаз всех восторженных дураков -- но что он повлек за собой? Сотни миллионов полученного золота дали большевикам возможность развернуть широкую работу в Европе; достанься это золото союзникам? В то время еще был Врангель...