Яна и Ян

Голос Яна показался мне чересчур игривым. И девушка, вероятно, почувствовала это, потому что сказала тихо:

— Мне не хотелось бы вас затруднять, ведь я могу остановиться и в гостинице. Мне это не впервой, я даже в палатке жила… — Она засмеялась и умоляюще посмотрела на меня своими прекрасными глазами: — Так что не беспокойтесь из-за меня. Ваш муж так редко бывает дома, что вам, конечно, хочется побыть вдвоем.

Мне вдруг стало стыдно. Как я себя веду? Как ревнивая жена.

— Мы с Гонзиком всегда рады гостям. — Я окончательно пришла в себя, и голос мой приобрел свою обычную окраску. — Правда, мы вас не ждали, но, чем богаты, тем и рады.

К приезду Яна я всегда убиралась и готовила что-нибудь вкусное, но последнюю неделю я очень плохо себя чувствовала. Все у меня валилось из рук, одолевала какая-то апатия, да и спала я плохо. Так что и вид у меня сейчас был соответствующий. Я поймала критический взгляд Яна и почувствовала себя еще хуже. Но потом я посмотрела на девушку и сразу успокоилась. Нет, она не походила на Монику. Напротив, в ней было что-то такое, что очень привлекало…

Гонзик ворвался в переднюю, на удочке у него отчаянно бился карась. Этого только не хватало! Вслед за ним прибежал со своим уловом Ярда. Значит, они опять ловят рыбу в ванной.

— Да это же почти что кит! — оценила Ирена карася. — А ты — охотник за китами.

Гонзик взглянул на нее испытующе: не подтрунивает ли? Потом он снял рыбу с крючка и небрежно, но с достоинством подал Ирене. Это был такой великолепный жест, что мое сердце наполнилось материнской гордостью. Однако при виде рыбы я вновь почувствовала невыразимое отвращение, К счастью, Ян уже проводил Ирену в гостиную, где они полностью переключились на Гонзика.

— Что это ты сюда забилась? — заглянул он немного погодя в спальню. — Я предполагал, что ты будешь сердиться, но не до такой же степени… Человек у нас в гостях, а ты, видите ли, не изволишь…

— Хорошо-хорошо, я сейчас приду, — прервала я его возмущенную тираду.

Мне стало уже лучше. Только бы не вспоминать об этой рыбе! Я попросила Яна куда-нибудь ее выбросить и спустить воду из ванны.

— Что с тобой? — неожиданно забеспокоился он. — Ты какая-то бледная и усталая.

— Это все от рыбы, — немногословно объяснила я и попыталась переключить его внимание: — Иди предложи Ирене принять душ…

Я причесалась, подкрасила губы, но потом стерла помаду: с ней я казалась еще более бледной. На вешалке висело длинное платье из скользящего шелка цвета пармской лазури. Я вспомнила прекрасное воскресное утро, когда нам было так хорошо, и… С лихорадочной поспешностью я выдвинула ящик туалетного столика, вынула из него календарик. Так и есть. Теперь понятно, откуда все эти недомогания, вялость, обостренная чувствительность, отвращение к рыбе…

Из соседней комнаты доносился смех Яна. Пока он не должен ничего знать. А может, ничего еще и не случилось…

Дрожащими руками я положила на поднос то, что было в холодильнике, поставила кипятить воду и вошла в гостиную. Вера и Лацо были уже там. Лацо обнял меня так нежно, что на душе как-то сразу полегчало. Я бы с удовольствием даже поплакала у него на плече, но надо было держаться. Я накрыла на стол, принесла кофе и включилась в общую беседу, будто ничто, кроме этого, меня и не занимало. «А из меня могла бы получиться неплохая актриса…» — отметила я, взглянув на себя со стороны.

— …Она напоминает мне Джульетту, — убежденно говорила Ирена. — Такая же нежная, изящная, восторженная и в то же время целеустремленная, мужественная… Короче, у нее есть все данные, чтобы сыграть героиню Шекспира.

— Вряд ли так думает Ромео, — недовольно пробурчал я, потому что говорила она о Яне.

— Думаю, что Ромео ее не всегда понимает, — возразила Ирена после некоторого колебания. — Я бы сказала… — Она посмотрела на меня и быстро спросила: — Впрочем, может, вы не хотите об этом говорить?

Я не хотел.

Мы сидели с Иреной в вагоне-ресторане вдвоем. Лацо и члены агитбригады страстно спорили в купе о том, уничтожает ли техника в человеке все человеческое или человек очеловечивает технику. А у меня от своих проблем голова шла кругом.

Ирена пила сок, а я заказал себе немного коньяку. Сейчас мне это было необходимо. Я, конечно, не большой специалист по вопросам семейной жизни, но тем, кто намеревается жениться, все-таки мог бы дать один замечательный совет: приготовься к тому, что в семейной жизни всегда будешь виноват ты. Сломала ли твоя жена ногу, испортился ли телевизор, не пришел водопроводчик или электромонтер, пошел дождь во время воскресной экскурсии, а она забыла плащ — в любом случае виноват ты. Смирись с этим и не протестуй. А все потому, оказывается, что ты ее не понимаешь. Да и есть ли на свете мужья, которые понимают своих жен? Даже Лацо, наш признанный философ, в данном случае бессилен. Что же тогда взять с нас?

Мы сидели молча, а за окном навстречу нам бежал поблекший пейзаж. Поздняя осень. Вдруг в окно, словно желтая птица, залетел кленовый лист. Он напомнил мне далекую осень, палатку у танкодрома. И тогда с деревьев дождем осыпались листья, от реки, из тумана, неслышно подкрадывались сумерки, а рядовой Захариаш пел свои грустные песни. «Ах, это время ветром унесло…» Интересно, чем занимается сейчас этот странный парень, который хотел спать у окна, чтобы видеть небо, и в тетрадь по технической подготовке переписывал стихи? Под конец службы он стал отличным наводчиком.

И снова меня охватила какая-то странная тоска. Не хотелось ехать в академию, но и дома оставаться тоже не хотелось. Уехать бы куда-нибудь, выйти на маленькой незнакомой станции и укрыться там на несколько дней! И опять откуда-то нахлынуло это навязчивое чувство, будто что-то безвозвратно ушло из моей жизни, как ушли когда-то утренние осмотры, вечерние поверки и песни у солдатского костра…

Ирана взяла сигарету, а я, задумавшись, слишком поздно потянулся за зажигалкой. Хорош кавалер!

— Представьте себе, Ирена, как бы я выглядел с розой за ухом, — попытался я хотя бы таким образом скрыть неловкость.

Она засмеялась:

— Почему именно с розой?

— Примерно так, наверное, я сейчас выгляжу. Не надо было пить коньяк, от алкоголя я становлюсь сентиментальным. В голову лезут воспоминания о днях давно прошедших…

— Ничего странного в этом нет, достаточно было видеть, с какой гордостью вы показывали свой командирский танк. И вовсе вы не сентиментальны, просто вам грустно.

Ее голос переливался сотнями оттенков. А последнюю фразу она произнесла с такой теплотой, что моя скованность вдруг куда-то испарилась.

Около нашего столика забалансировал официант, на подносе у него мелодично звенели рюмки — скорый, видимо, сокращал отставание от графика, и вагон бросало из стороны в сторону, как корабль во время бури.

— Еще коньяк, пан надпоручик?

— Нет, спасибо.

— А мне вы не хотите заказать коньяк? — неожиданно попросила Ирена.

— Извините… прошу прощения… Мне как-то не пришло в голову, ведь вы…

Я проводил ее до купе, где спорщики наконец прекратили дебаты о гуманизации техники, вытащили гитары и затянули песню, которую пели вчера в клубе. Ирена сразу же присоединилась к ним, а я вышел в коридор и закурил. Местность за окном скрывал густой туман, видны были лишь снопы искр, вылетавшие из трубы паровоза. И мне невольно подумалось, что моя бывшая рота завтра выезжает на стрельбы, а я буду дремать на лекциях.

Вдруг из тумана, в который я тщетно всматривался, выплыл весь вчерашний день…

Мы с Гонзиком строили в детской телевизионную башню, а женщины слушали музыку. И какую музыку?! Органную!

— Яна, у тебя и Бетховен есть?! И Букстехуде?..

Я казался себе невеждой, случайно забредшим в храм искусств. Букстехуде! Черт побери, в каком веке он жил?

— Папа, будем передавать?

— Что передавать?

— Ну с башни… Для чего же мы ее строили? Ты будешь «Береза» или «Тополь»?

— Какой еще тополь?