Дыхание Голгофы

- Садитесь, пожалуйста, - и бросает отчего-то голову в небо, морщит лоб. – Сигареткой угостите?

- Не курю, - отвечаю.

- Да и я не курил, а тут вот начал, - признается парень. А я так и стою, не двигаясь – меня гипнотизируют эти его культи. И совершенно непристойная мерзкая мысль нагло тычет башку: «Он же может еще и не пробовал». А парень, мягко улыбнувшись, опять приглашает:

- Да садись, командир. В ногах правды нет, это теперь я точно знаю. – Он легонько перебирает  струны. – Слава Богу, хоть руки целы. Обычное дело – фугас. Да ничего, привыкаю, куда денешься.  Сны только поганые. Ноги снятся, даже пятки чешутся, а проснусь почесать, шасть - и пусто… Да садитесь вы.

Но я все равно стою на месте. И, по-моему, боюсь шелохнуться. И вдруг парень, ударив пальцами по струнам и слегка взбрыкнув головой, вырывает сразу:

Уж лучше перед Богом в рост

На майский радужный погост…

С каждым ударом по струнам он смотрит на меня в упор и мне просто становится невмоготу.

Свеча, стопарь, а по щеке

Две крохотных слезинки…

Прости, что жив, отставить тост,

Слова просты, но я не прост -

Душа моя, как стяг в руке,

Пусть даже половинка…

Я не выдерживаю очередного, устремленного на меня взгляда, поворачиваюсь и ухожу. Я хочу, чтобы этот парень не видел моих слез.

… Гале пишу регулярно и как правило - на два-три моих письма получаю одно от нее. К тому же по-отечески опекающий меня начальник госпиталя Андрей Андреевич, наконец, разрешил звонить домой в вечернее время из своего кабинета. Разумеется, с чувством меры. Но три вечера подряд в трубке я слышал только безответный крик сигналов, да собственные удары сердца. Я утешаю себя тем, что разница во времени не дает мне возможности стыковаться с ней ни на работе, ни дома. Не знаю уже на который раз, но я все-таки дозвонился. Супруга объяснила, что как раз была на выездных курсах в каком-то там районе области по линии Горздрава.  Кажется, она весела и звонку моему, «такому неожиданному и такому родному», очень обрадовалась. Она, вообще, оказалась умницей. Успешно защитила диссертацию и даже подготовила к изданию монографию. «У тебя есть повод, Гаврош, гордиться своей ученой женой», - так и верещала она в трубку, а у меня почему-то торчала заноза в голове: «А ведь не прилетела на крыльях любви…» Нет, не поставила «на уши» командование, когда жизнь моя висела на волоске. И глаз не пришлось сомкнуть у постели любимого, после тяжелейшей операции. А теперь что? Процесс выздоровления в активной фазе – теперь остается только ждать да созерцать результат.

Так думал я, ковыляя к себе в палату, после того, самого первого телефонного разговора с супругой, и на душе при всем кажущемся удовлетворении, все-таки было скверно. Конечно, столь долгая разлука предполагает мысли о супружеской неверности, но мне трудно было представить мою Галку даже во флирте. Вот хоть убей, но не было у меня повода «уличить» хоть как-то женушку свою в измене – не того сплава этот человек, чтоб разбазаривать себя по мелочи, похоти ради. Но тут вдруг я уловил себя на чудовищной мысли: «А кто я теперь ей? Инвалид, лишенный, ну, если уж и не совсем, жизненной перспективы, то, уж точно, какой-то ее части. А она молода, красива… И Маришки нет. Дочери. Так что, по большому счету, ничего уже нас не связывает на этой земле, кроме прошлого. А любовь?.. Что могу теперь предложить я ей, как муж, глава и хозяин, если стоять-то на земле путем не могу?!

Ночь, после того первого звонка супруге, оказалась бессонной. А утром следующего дня я предстал пред «светлыми очами» начальника госпиталя с рапортом о выписке. К тому же очень хотелось открыться этому стареющему умному доктору о пережитом мной. Но, наверное, эти все мои сомнения так были ярки на моем лице, особенно в глазах, едва сдерживающих слезы, что Андрей Андреевич все понял.

- Вижу, капитан, наконец, вы дозвонились до супруги. – Здесь полковник сделал длинную паузу. – Я вас очень понимаю. У вас же все сейчас на контрасте, на нервах. Она такая, а я вот такой. Банально, дружище, вы не первый. Поэтому выписку вашу придержу. Для вашей же пользы. Один месяц и это, капитан, приказ. Еще один – вам надо просто прийти в себя. Обрести форму. И, главное, закрепиться плотно на ногах. Так что, дорогой, я уже дал дополнительные рекомендации лечащему врачу. Поработаете с инструктором с удвоенной энергией. Домой только на своих ногах.

После этой встречи с начальником госпиталя я уже не просил телефона. И вообще перестал бомбить супругу письмами. Наоборот, ее послания стали приходить чаще. Они были больше в объеме, но по-житейски больше рассудочны, чем нежны. (Конечно, мне хотелось обратного). Но что поделаешь, таковы издержки характера моей  суженой. Письма по-своему успокаивали, но какая-то странная тревога нет-нет, да и давала о себе знать. Предчувствие? Ой, ли! Во всяком случае я твердо решил для себя не сообщать о дне своего приезда. В неожиданном визите есть своя особенная прелесть праздника.

В госпиталь доставили тяжелораненого комвзвода из моей части. Леву Селиванова. Когда старлей после операции более-менее пришел в себя, я уже был у него. Опять наше расположение обстреляли из минометов духи. Внаглую, белым днем. К тому же  «стингером» завалили летевшую нам на подмогу «вертушку». И не только нам досталось, кругом потери шли косяком.

- Мы в этой параше застряли по горло, старик. Мы уже не воюем, а спасаем долбаную нашу часть. Всем все надоело. Сколько же лет можно воду мутить. Потери, капитан, прут косяком. Кстати, доктор, бендежка твоя санитарная дотла сгорела. Благо, только там один отлеживался, поносник.

- Спасли? - спросил я.

- Да спасли, спасли. Увечило малость. Так что, если там у тебя какие личные вещи хранились, пиши пропало.