Дыхание Голгофы

Конечно, своими проводами я был бесконечно тронут, а если учесть, что мне подали еще и «персональный» самолет к назначенному часу и вовсе был сражен наповал. Ну, так же не бывает - летит служебный военный борт в Россию, по времени совпадая с моими проводами. Постарались ребятишки на славу. И главное - без афиш, сюрпризом. Из вещей – скромная дорожная сумка с восточными сувенирами – это близким. (Все на вкус Эммы и, разумеется, на мои деньги по положенному аттестату). Кстати, Родина неплохо компенсировала мои боевые заслуги и страдания. Сумма вышла приличная. Денег получилось много, но, вручая мне аттестат, старый служака-интендет  заметил сухо с иронией: «Рано, капитан, радуешься. В России тоска. Надолго не хватит».

Провожала меня офицерская братва. Пять человек. Мой лечащий врач. Два командированных из Баграма старших офицера, один из них по поручению командования вручил мне орденок. И еще парочка младших командиров – друзей по госпиталю.

У трапа дернули по наперсточку коньяку. Обнялись. И вот уже взмах руки: «От винта». А попросту «прощай Ташкент», «прощай Афган». Я припадаю к иллюминатору и вдруг вижу рядом с ребятами Эмму. Успела-таки к отлету. Она что-то кричит мне, но все штрихует рев моторов. И я читаю по губам, точнее пытаюсь прочитать, и у меня получается: «Я буду ждать».

Рев моторов усиливается. И вот уже качнулось крыло, самолет вырулил на взлетную полосу. Еще мгновение и легкий отрыв - и перед глазами такое вдруг бездонно-синее майское небо. Я жмусь к иллюминатору и вижу там, внизу, уже далеко-далеко маленькие  фигурки людей – моих провожатых. И мне кажется, офицеры взяли под козырек. Прощай, армия!

<p align="center">

<p align="center">

3

В Москве пересадка. Если раньше я приезжал в столицу с «волнующим чувством бесконечной прелести очарования», то на этот раз я видел перед собой чужой, неухоженный город, серый от изобилия походных масс, толчеи и бестолковости. И это в май! Всеобщая базарщина тупой своей неопределенностью угнетала взгляд – просто на лица моих славных соотечественников возлегла печать такой вселенской озабоченности, что хотелось выть. В подземных переходах попрошайки всех мастей. Все больше инвалидов военных действий и настоящих и прошлых, в старых гимнастерках или зачуханном комуфляже. Но непременно с медалькой. Впрочем, от них несет не состраданием, а  скукой. Тут я был, спокоен – такие формы не для моего душевного менталитета. Этому маскараду я знал настоящую цену. Зато красный цвет кумача под гигантским портретом Горбачева на очередном проспекте вызвал во мне странное чувство, то ли лубочной забавы, то ли детали психоза. И вот так, бегло суммируя все вОкруг, напрашивался сам собой вывод: « Мы там воюем, а держава если еще не блюет, то определенно находится в предблевотном состоянии».

В магазинах все та же толкотня, безумные очереди. При одной только мысли войти  внутрь у меня перехватывало дыхание. У входа в метро все во что-то играют. И с государством и меж собой.

- Эй, служивый, поставь монету, - зазывает меня розовощекий удалец в кожанке. – Поставь, не скупись.

- И получу живопись? – весело отзываюсь я.

- А ты поставь. Рискни. Кто не рискует, сам знаешь…

- Знаю, дорогой, долго живет. Хватит. Я свое отрисковал, - понянчил я перед ним свой костыль.

- Ну, выиграл же, - подхватывает мою реплику этот бодряга.

- Чего? – не понял я.

- Жизнь, служивый, жизнь! – подмигивает он мне. – Значит везучий. Повезет и еще.

Возле рядка телефонов-автоматов я останавливаюсь – надо бы позвонить тетушке. Сообщить, что вернулся, вот уже в Москве. О том, что я лежал в госпитале, она знает. И даже как-то прислала мне письмишко. Помнится, я ей ответил так же, как и всем остальным. О том, что мое ранение тревоги не вызывает и скоро вернусь в свою часть проходить дальнейшую службу. Конечно, можно бы звякнуть, обрадовать тетю. Но одним разговором дело не ограничится. И вряд ли я смогу отказаться от приглашения. А это - время. Лучше как-нибудь потом. Сейчас мне нестерпимо хочется домой. И чего греха таить - к жене любимой. Да, я уже тороплю время.  Бегу.

Я ловлю такси и мчусь во Внуково. Мне плевать на заявленную цену. Просто, кивнув в знак согласия, я молча усаживаюсь на заднее сидение, как бы заранее страхую себя от вопросов. Я могу хоть на мгновение забыть Афган?! А водитель крепкий, коренастый мужичок в летах, так и норовит отстрелять меня взглядом в зеркальце заднего вида и задать вопросик. Да про Афган же, мать его… Конечно, на моей роже написано, что я оттуда. Да еще и эта инвалидская палочка-стукалочка. Но, я  пока молчу и избегаю с ним встречи в зеркальце заднего вида. Хотя на всякий случай придерживаю фразу: «Хрен нас туда занес» и, полагаю, дальше будет уже без подробностей.  Какие могут быть воспоминания о войне сейчас, когда уже все мысли о доме, встрече с женой. Если все уже позади и, кажется, так далеко. Однако во Внуково водитель берет с меня только половину суммы.

- Не понял, - удивлен я.

- Все нормально, браток. У меня сын в Кандагаре, - объясняет водитель.

И мне становится стыдно.

- Я служил под Баграмом. Но в принципе  везде одинаково. Но я уверен все будет хорошо. Просто скоро все это кончится.

- Дай-то Бог, - подхватывает водитель вздохом и прячем от меня лицо. – Моего только отправили…

А у касс меня ждало разочарование. На ближайший, он же и последний, вечерний рейс билетов не оказалось.

- Вот только перед вами бронь отдала, - посочувствовала мне взглядом полноватенькая кассирша. – Только на завтра на утренний.