Дыхание Голгофы

В заднем окне громоздится бронетранспортер сопровождения, а за ним, в ровном натруженном гуле, узкая лента шоссе, уныло. Мелькнул пост, за ним застава. Я вдруг ловлю себя на том, что очень скучаю по Гале. Последнее время письма от нее приходят все реже. Да и о чем писать — малышки нет. Раньше в конверте, в  «ДП» к письму я находил рисунки дочери — нечто похожее на зверье: зайчики, слоники, медвежата, а там, где совсем уж не понятно кто есть кто, Галя подписывала: «Такой у нас волк. Он зубастый и злой». И, конечно, присылала фотографии малышки... Их собралось много. Целый альбом. Тут я вдруг вспомнил, как долго искал в Ташкенте подарок Гале ко дню рождения. Хотелось что-то необыкновенное, яркое, пока вдруг в ювелирном не остановил мой взгляд медальон в форме сердечка, в золоте с рубинами — великолепное изделие восточных мастеров манило, звало к себе. Вещь оказалась безумно дорогой, но я как-то изловчился, купил. Что только не сделаешь для любимой женщины. А она сказала: «Гаврош, тебе он нужнее. Вставим сюда фото нашей девочки и она тебя будет беречь». А я заупрямился: «Не слишком ли роскошно... И чего страхи нагонять?! Меня Родина бережет». Но жена настояла. И с тех пор медальон с Маришкой всегда на груди. И, кажется, Бог милует.

Еще немного, еще чуть-чуть и наш Баграмчик тут как тут, - нарушает молчание мой водитель Степа, рязанский паренек. Вообще-то он балагур: когда мы одни, «без начальства», любит анекдотами «сорить». Из цикла народных. Я пронес этот его эмоциональный пассаж мимо себя, а Чудов буркнул:

- Хреново без курева.

И опять все погрузились в себя. А я вернулся к Гале. Не пишет, не хочет, видно, лишний раз бередить рану. Какие строчки без памяти о дочери? Наверное, мне все-таки легче. Я спрятал свою душу здесь, в Афгане. А на чужой крови и своя рана терпимее. А у нее шок в развитии. От одиночества, от пустоты, от деталей квартиры, даже запахов. «Я, Гаврош, нечаянно распашонку Маришкину нашла, в белье затерялась. Розовенькая такая, с рюшечками. Еще, знаешь, младенческим пахнет... Всю ночь ревела. Ну за что, а? За что...» - вспомнились строки и память торопливо, уколами восстанавливает совсем недавнее прошлое... Мой экстренный вызов в Союз по телеграмме... (И надо же было лететь бортом с «грузом 200»). Ну, нелепость какая-то, глупость. Играла девчушка на детской площадке, упала, ударилась головой и ножку поранила. И все. И травмы, казалось, пустяковые. И вдруг страшный приговор — гематома мозга, лобной части. Сепсис. Кажется, тесть поставил на ноги всю «передовую Советскую медицину». Лучшие импортные лекарства, профессура... Только в итоге — паралич... А дальше чудовищная процедура погребения ребенка...

Чудов поворачивается ко мне и я читаю на его лице нетерпение на грани отчаяния.

- Курите, но только в окошко, - разрешаю я.

- Вы великодушны, боярин...

Замполит закуривает и добросовестно сбрасывает дымок в окошко. Он весь в процессе, а меня память опять тычет в прошлое. Благо, теперь в юность. И встает лето, Москва, Казанский вокзал. Я в очереди у билетных касс. Я - курсант, еду домой на каникулы из Питера. А по пути на несколько дней останавливаюсь погостить у тети Нади, материной сестры. Она одинока и каждый мой приезд для нее праздник. Тетя Надя работает в крупной строительной организации ведущим специалистом и к встрече с племянником приготовила целую серию театральных сюрпризов. Просто у нее есть возможность доставать билеты на самые звездные спектакли. В Ленком, театр на Таганке, в Большой... И мы каждый вечер на просмотре.

- Настоящий офицер, а тем более врач, должен быть еще и культурно образованным человеком. Могу привести тебе сколько угодно примеров из отечественной истории, — наказывала она.

- Да я не против, тетя Надя, - весело соглашался я. — Всегда готов отдать должное Мельпомене.

- Ты еще и слова знаешь такие, станичник...

А к последнему курсу это уже стало традицией. Правда, однажды тетя призналась, что заядлой театралкой становится только в дни моего пребывания. И некогда ей, и устает. И в тот памятный приезд все было так. Три вечера в Москве, три спектакля. Последний в Ленкоме... И вот я на вокзале стою в длинной очереди у билетных касс, изнываю от духоты — лето, все тянутся на юг. Жду. Лезу в карман за платком и слышу девичий голос:

- Молодой человек, у вас что-то выпало из кармана.

- Спасибо, - поднимаю я бумажку — это были использованные билеты в Ленком.

А девушка напротив улыбается - высокая, в светлом брючном костюме. Большие карие глаза, вздернутые ниточки бровей, короткая стрижка. И неожиданное волнение охватывает меня.

- Что-нибудь важное? - спрашивает она и смотрит лукаво.

- Да нет. Вчерашние билеты в Ленком.

- Вам повезло...

И все. И никакого развития темы. Транзит. Но когда она оказалась в соседнем купе — это уже была судьба. Просто землячка, просто из одной области. У нее, как и у меня, впереди выпускной курс, в Первом медицинском институте. Коллеги. Ну, так не бывает. Все и сразу, — подумал я тогда в каком-то странном тревожном нетерпении. Проговорили едва ли не до рассвета. А потом были письма, звонки, встречи... И уже перед самой свадьбой Галя призналась: «Ты, Гаврош, мне понравился сразу. Тогда, на вокзале. Все искала момент для знакомства. Видно, мне сам Бог помог и с этими выпавшими у тебя билетами, и с купе рядом с твоим»...

- Смотрите, какие-то люди. Вот там, вдалеке, — гасит мои воспоминания замполит...

Я подаюсь к дверному оконцу — мешает чемодан и в следующий момент страшный удар с легкостью подбрасывает нашу «таблетку». А Чудов орет:

- Ду.у...хи!

Салон наполняется едкой гарью. Все в каком-то вязком тумане. Еще удар, распахивается дверь и меня, как ветром, легко сдувает на землю. Я выползаю на обочину и вдруг вижу седого старца в белой одежде. Он стоит от меня в нескольких метрах и подзывает: «Ко мне, ко мне». Я пытаюсь подняться, но нога мешает. Она как будто чужая. Черт возьми, как же этот старик похож на Рериха, отчего-то думаю я и вдруг легко встаю на ноги. Торопливо иду к нему навстречу, почти бегу. Откуда-то сбоку от старика вдруг появляется Маришка.