Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

"Убит!" — решили все. И сошлись в соседней комнате, обговорить, как быть дальше.

Погодя Квачи вернулся, присмотрелся к лежащему на полу Гриш­ке: наклонился, взял за руку. Вдруг рука убитого вывернулась и же­лезным обручем обхватила Квачи.

— На помощь! — завопил он, пытаясь вырваться.

Распутин отпустил его, приподнялся и выбежал в коридор. Заговор­щики бросились следом. В руках у Феликса и Квачи сверкнуло ору­жие.

Григорий уже был в саду.

Квачи, как голодный тигр, шел по следу. За ним бежал смертель­но бледный Юсупов.

Наступал рассвет. Дорожка сада едва проступала из тьмы. Старец исчез. За спиной Квачи послышался слабый стон: Феликс, хватая ру­ками воздух, повалился на землю.

Со стороны дворца спешил Пуришкевич.

— Помогите ему! Это обморок...— Пуришкевич забрал у Феликса револьвер и бросился следом за Квачи: — Где он?.. В какую сторону побежал?

Тень пересекла заснеженную дорожку.

— Уходит!.. Быстрее!..

Квачи прицелился, выстрелил.

— И ты, Аполончик! — простонал Гришка.

В два прыжка Квачи подлетел к нему и выстрелил в упор. Распу­тин опустился на колени, повалился в снег. Потом опять приподнялся и полз на четвереньках.

— Перевешаю...— хрипел он — Сволочи!..

— Стреляйте еще! — подбежавший Пуришкевич едва переводил дух.— Стреляйте, скорее!..

Загремели выстрелы и десяток пуль изрешетили тело старца.

Гришка зубами хватался за жизнь: корчился, дергался и что-то хрипел. Он сумел было еще раз привстать на одно колено. Но тут по­доспел собравшийся с силами Феликс и обрушил на голову умираю­щего бронзовый канделябр. Он размозжил Гришке голову и вымарал­ся в крови. Квачи и Пуришкевич с трудом оторвали обезумевшего Феликса от трупа.

— Довольно, князь! Хватит!.. Он мертв. Пойдемте. В такую стынь недолго и простудиться.

— Пустите! Дайте ударить еще! — кричал князь и рвался к не­движному телу. Затем вдруг умолк и обмяк: — Надо сбросить эту па­даль в Неву!

На Распутина набросили тулуп, натянули галоши, втиснули в ав­томобиль. Усадили на заднее сидение: с одной стороны его подпер Квачи, с другой — Лазоверт.

— Гони! — кричит Квачи капитану Сухотину.— Быстрей!

Несется по мертвому городу фантастический автомобиль и мчит коченеющую опору самодержавия. В лицо свистит ледяной ветер. Квачи ежится, все ниже наклоняет голову. Застрявшая за спинкой си­дения рука Гришки вдруг срывается от тряски и падает ему на шею. Квачи пытается поднять эту руку, но она словно одеревенела. А сам Гришка кренится в его сторону, наваливается и страшно хрипит. Ква­чи судорожно пытается выбраться из-под него, но не может — тело слишком тяжело.

— Помогите... Задушил...

Шофер не слышит. Автомобиль несется, как ветер.

На Крестовском острове остановились неподалеку от Малого мо­ста и сбросили труп в прорубь.

На краю проруби осталась Гришкина галоша.

На третий день труп Гришки обнаружили. Весть об этом облетела Россию. Петербург бурлил.

Пуришкевич, Лазоверт и Сухотин благоразумно подались на фронт; великого князя Дмитрия отправили туда же; князя Юсупова выслали в его имение.

Квачи прятался у Силибистро.

Телом Гришки завладела царица. Велела перенести его в Чесму и поручила заботам знакомой Распутина — монахини Акилины. Его жена и дочери пожелали проститься с убиенным, но по приказанию царицы к нему никого не подпускали.

Акилина обмыла тело, смазала раны благовониями, упокоила во гробе, на грудь возложила большой крест, а в руку вложила письмена, начертанные рукой царицы.

"Мой дорогой Великомученик! Удостой меня благословения Сво­его, дабы было оно порукой на тернистом пути, что предстоит пройти мне в этом мире, и помяни меня на небесах.

Александра".

На другой день, в то самое время, когда Россия славила героев, в чесменской часовенке, у гроба разбухшего от невской воды Гришки стояли государыня и ее подруга — статс-дама Вырубова и всем серд­цем оплакивали святого старца — свою надежду, опору, друга и спа­сителя страны.

Обессилев от слез и молитв, они взяли окровавленные одежды и унесли. Тот хитон, словно святыню и защиту семьи, царица преврати­ла в икону для поклонения.

Между тем, Квачи скрывался на Елагинском острове.

— Нет худа без добра, — улыбался довольный Силибистро, — не случись это дело, я бы еще десять лет тебя не увидел.

— Сынок, Квачи,— говорила Пупи.— Очень уж ты важный сде­лался, прямо не дотянуться... Что тебе до какого-то Распутина, на кой он сдался? Теперь все за тобой гоняются, хотят поймать.

Поймать Квачи? Ну уж нет! Дудки!..

Бесо каждый день приносил новости и свежие газеты.

— Весь город толкует об убийстве Распутина,— говорил он.— И газеты пишут. Имена заговорщиков названы, но о тебе ни слова,

— Вот они — козни моих врагов! — отвечал задетый этим сооб­щением Квачи.— Решили убить меня молчанием. Но еще посмотрим, что из этого получится. Не может быть, чтобы кто-нибудь не описал моих подвигов...

Нам остается с удивлением признать справедливость этих слов.

Сказ о том, как Квачи угодил в капкан и выбрался из петли, а также о крушении государства

Однажды переодетый и подгримированный Квачи отправился в район Охты — повидать членов синклита и дать указания.

Там по обыкновению сели за стол. И пошло веселье.

На исходе ночи Квачи вещал:

— Товарищи! Через три дня рванет! Кто знает, может, и мы ока­жемся погребенными под развалинами. Может быть, сегодня в послед­ний раз вместе кутим. Что бы ни случилось, одно вы должны помнить твердо: через три дня утром вы найдете меня на этой квартире. Знай­те — если не приду, значит Квачи Квачантирадзе мертв.

— Придешь! Придешь! — зашумели друзья.

— Да. Если буду жив. Если же нет, идите прямехонько в церковь и справьте по мне панихиду... Ну, до свиданья, друзья! — Он обнял и расцеловал каждого и вышел.

Предчувствие беды не обмануло Квачи — по пути к дому его за­держал полицейский агент — выследил-таки и опознал.

Квачи попытался откупиться. Пока торговались, оказались возле жандармского управления. Тут их нагнала коляска и послышался ве­селый голос:

— A-а, князю Квачантирадзе наше почтение! Как поживаете? — и из коляски выпрыгнул жандарм Павлов.— Что с вами? Язык про­глотили? Ничего, заговорите! — Павлов крепко взял Квачи под руку.

Что же до агента, тот, скрипя зубами от досады, трусил следом.

Квачи сидел перед Павловым и лихорадочно искал лазейку.

— Надо же, какая встреча!—Павлов предложил чай и папи­росы.— Десять лет назад в Одессе мы были друзьями, а теперь...

— Теперь...— повторил Квачи и заглянул Павлову в глаза.— Раз­ве мы не могли бы возобновить дружбу?

— Нет, это невозможно,— ледяным тоном отрезал Павлов.

— А мне кажется, что наша дружба могла бы стать во сто крат крепче.

— Во сто крат? Хм! Понимаю, но... Не стану вводить вас в заб­луждение— это исключено. О вашем деле знают во дворце. Кроме того, обнаружились документы, которые дают основания считать воп­рос решенным. Ну-с, приступим... Советую не упрямиться. Итак...

Начали и долго тянули жилы друг из друга.

Квачи уперся и позабыл все слова, кроме "нет".

Тогда Павлов приказал:

— Приведите Исаака Одельсона и его жену!

Квачи с замиранием сердца ждал появления Одельсонов. Десять минут показались ему десятью часами.

Вошли Исаак и Ребекка. Квачи с трудом узнал золотоволосую красавицу. Одельсоны понуро прошли мимо и сели.

— Вы знакомы? — спросил Павлов.

— И очень близко! — твердым голосом отвечал Квачи: — Мы с Одельсоном давние враги. А его супруга в прошлом моя любовница, за измену отвергнутая мной,— и мигом сочинил такую увлекательную историю, что минут пять все слушали его, разинув рты.— Помните Париж? — спрашивал Квачи Одельсонов.— Неужели забыли? Реби, ведь ты была моей любовницей! Признайся, не то я сумею доказать...